Энколпий, злосчастный герой романа Петрония «Сатирикон», попадает в дом развратной Квартиллы. А там, среди прочих напастей, «явился кинэд в зеленой одежде из мохнатой шерсти, подпоясанный кушаком. Он то терся об нас раздвинутыми бедрами, то пачкал нас вонючими поцелуями». Пир разгорелся, и тут «снова объявился и кинэд, пошлейший из людей, великолепно подходящий этому дому… Он заплевал меня своими грязными поцелуями; после он и на ложе взгромоздился и, несмотря на отчаянное сопротивление, разоблачил меня. Долго и тщетно возился он с моим членом. По потному лбу ручьями стекала краска, а на щеках было столько белил, что казалось, будто дождь струится по растрескавшейся стене».

Что же за тип так «достал» бедного Энколпия, который, впрочем, и сам отнюдь не возражал против однополой любви и был не на шутку влюблен в красивого и порочного мальчишку Гитона?

В эллинскую эпоху взгляды на идеал мужской красоты претерпел значительные изменения, и они стали особенно благоприятны для развития определенной категории мужской проституции – кинэдизма. Входит в моду брить лицо (и даже выщипывать волосы). И на смену мужественным бородатым грекам приходит гладкощёкое поколение. В ход идет, выражаясь современным языком, макияж: волосы окрашиваются в светлый цвет, брови разрисовываются, используются румяна, духи, благовонные мази и пахучие масла. Мужчины становятся изнеженными и женственными. Гомосексуальная мужская любовь у греков и римлян, а вслед за ней и мужская проституция прочно входят в повседневный быт.

Проституирование свободных от рождения мужчин подвергалось строгим наказаниям, что подчас не было сильным сдерживающим фактором: Петроний описывает соблазнение свободных от рождения мальчиков (даже из знатных фамилий), находящихся в «страдательном возрасте», а Аристофан бичует такую проституцию.

И все же основной контингент проституции составляли рабы, военнопленные и чужестранцы. А среди последних «элиту» составляли кинэды – странствующие актёры, шуты, танцоры, исполнители на лире и цитре. Кинэд мог в публичном месте или у винной лавки под звуки песен и музыки начать свой похотливый танец. Типичной фигурой для Рима был старый, «выслужившийся» кинэд. Такой, видимо, и приставал к Энколпию на пиру у Квартиллы.

Ввоз в Рим иностранных юношей-рабов для разврата производился с огромным размахом. По свидетельству Сенеки, «их отделяли по национальности и цвету, чтобы у всех была одинаково гладкая кожа, равной длины первый пушок, одинакового качества волосы на голове». Цены на рабов для разврата достигали невероятных высот. Плиний осуждающе пишет об одном случае покупки: «Поистине за сладострастие, а не за красоту было заплачено, когда Луториус Прискус купил Пецона, одного из обрезанцев Сеяна, за 5 миллионов сестерций (!). И эта позорная покупка прошла для него безнаказанно!» Особенно ценились рабы из Египта, известные своими едкими остротами и находчивостью. Из них, вероятно, могли получиться неплохие кинэды.

Существовала поговорка, что легче спрятать под мышкой пять слонов, чем одного кинэда – столь типичен он был по походке, взгляду, одежде, голосу. Целый ряд авторов дают описание кинэда. Аристотель упоминает «тусклый взгляд; согнутые внутрь колени; наклоненную вправо голову; вялые, бессильные движения рук; точно двойственную походку; частое вращение глаз». Ему вторит Полемон, говоря, что кинэд «имеет томный и похотливый взгляд, вращает глазами и блуждает ими, лоб и щеки у него подергиваются, брови стягиваются вместе в одной точке, шея изогнута, бедро в постоянном движении. Он говорит тонким, но хриплым и трескучим дрожащим голосом».

И резюмирует Лукиан: «О патикус (то есть пассивный гомосексуалист), твои действия так откровенны, что их распознает даже слепой и глухой».

Проституированные мужчины, подобно проституткам, старались привлечь внимание одеждой из дорогих и пестрых тканей и золотыми украшениями. Кинэды имели и свои отличительные знаки. Из жестов было распространено показывать средний палец правой руки, вытягивая его вперед (не правда ли, что-то очень знакомое?). Если грек или римлянин вытягивал по направлению к кому-нибудь средний палец или дотрагивался им до носа, он тем самым безмолвно обзывал того патикусом.

Существует исторический факт, что с помощью подобного жеста одна известная личность – философ-киник Диоген – обидела другую – оратора Демосфена. И, кстати, совершенно незаслуженно. А дело в том, что кинэды обычно были разговорчивы, как женщины. И, будучи истинным киником (то есть циником), Диоген провел параллель между многословным Демосфеном и болтливым кинэдом.

Этим же способом кинэды обозначали себя друг перед другом. Кроме того, для объяснения с клиентом было распространено почесывание головы пальцем.

Аристофан описывает приставание уличных проституированных мальчишек к мужчинам «со сладкими нашептываниями», чтобы склонить потенциального клиента к вступлению в связь. Места для таких «прогулок» были примерно те же, что и у проституток – площади, портики зданий. Выбирались и места более темные и глухие, где-нибудь за городом. Знакомства завязывались и в лавочках, мастерских, банях, гимнасиях, театрах и даже храмах. Для кинэдов и их клиентов были доступны и обычные бордели, и специальные бордели для мужской проституции. Обычно перед ними мальчики стояли голыми и без стеснения позволяли осматривать и ощупывать себя.

Существовали и тайные гомосексуальные мужские клубы. Так, приверженцы фригийской богини Котитто устраивали оргии самого развратного характера. А в Риме такие клубы даже праздновали свои мужские балы с переодеванием в женские костюмы.

Особую категорию мужской проституции представляли кастрированные (впрочем, не всегда) жрецы Кибелы и так называемой Сирийской богини. Кибела – защитница городов, дарительница плодов земли, но вместе с тем богиня довольно мрачная. От своих служителей она требует полного подчинения, забвения себя в безумном восторге и экстазе, когда жрецы наносят друг другу кровавые раны, а новообращенные оскопляют себя во имя Кибелы, как бы уходя из мира обыденной жизни. Примерно так же вели себя и приспешники Сирийской богини. По Лукиану, они «разрезывали себе мечами руки, и каждый, сжимая зубами язык, так ранил его, что мгновенно все было полно жертвенной крови». То есть были подобны кинэдам не только в смысле проституирования, но и в актёрстве.

В такую компанию, возившую по стране статую Сирийской богини и устраивавшую представления вокруг нее с целью сбора подаяний (а заодно и проституирующую), и попал герой романа Лукиана «Лукий, или Осёл» – он, напомню, чудесным образом превратился в осла. На рынке его покупает Филеб, предводитель компании. «Когда мы пришли туда, где жил Филеб, он тотчас громко закричал перед дверью: „Эй, девочки, я купил вам раба, красивого и крепкого, родом из Каппадокии“». «Девочки» – это была толпа распущенных пособников Филеба, и все они в ответ на его крик захлопали в ладоши: они подумали, что и вправду куплен человек. Когда же увидели, что этот раб – осёл, тут они стали насмехаться над Филебом: «Это не раба, а жениха ты себе ведешь. Откуда ты его взял? Да будет счастлив этот прекрасный брак, и да родишь ты нам скорее таких же ослят».

При бурном развитии женской и мужской проституции мужчина в античном мире был в своих сексуальных пристрастиях весьма неустойчив, а потому бисексуальность представляла собой распространенное явление. Но при известной конкуренции между двумя формами проституции существовала и их общность. Из одной эпиграммы мы узнаем, что кинэды совместно с гетерами устраивали торжественные ночные процессии в честь богов, покровительствующих плотской любви, например Приапа, который, по одной из легенд, был когда-то изгнан из родного города Лампсаки за фаллос небывалого размера. Шел и своеобразный обмен ценной информацией – проститутки и проституированные мужчины сообщали друг другу о богатых бисексуальных любовниках, чтобы вместе их обирать, выкачивая деньги.