Речи — пленнику царь выхода в путь не давал.

        Это поняв, промолвил Дедал: «Теперь-то, умелец,

        Время тебе показать, в чем дарованье твое.

35   Пусть и море, пусть и суша покорны Миносу,

        Пусть ни земля, ни вода нам не откроют пути, —

        Небо осталось для нас — рискнем на небесные тропы!

        Вышний Юпитер, прости мне дерзновенье мое:

        Я не хочу посягать на звездные божьи престолы —

40   Нет нам из рабства пути, кроме пути в небесах!

        Ежели Стикс дозволит исход — поплывем и по Стиксу!

        Новый пишу я закон смертной природе моей».

        Часто беда изощряет умы. Возможно ли верить,

        Чтобы шагнул человек ввысь по воздушной тропе?

45   Вот он перо за пером слагает в небесные весла.

        Тонкими нитями льна вяжет одно к одному:

        Жарко растопленный воск крепит основания перьев:

        Вот уж подходит к концу новоизмышленный труд.

        Мальчик веселый меж тем и пером забавлялся, и воском.

50   Сам не зная, что в них — снасть для мальчишеских плеч.

        «Это, — молвил отец, — корабли для нашего бегства,

        Это единственный путь к воле и отчей земле.

        Всюду — запоры Миноса, свободен лишь воздух небесный;

        Мчись по свободному ввысь, воздух полетом прорви!

55   Пусть, однако, тебя не влечет ни тегейская дева,[214]

        Ни Волопас, ни его спутник с мечом — Орион:

        Только за мною одним устремись на полученных крыльях —

        Я — впереди, ты — вослед: в этом — спасенье твое!

        Если эфирный поток вознесет нас к недальнему солнцу —

60   Знай, не вынесет воск солнечных жарких лучей;

        Если же крылья у нас заплещут над самой волною —

        То маховое перо взмокнет от влаги морской.

        Посередине держись! Лишь бойся недоброго ветра —

        Пусть лишь попутный порыв дует в твои паруса».

65   Эти слова говоря, он ладит на мальчика крылья,

        Новым движениям плеч учит, как птица птенца;

        Сам на свое надевает плечо рукодельные снасти

        И в неизведанный путь телом парящим плывет.

        Срок полета настал. Отец целуется с сыном,

70   Не высыхает поток слез на отцовских щеках.

        Холм был пониже горы, но повыше гладкой равнины —

        Здесь для двух беглецов горестный путь начался.

        Крыльями движет Дедал, озираясь на крылья Икара,

        И не сбиваясь с пути, правит и правит полет.

75   Радует двух беглецов новизна, развеваются страхи.

        Мчится отважный Икар, сильным крылом шевеля.

        Видит летящих рыбак у воды с дрожащей удою,

        Видит, и зыбкую трость в страхе роняет рука.

        Наксос, и Парос, и Делос, любезный кларосскому богу,

80   Минули: с левой от них Самос прошел стороны,

        С правой виднелся Лебинт и рыбная Астипалея

        И подымался из вод остров Калимны лесной.

        Вдруг юнец, по пылкости лет опрометчивый ранних,

        Выше направил тропу, долу оставил отца;

85   Скрепы расслабились, воск растекся от ближнего солнца,

        Ветра не может поймать взмах торопливой руки;

        В ужасе он с высоты глядит в просторное море,

        В сердце — трепетный страх, ночь наплыла на глаза,

        Тает воск, бьет юнец бескрылыми воздух руками.

90   Чувствует смертную дрожь, не в чем опору найти.

        Рушится он, крича: «Отец! Отец! Погибаю!» —

        И захлестнулись слова темно-зеленой волной.

        А злополучный отец (уже не отец!), восклицая:

        «Где ты, сын мой Икар? Где, под какой ты звездой?

95   Где ты, Икар?» — вдруг видит в воде плывущие перья…

        Кости укрыла земля, имя осталось волне.

        Если Минос не сумел удержать человеческих крыльев, —

        Мне ли пытаться унять бога крылатого взлет?

        Но ошибается тот, кто спешит к гемонийским заклятьям

100 И с жеребячьего лба тонкий снимает нарост,[215] —

        Чтоб уцелела любовь, не помогут Медеины травы,

        Ни заговорный напев ведомых марсам словес.[216]

        Если бы только любовь могли уберечь заклинанья, —

        Был бы с Цирцеей — Улисс и с Фасианкой — Ясон.

105 Да и девицам не впрок наводящие бледность напитки:

        В души несут они вред и помрачают умы.

        Прочь, нечестивые, прочь! Будь любезным, и будешь любимым.

        Чтобы любовь заслужить, мало одной красоты.

        Будь ты хоть сам Нирей, любимец былого Гомера,

110 Или нежнейший на вид Гилас, добыча наяд,

        Чтобы любовь госпожи сохранить и ее не лишиться,

        Ты приложи к красоте малую долю ума.

        Ведь красота — ненадежная вещь, убывает с годами:

        Чем протяженнней она, тем ее сила слабей.

115 Вечно цвести не дано цветам длиннолепестных лилий;

        Роза, осыпав красу, сохнет, шипами торча.

        Так и в твоих волосах забелеют, красавец, седины,

        Так и тебе на лицо борозды лягут морщин.

        Дух один долговечен, — да будет тебе он опорой!

120 Он — достоянье твое до погребальных костров.

        Не забывай и о том, что для всякой души благотворно

        Знание двух языков и благородных наук.

        Не был красивым Улисс, а был он красноречивым —

        И воспылали к нему страстью богини морей.

125 Ах, сколько раз, сколько раз о поспешном грустила Калипсо,

        И говорила, что нет в море дороги гребцу,

        Как она вновь и вновь вопрошала о гибели Трои,

        Чтобы на разный он лад все говорил об одном!

        На берегу стояли они, и снова Калипсо

130 Об одрисийском вожде свой начинала расспрос.

        Легким прутом Улисс (был прут в руке у героя)

        Все, о чем говорил, изображал на песке.

        «Вот, — говорил он, — стена» (рисуя троянские стены),

        «Вот река Симоент, вот и палатка моя;

135 Вот и луг (нарисован и луг), обагренный Долоном

        В ночь, когда пожелал он гемонийских коней;

        Ну, а там стояли шатры ситонийского Реса,

        Там я пробрался в ночи, пленных коней уводя».

        Так он чертил и чертил, как вдруг волна, разливаясь,

140 Вмиг стирала с песка Трою, шатры и царя.

        И говорила богиня: «Ты видишь, как смыла пучина

        Столько великих имен, — ей ли доверишь ты плот?»

        Не возлагай же надежд на красу ненадежного тела —

        Как бы ты ни был красив, что-то имей за душой.

145 Лучше всего привлекает сердца обходительность в людях, —

        Грубость, наоборот, сеет вражду и войну.

        Ястреба мы ненавидим за клюв его дерзкий и коготь,

        И ненавидим волков, хищников робких овец;

        Но безопасно от нас кротких ласточек быстрое племя

150 И хаонийский летун, башен высоких жилец.[217]

        Прочь, злоязычная брань, исчезни, вредная ссора!

        Сладкие только слова милую нежат любовь.

        Жен мужья и жены мужей пусть ссорами гонят,

        Словно меж ними в суде длится неконченый спор.

155 Это — супружества часть, в законном приданое браке,

        А меж любовников речь ласкова будь и мила.