Спальню он не запер, наверное, забыл. Какая разница?

Но одно было совершенно ясно: кому-то придется уйти. В этом старом доме может быть четырнадцать комнат, но для них обоих этого недостаточно.

Осознавая вероятную правду, что переезжать без сомнения, придется ей, она наконец заснула.

Элинор проснулась под нежный серебряный бой старинных французских часов и разлепила заспанные глаза навстречу туманному утру. Она чувствовала себя так, словно только что легла в постель.

На короткое время она застыла, вглядываясь в лепную розетку на потолке, очень стараясь хоть как-то прийти в себя. В ее голове царил такой разброд, как будто кто-то напихал туда кусочков мрамора, а потом разбросал их во всех направлениях. Но, по крайней мере, это было не то, что вчера, когда она проснулась в тихом доме, наполненном болезненными воспоминаниями, в каждом пустом уголке которого эхо все еще повторяло любимый голос, который она никогда больше не услышит.

Сегодня никто не назвал бы этот дом тихим.

Большая собака была где-то у окна и кого-то громко облаивала. Когда Элинор выглянула, прислушиваясь, другой голос — тоже громкий — прогремел: «Чарли, черт возьми, заткнись, или я открою окно и загоню эту белку в дом!»

Определенно угроза подействовала, поскольку лай прекратился. Затем открылась дверь на другой стороне коридора, и босые ноги прошлепали по направлению к ванной комнате, хлопнула дверь, полилась вода, и раздалось жужжание электробритвы.

«Так даже лучше», — подумала Элинор, помрачнев и чувствуя себя совершенно несчастной то ли из-за того, что скрытая в ее душе хранительница очага взбунтовалась, то ли из-за того, что шаги ее невидимого в данный момент соседа прервали ее сон.

Журчание воды сменилось шипением душа. Электробритва умолкла, а он своим глубоким голосом принялся напевать себе что-то под нос, а затем перешел на нечто, смутно напоминающее: «Из-за острова на стрежень», вставляя отдельные русские слова, которые явно были непристойными если не в артикуляции, так по смыслу.

Он определенно занимался в России не только тем, что просвещал местных фермеров вместе с компанией себе подобных.

Оказывается, этот Бентон Бонфорд не так уж однообразен. И упрямый непреклонный характер, присущий фермеру-свиноводу из захолустья, — только одна из его особенностей. И тут мысль о том, что он стоит под душем и намыливается, навязчиво завертелась в ее голове. Она так и видела, как вода стекает по его густым белым волосам на затылок и дальше — на крепкую шею. Кружевные хлопья мыльной пены ползут вниз, вниз, омывая литую грудь, покрытую курчавыми волосками, и мускулистый торс…

Достаточно с нее любвеобильности.

Элинор ударила по подушке сжатым кулаком — удар получился глухой, опустила голые ноги на холодный пол и сунула их в свои пушистые тапочки. Овальное зеркало над туалетным столиком в стиле Регентства красовалось в ярком свете утра. Она фыркнула, поглядев в него, заставила себя выпрямиться и затем долгим тяжелым взглядом уставилась в свое отражение.

«Ты, идиотка, — сказала она злобно сама себе, — что ты пытаешься получить — второе детство? Черт возьми, кем ты себя возомнила? Ну так я скажу тебе: ты далеко не утренняя роза, подруга. Через шесть недель у тебя день рождения, и тебе исполнится вовсе не двадцать один год. И больше того, тебе предстоит борьба за выживание, и нечего пытаться победить в ней, корча из себя кого-то, кем ты не являешься. Если ты намерена строить из себя маленькую беззащитную конфетку, это одно дело, потому что цель этой игры — получить то, что ты хочешь, и немедленно. Но превращаться в квашню только из-за того, что какой-то ковбой с седой шевелюрой так долго не получал своего пайка на сеновале, что даже ты для него выглядишь хорошо, — это совсем другое дело. Этого ты себе позволить не можешь».

Когда Бентон Бонфорд вышел из ванной, он обнаружил, что она стоит, прислонившись к стене, по самые глаза закутанная в тяжелый халат. И ждет. Определенно. Это называется «пытаться установить очередность в пользовании удобствами».

Попытка провалилась. Он просто прошел мимо, овеяв ее запахом мыла и одеколона, сказав:

— Привет. Поторопитесь. Я спускаюсь и варю кофе.

А еще он использовал всю горячую воду.

Когда наконец она спустилась вниз, то была угрюмой, потому что никакие щипцы для завивки не способны привести в порядок волосы, которые давным-давно пора подстричь, а тяжелый свитер не особенно отвлекает внимание от пятен на серых штанах. Ей надо заняться стиркой.

Бентон сидел за столом, складывая вафли из тостера в аккуратную стопку.

— Привет. Хотите?

— Я не ем много на завтрак.

— Городское воспитание. Если бы вы жили на ферме, то не отказались бы.

Проигнорировав эти слова, Элинор налила кофе в свою чашку, сделала пробный глоток. После этого они пили кофе в полном молчании, и она торопливо закончила завтрак, устремив свои мысли в направлении стирки.

— Я надеюсь, Чарли не разбудил вас, — сказал Бентон вежливым тоном.

Чарли, если бы только ему это взбрело в его собачью голову, смог бы и мертвого разбудить.

— О нет. Я встала специально. В семь тридцать у меня встреча.

— В магазине?

— Да.

— А я могу поехать с вами?

Ну просто первый класс. Ей так же нужно было, чтобы этот человек дышал ей в затылок, пока она будет пытаться осуществить продажу, как она нуждалась в том, чтобы заболеть корью. Но ведь он был владельцем магазина.

— Конечно. Только сперва я должна кое-что выстирать.

— Вы о куче на полу в подвале? Я уже покончил с ней. Надеюсь, вас это не смутит, но я приехал сюда в страшной спешке, и мой гардероб весьма скуден.

Внезапно в ее голове возникли ужасные видения хороших свитеров, которые сели так, что они подошли бы только кукле Барби. Это было так ясно написано на ее лице, что он рассмеялся и успокоил ее:

— Я все замочил в холодной воде, предварительно рассортировав вещи. Никакой смеси из розовых футболок, чулок или застежек-молний. Обещаю. Первая партия уже в сушилке.

Во сколько же он встал?

Этот вопрос также был написал на ее лице, потому что он опустил глаза в свой кофе и сказал:

— Я… я не мог уснуть. Я гулял вокруг дома и думал, чем могу быть полезным.

Она кивнула с пониманием и симпатией:

— Я благодарна вам. Правда. Думаю, что я не скоро собралась бы заняться этим.

— И некоторые из этих вещей принадлежат тете Джулии.

— Да.

— Это тяжело, я знаю. Отобрать их для вас?

— Нет. Я крупнее ее. «Но я знаю, куда их деть. По крайней мере, теперь», — подумала она, но не высказалась вслух. Всему свое время.

А потом он подождал ее на ступеньках, ведущих в подвал, и взял из рук Элинор кипу приятно пахнущих выстираных вещей.

— Я должен одеться. Куда я могу положить белье?

— В… в сундук, который стоит в холле.

— Хорошо. А вы готовы?

— Да. Последнюю партию белья достанем из сушилки вечером.

— Хорошо. Я сейчас спущусь.

Ступеньки заскрипели под его ногами. А вот когда по ним шла Джулия, они не издавали ни звука.

Чашки, из которых они пили кофе ночью, уже стояли в моечной машине, но с другой стороны, куда ни она, ни Джулия обычно не ставили их. Машинально она вытащила их, затем остановилась. Что она делает? Имеет ли сейчас значение, куда ставить чашки?

Вернулся Бентон, на котором поверх рубашки и джинсов был натянута хлопчатобумажная куртка. Подойдя к двери, он свистнул Чарли, бегавшего по двору, поставил перед ним миску с сухим собачьим кормом и миску воды и сказал, что скоро вернется. Чарли плюхнулся на пол, сразу став похожим на муфту, и незамедлительно задремал.

— Чарли по фамилии Беспечный, — сказал Бентон, широко улыбаясь. — Готовы? Поехали. Кстати, как насчет ключей?

— О, — скорчила слегка глуповатую гримасу Элинор. — Я забыла. И у меня нет ни малейшего представления насчет того, где они могут быть.