Где привлекают глаза краски старинных картин, —

        Там пятьдесят Данаид готовят погибель на братьев,

        И с обнаженным мечом грозный над ними отец.

75   Не пропусти священного дня сирийских евреев

        Или Венериных слез в день, как погиб Адонис;

        Не позабудь и мемфисской телицы в льняном одеянье[176] —

        Зевса познавши любовь, учит любви она дев.

        Судная площадь — и та не запретное место Амуру:

80   В шуме толпы площадной часто вскипает любовь.

        Там, где мраморный ряд колонн Венерина храма,[177]

        А перед ним в небеса бьет водомет Аппиад.

        Там не однажды любовь уязвляла блюстителей права,

        И охранявший других сам охраняться не мог.

85   Там не однажды немел и самый искусный вития,

        Не за других говоря, а за себя самого.

        И, потешаясь, глядела Венера из ближнего храма,

        Как защищавший других стал беззащитен пред ней.

        Но полукруглый театр — еще того лучшее место:

90   Здесь для охоты твоей больше найдется добыч.

        Здесь по себе ты отыщешь любовь и отыщешь забаву —

        Чтобы развлечься на раз или увлечься всерьез.

        Как муравьи вереницей спешат туда и обратно,

        Зерна держа в челюстях, пищу привычную впрок,

95   Или как пчелы летят по своим облюбованным рощам

        И по душистым лугам вскользь от цветка и к цветку,

        Модные женщины так на модные зрелища рвутся:

        Толпы красавиц текут, в лицах теряется глаз.

        Все хотят посмотреть и хотят, чтоб на них посмотрели, —

100 Вот где находит конец женский и девичий стыд.

        Ромул, это ведь ты был первым смутителем зрелищ,

        Рати своей холостой милых сабинянок дав!

        Не нависали тогда покрывала над мраморным склоном,[178]

        А на подмостки внизу рыжий не брызгал шафран, —

105 Сценою был безыскусный развал наломанных сучьев

        И густолистых ветвей из палатинских дубрав,

        А для народа кругом тянулись дерновые скамьи,

        И заслоняла листва зной от косматых голов.

        Каждый глазами себе выбирает желанную деву,

110 Каждый в сердце своем страстью безмолвной кипит.

        Вот неумелый напев из этрусской дуды вылетает,

        Вот пускается в пляс, трижды притопнув, плясун, —

        И под ликующий плеск еще неискусных ладоней

        Юношам царь подает знак к похищению жен.

115 Все срываются с мест, нетерпенье криками выдав,

        Каждый добычу свою жадной хватает рукой.

        Словно голубки от клюва орла летят врассыпную,

        Словно овечка бежит, хищных завидя волков,

        Так под напором мужчин задрожали сабинские девы:

120 Схлынул румянец с лица, трепет объемлет тела.

        Страх одинаков во всех, но у каждой по-своему виден:

        Эта волосы рвет, эта упала без сил,

        Эта в слезах, но молчит, эта мать призывает, но тщетно,

        Эта нема, эта в крик, та цепенеет, та в бег.

125 Вот их ведут чередой, добычу любовного ложа,

        И от испуга в лице многие даже милей.

        Если иная из них отбивалась от властного друга —

        Он на руках ее нес, к жаркому сердцу прижав,

        Он говорил: «Не порти очей проливными слезами!

130 Чем для отца твоя мать, будешь и ты для меня».

        Ромул, ты для бойцов наилучшую добыл награду;

        Дай такую и мне — тотчас пойду воевать!

        Как же тут не сказать, что красоткам опасны театры

        С тех знаменитых времен и до сегодняшних пор?

135 Небесполезны тебе и бега скакунов благородных —

        В емком цирке Амур много находит удобств.

        Здесь не придется тебе разговаривать знаками пальцев

        И не придется ловить тайные взгляды в ответ.

        Здесь ты хоть рядом садись, и никто тебе слова не скажет,

140 Здесь ты хоть боком прижмись — не удивится никто.

        Как хорошо, что сиденья узки, что нельзя не тесниться,

        Что дозволяет закон трогать красавиц, теснясь!

        Здесь-то и надо искать зацепки для вкрадчивой речи,

        И ничего, коли в ней пошлыми будут слова:

145 Чьи это кони, спроси у соседки с притворным вниманьем;

        Ежели хлопнет коню, хлопай за нею и сам;

        А как потянутся лики богов и меж ними Венера[179] —

        Хлопай и рук не щади, славя свою госпожу.

        Если девице на грудь нечаянно сядет пылинка —

150 Эту пылинку с нее бережным пальнем стряхни.

        Если пылинки и нет — все равно ты стряхни ее нежно.

        Ведь для заботы такой всяческий повод хорош.

        Если до самой земли у красотки скользнет покрывало —

        Ты подхвати его край, чтоб не запачкала пыль:

155 Будешь вознагражден — увидишь милые ножки,

        И ни за что упрекнуть дева не сможет тебя.

        Кроме того, последи, чтоб никто из заднего ряда

        В спину ее не толкал грубым коленом своим.

        Мелочь милее всего! Как часто полезно подушку

160 Под локоток подложить для утомленной руки

        Или же, веер раскрыв, на соседку повеять прохладой,

        Или поставить к ногам вогнутый валик скамьи.

        Благоприятен и цирк началу любовных подходов —

        Благоприятен и шум возле песчаных арен.[180]

165 Здесь над кровавым песком воюет и отрок Венеры —

        Метко он ранит сердца тем, кто на раны глядит.

        Заговорить, коснуться руки, попросить объявленье,

        Спор предложить об заклад, кто из бойцов победит, —

        Тут и почувствуешь ты, как трепещет стрела в твоем сердце,

170 Тут-то из зрителя сам станешь участником игр.

        А вспоминать ли о том, как Цезарь явил нам морскую

        Битву персидских судов и кекропийских судов.[181]

        Как от закатных морей до восточных морей собирались

        Юноши с девами в Рим, разом вместивший весь мир?

175 Кто в подобной толпе не нашел бы предмета желаний?

        Многих, многих, увы, пришлый измучил Амур.

        Ныне же Цезарь[182] ведет полки на окраины мира,

        Ныне и дальний ему будет покорен Восток!

        Жди расплаты, парфянин! Ликуйте, павшие с Крассом!

180 Снимется с римских орлов варварской власти позор.

        Мститель грядет, с юных пор обещающий быть полководцем,

        Мальчик правит войну — долг не мальчишеских лет.

        Робкие души, божественных лет не считайте по пальцам —

        В Цезарях доблесть цветет раньше расцветной поры.

185 Дар небесный в душе пробуждаться умеет до срока,

        И не преграда ему — леность медлительных лет.

        Новорожденный тиринфский герой, двух змей удушая,

        И в колыбели своей сыном Юпитера был;

        Вакх и поныне юнец — каким же юнцом он когда-то

190 Индию в страхе поверг под побеждающий тирс?

        Годы и счастье отца в твоем начинании, отрок,

        Годы и счастье отца будут в победе твоей.

        Имя такое нося, ты не можешь начать по-иному: