Прошло еще минут пятнадцать, но ни один дружинник больше не появился. Маленькая стрелка часов перешла на семь.

Чеходар, наконец, проводил инструктора и, облегченно вздохнув, вернулся к столу, за которым сидел Проскуряков. Тем временем ребята начали уже все вместе наседать на старого мастера, требуя отпустить их пока одних.

— Пусть идут и начинают, — распорядился Чеходар. — А мы им ребят подошлем. Не срывать же мероприятие в самом деле.

Николай на всякий случай уточнил:

— Человек пять-шесть надо, Алексей Федорович, не меньше.

— Не робей, больше пришлем.

— Робеть не привык, — сухо возразил Николай.

Чеходар усмехнулся.

— Ну, ну, не бычись. Надо понимать шутки.

— Шутки шутками, — сердито проворчал Проскуряков, — а из-за такой дисциплины мы своих людей под удар ставим, вот что я тебе скажу.

— Мне можешь говорить, что хочешь, — Чеходар уже но сдерживал раздражения. — Думаешь, я доволен такой дисциплиной? По при посторонних иногда можно и помолчать. Этот инструктор уже из твоих слов выводы сделал. «Все, — говорит, хорошо, а вот дисциплина из рук вон. Почему вас партком до сих пор не слушал? В других организациях это дело поставлено строже». Видал? Хорошенькую славу мы по твоей милости получим в районе.

— А это уж какую заслужим, такую и получим.

Ребята между тем торопливо направились к выходу. Таран должен был еще зайти в райком за Аней. Остальные направились прямо в красный уголок. Илья Куклев нес патефон с пластинками. Надо было еще успеть повесить новые лозунги и плакаты.

Уходя, Николай подумал, что в одном, пожалуй, Чеходар все-таки прав. Зачем в самом деле надо было начинать при посторонних такой разговор? Но тут мысли его невольно перескочили на события, которые должны были разыграться в красном уголке, и спор в штабе сразу отодвинулся куда-то.

Николай ускорил шаг, догоняя товарищей.

К восьми часам красный уголок наполнился молодежью. Пришло человек двадцать. Кое-кто сначала боязливо оглядывался на входную дверь. Но заиграл патефон, первые пары закружились в вальсе, и настороженность постепенно пропала.

Обещанные Чеходаром дружинники не появлялись. И Николай чувствовал, как злость накипает у него в душе. «Трепачи! Языком только болтать горазды, а как до дела, то их нет! Кажется, придется надеяться только на себя». Обстановка резко осложнялась.

Николай в который уже раз придирчиво огляделся. Все ребята на своих постах. Илья Куклев не отходит от двери, он якобы дежурит у патефона, меняет пластинки. Борис Нискин подпирает стенку около выключателя, не танцует. Плохо! Вон какая-то девушка даже сама его приглашает, а он… да, отказался. Надо подключить к нему Степку, пусть по очереди танцуют. Впрочем, Степка тоже не танцует, он вообще сегодня какой-то странный.

Николай думал обо всем этом, а помимо его воли в голове вертелся один и тот же вопрос: «Придут или нет?.. Придут или…» И это относилось сразу и к дружинникам, которых он так ждал, и особенно к «гостям», ради которых и был организован этот вечер.

И еще, когда среди собравшихся замечал он Аню, не мог не думать Николай о том, что случилось вчера. И тогда помимо воли смутное недовольство собой овладевало им. Что-то не так он решил, не так сделал. А как бы поступила в этом случае сама Маша?

Пошла бы? Наверно… Испугалась бы, но пошла. Ох, как бы трепетало ее сердечко, как бы волновалась она сейчас! И взгляд его опять отыскивал Аню.

Девушку позвали не только для «обстановки». По сигналу Николая она должна незаметно и быстро увести других девушек, а их здесь человек шесть.

Поэтому надо было со всеми познакомиться, не теряя времени. Аня это делала уверенно, энергично и быстро, со смехом и шутками. Незнакомые люди не пугали, наоборот, притягивали ее. Белое в синюю горошину Анино платье мелькало то в одном, то в другом конце комнаты. Вот что значит комсомольский работник, молодежный заводила и вожак!

И снова Николай мысленно сравнивал ее с Машей. Нет, Маша бы так не могла, она робкая.

И услужливая совесть подсказывала: зачем же тогда рисковать, зачем было звать ее сюда? Но мысль эта, казалось бы, вполне здравая, не успокаивала, наоборот, вызывала почему-то досаду. И Николай гнал ее, гнал все мысли, кроме одной, главной: «Придут или не придут?» Но сейчас это уже относилось только к «гостям». Да, да, главное — это они! И они придут. Должны прийти!

А в это время Таран уже кружился с Аней. У них это получалось так красиво, с таким огнем и азартом, что все невольно залюбовались.

— Приз, приз!.. — закричала какая-то девушка, хлопая в ладоши.

Таран был на вершине блаженства. Он почти забыл, где он и зачем, забыл, что еще впереди то главное, ради чего он и пришел сюда. Рядом с ним была Аня, раскрасневшаяся, вся светившаяся радостью. Золотом отливали ее чудесные волосы, серые глаза смотрели на него ласково и задорно, и Таран чувствовал, что теряет голову, а рука, обнимавшая Аню, начинает предательски дрожать. Нет, так хорошо ему не было ни с одной девушкой на свете!

Николай, поддавшись общему настроению, с невольной улыбкой следил за ними.

В этот момент входная дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул худенький паренек лет четырнадцати, в потрепанном пиджаке и белой мятой рубашке. Он настороженно огляделся, разыскивая кого-то глазами.

Паренька увидели сразу три человека. Коля Маленький бросил на него быстрый, испытующий взгляд и, сам еще не зная почему, насторожился. Степа Шарунин при виде паренька испуганно спрятался за чьи-то спины. Сердце у него заколотилось медленно и больно. Илья Куклев рассматривал паренька в упор, тяжелым и подозрительным взглядом, стараясь вспомнить, где он его недавно видел.

Между тем паренек, осмотревшись, снова скользнул к двери. Но тут его остановил Илья:

— Нечего взад-назад шнырять.

В спокойном, уверенном тоне его было что-то такое, что напугало паренька.

— Пусти!

— Сказано: оставайся, значит все.

На глазах паренька навернулись злые слезы.

— Пусти! Пусти! — упрямо твердил он, пытаясь сорвать со своего плеча тяжелую руку Ильи.

Тот усмехнулся.

— Вот чудак!

За ними уже следили из разных концов большой комнаты пять пар настороженных глаз. Ребята поняли, что то, чего они ждали, начинается.

Действительно, спустя несколько минут в красном уголке появились один за другим пятеро парней.

Вторым вошел рыжий с подергивающейся щекой, последним длинный кадыкастый Уксус. От всех пятерых сильно пахло водкой, на лицах застыла одна и та же туповато-наглая ухмылка, в уголках рта прилипли слюнявые сигареты.

Николай подал сигнал Ане. Но уже и без нее все девушки заметили хулиганов и испуганно стали пробираться к выходу. За ними устремился и кое-кто из ребят. Но Николай заметил, что некоторые не торопятся уходить, видно ожидая, как развернутся события. И они не заставили себя долго ждать.

Рыжий парень перемигнулся с Уксусом и подскочил к патефону.

— Ша, музыка! — заорал он и ударом ноги сбросил патефон на пол.

Илья Куклев перехватил его ногу, рванул на себя, и парень грохнулся на пол рядом с патефоном.

— Громим легавых!.. — истерически завопил Уксус и, выхватив нож, ринулся на Илью.

Но Таран ухватил его сзади за ворот ковбойки.

Уксус обернулся и неловко полоснул его ножом по плечу.

— Вася!.. — раздался из дверей девичий крик.

Николай прямым ударом в скулу свалил Уксуса, и тут же на Уксуса навалился Таран, пытаясь вырвать нож.

Один из хулиганов, размахивая ножом, подскочил к выключателю. Борис Нискин оттолкнул его, потом схватил подвернувшийся под руку стул и угрожающе завертел им в воздухе.

Но кто-то из хулиганов все-таки разбил люстру, и три лампочки из четырех лопнули с пистолетным треском.

Возгласы, крики, ругань, треск ломаемой мебели наполнили помещение.

— Где Уксус?! — оглядываясь, закричал Николай.

— У меня… — тяжело дыша, отозвался откуда-то из угла Илья Куклев. Он коленом прижал своего врага к полу и стулом отбивался от другого.