Скорбный вздох.

— Я и то до смерти рад, что хоть к концу войны подоспел. Все же легче. А то кто-нибудь спросил бы: что вы делали во время Великой Отечественной войны? Учились на военного моряка? Только и всего? Выходит, избрали военную профессию и были только свидетелем, современником войны? Нехорошо! Некрасиво, товарищ Кичкин!

Вдруг Петрович протяжно, с хрустом зевает:

— Ну, Гена, отвел душу? А теперь слушай команду: по койка-ам! Я свою вахту уже отстоял. А тебе с восьми на вахту.

— И не говори! Как подумаю, что утром опять: «Заводи трал! Сохраняй строй уступа! Подсекай мину!»…

Палуба пуста.

…Быть может, Кичкин рассуждал бы по-иному, если бы знал, какой разговор о нем вели недавно комбриг и начальник походного штаба.

— Не слишком ли вы строги с лейтенантом Кичкиным? — спросил добрейший Кирилл Георгиевич. — Ведь он мальчик еще совсем.

— А я хочу, чтобы поскорее взрослым стал! — твердо ответил комбриг. — И я должен спешить. Война! В любой момент обстоятельства могут сложиться так, что тому же Кичкину, как моему штурману, придется заменить меня.

— Что еще за мрачные предчувствия, товарищ капитан второго ранга? Не узнаю вас!

— При чем тут предчувствия? — Комбриг чуть повысил голос. — Вы же знаете, что нам, минерам, не положено иметь никаких предчувствий! Просто на минах подрываются без всякого различия в должностях и рангах. Стало быть, в каждом своем офицере я должен быть уверен абсолютно, в том числе и в Кичкине!..

Ни Кичкин, ни Петрович, ни сам комбриг не подозревают, что всего лишь в нескольких днях пути их подстерегает под водой зловещая загадка Молдова-Веке…

Слитной темной массой надвигается сверху Дунай. Он в белой рамке инея. Невысокие плакучие вербы на берегу присыпаны инеем, поля застланы белесым туманом. Утро на Дунае начинается трудно, медленно.

Это же не просто осень, это поздняя осень, конец октября…

Да, надо спешить! Григорий спешит.

Он ведет свою бригаду вверх по Дунаю, с беспокойством поглядывая на огрузневшее, набрякшее влагой небо, на иней, серебристой пленкой устилающий поля, на темную зловещую воду. Осень, осень! Не за горами и зима. А ему еще столько работы на Дунае!

В бригаде его, помимо «строевых» тральщиков, приведенных им из Севастополя и Одессы, есть немало тральщиков, так сказать, импровизированных: баржи, буксиры портовые, яхты прогулочные, чуть ли даже не землечерпалки.

Сбор всех частей? Пусть так. А что еще оставалось ему делать?

Первые мины на Дунае встречены были у Джурджу. Отступая, немцы продолжали ссыпать и ссыпать их в воду — как из сказочного бездонного мешка.

Здесь были самые разнообразные мины, какие только можно себе представить: от донных, плашмя улегшихся на грунте подобно сонным крокодилам, до якорных, тихо покачивавшихся на своих минрепах, будто кобры, которые поднялись на хвосте, готовые любого ужалить.

Командование флотилии поспешило создать бригаду траления, назначив ее командиром Григория. Он и минеры его кинулись в только что освобожденные дунайские порты: Измаил, Галац, Браилов, Русе, Джурджу. Там у причалов, как испуганные стайки водоплавающей птицы, сбились разноперые трофейные суда. Ими Григорий и пополнил свою вновь созданную бригаду.

Яхты прогулочные и буксиры портовые? Ну и что из того? Тянут же тралы, послушно выполняют необходимую работу!

Посмотрите, как это получается у них!

…Трал заведен. Красные и синие буи-поплавки послушно поворачиваются толстыми носами навстречу течению.

— Малый вперед!

Буи понеслись вдоль реки, гоня перед собой бурун.

Тральный расчет наготове.

Проходит пять минут, десять. Неужели здесь нет мин?

Ага! Буи запрыгали, заплясали на воде. Начинают быстро сближаться. Подскочили, нырнули. Есть! Подсекли мину, волокут ее под водой!

Смотрите, смотрите! Сейчас будет самое интересное!

Посреди сгрудившихся поплавков вынырнула вдруг круглая черная голова. Похоже, мина выскочила на свет и с дурацким видом оглядывается по сторонам: где я и что со мной?

Но ей не дают слишком долго «оглядываться» — тут же подрывают!

Кобры, которые поднялись на хвосте, то есть якорные мины, приходится, как видите, предварительно извлечь на поверхность, чтобы обезглавить. Большая гибкая полудуга — ее тащат за собой два тральщика — подсекает мину в воде, перерезает минреп, на котором та держалась, и мина всплывает — на расправу!

А вот за двумя тральщиками, идущими строем уступа, тянется на буксирных концах гигантская петля диаметром до пятидесяти метров.

Ее поддерживают и отводят в сторону буи. Чем не дельфины? Беззаботное стадо дельфинов, которые, кувыркаясь, несутся за кормой корабля.

Через эту петлю пропущен электрический ток. Он создает вокруг себя электромагнитное поле, которое не переносят мины, отлеживающиеся на дне.

Что же касается акустических мин, то одновременно с электромагнитным тралом буксируется и акустический трал. В нем при движении возникает звук чрезвычайно противный — будто тянут палку по штакетнику. Этакое длинное-длинное дробное дребезжание! Тут не то что мина, любой раздражительный человек не выдержит, взорвется!

Так выглядит траление на Дунае…

Кстати, это Кичкин придумал насчет кобр, дельфинов и крокодилов. Однажды за ужином в кают-компании он развернул целую цепочку диковинных, не уставных сравнений перед удивленными офицерами.

Те, будто по команде, повернулись к комбригу.

Он выдержал паузу, негромко кашлянул:

— Стихов, бывает, не пишете, лейтенант?

— Да что вы, ей-богу, товарищ комбриг! — в смятении воскликнул Кичкин и залился багровым румянцем, так что все поняли: врет, пишет!

— Фантазия у вас работает, — помолчав, сказал комбриг. — Целый зверинец тут развели… А почему про тигра не вспомнили?

— Про какого тигра, товарищ комбриг?

— Точнее сказать, про когти его. Афоризм есть такой: тигр умрет, но останутся когти тигра!

— А как же траление с тигром увязать?

— А очень просто. Под тигром в данном случае надо понимать фашизм. Подыхает же он, не так ли? Вот-вот добьем его на Балканах. Но мины, когти фашизма, еще остались, торчат кое-где со дна. Мы, стало быть, и вырываем эти когти.

Сравнение понравилось.

— Наверное, сами стихи пишете, товарищ комбриг? — оправясь, осмелился пошутить Кичкин.

Комбриг снисходительно усмехнулся:

— Еще чего! Есть у меня время сравнения разные придумывать! Это немец один придумал про когти.

— Немец? Да что вы! Не может быть!

— Ну, немец-то, в общем, наш. Кирилл Георгиевич подтвердит. Генрих Гейне.

И с того вечера сравнение «когти тигра», придуманное «нашим немцем» и как бы «утвержденное свыше», прочно укоренилось в бригаде.

Говорили, усмехаясь: «Заводи трал! Когти у тигра будем вырывать!» Или: «Ого! Коготок попался нам на пути. Спроста не отдерешь ото дна!»

Как-то, оставшись наедине с комбригом, Кирилл Георгиевич пошутил:

— Здорово вы, однако, классика немецкого приспособили для нужд траления. Смотрите-ка, и Генрих Гейне на Дунае пригодился!

— Из-за лейтенанта Кичкина получилось, — сказал задумчиво комбриг. — Кобрами своими и крокодилами напомнил мне про эти когти. Впервые, знаете ли, я услышал о них еще в детстве, давным-давно…

И Кириллу Георгиевичу показалось, что сейчас комбриг начнет вспоминать что-то очень важное, заветное. Но нет! Нахмурившись, он круто переменил тему разговора…

Вероятно, стоит для довершения сходства добавить, что можно и впрямь поцарапаться об эти «когти», да еще как!

Гитлеровцы, отходя по Дунаю, устанавливали защиту вокруг своих якорных мин — буи с резаками под водой. Случалось, резаки эти по многу раз на дню перерезали тралы. А иногда подсеченная мина, выскакивая на поверхность, рвалась в самом трале. И в том и в другом случае приходилось сращивать трос прямо на минном поле, ежесекундно рискуя жизнью.