Сказано ратными людьми:

Под стук копыт и скрип седел, под вонищу взмыленных кобылиц мы рвались в град Гильды.

Мы дошли.

На шпорах – кровь загнанных коней, на уздечках – смертная пена. Багровая пелена застилает очи.

Но мы дошли. Как бы там ни было – мы дошли. Как вышло – так было. Спрашивать не пристало, ворошить вчерашнее– гиблое дело.

Мы – дошли.

Хоронить не успевалось. Ни своих, ни чужих.

Облезлая крыса с скукоженым хвостом, лисица линялая и лохматый медоед сами разнюхают: где тела людей Нодд, а где мясо заблудной сволочи. Пусть остается заботой синиц – мелкими клювиками раздеребанить мохнатые уши. Пусть ночекрылое воронье вычерпает пустотемные бельма. Белогривый орлан да издерет прогорклую брюшину, выжрет обсаленную печень, утробу обгадит. Перо ему в хвост!

Мы дошли.

Эх!

Под стягом мертвого короля, мчались, измочаливая плети, скомкав усталость и отринув состраданье. Мчались, обходя заслоны, минуя заставы.

А как не выходило – рвались напропалую, прорубались без оглядки. Прошибали щиты обосравшихся мечников. Ломали шеренги, мочившихся под себя, пикинеров. Конные ряды сминали с разбегу.

На скаку. С размаху.

Гудели волынки. Свистели сабли. Копья застревали в грудине. Поворозки топоров рвались на отмашке.

– Ну! Вперед, милая! Вывези, не погуби! Не сбрось! Не покидай! Дави вражье! Вь-ь-е!

С дубов осыпалась листва, прели кувшинки, густела кровь.

Все.

Мы пробились. Мы дошли.

Лепет дедушки ковыля, сказки конопляной бабушки. Сопливые жаворонки, чирикающие в опаскуденом, срамными тучами, небосводе.

Былое поросло лебедой. Плодится травка на зажиревшей земле.

На трупной. Мягкой. Копкой.

Шагающие следом, да поразмыслят о душе, бесами пропитой. Пусть по сторонам поозираются. Пусть скумекать соизволят – чьи кишки, колами разодранные, мыши пользуют.

Изгрызают удовольственно, сыто причмокивают, порыгивают.

Пускай бафометовы последыши озаботятся о никчемности шкур своих. Устрашась вздрогнутся. Сердчишками взбзднутся.

В грязи судьбинушка ихняя.

Присягаемся небом чистым, росой утренней, капелью вешнею, изморозью на мечах. Пред сердцем пресветлый тригон возложим: век нам в Валгальских туманах не бродить – но пришлой погани на полянах дубравных не блудить, на покосах травостойных не топтаться, на погостах не мочиться!

Слово делом станется!

Сбудется!

Исполать!

Мы пришли.

Сигмонд, мы рядом. Мы во власти твоей.

Повели, мы пойдем на копья и заборалы. Дай приказ – наши жизни, пыль твоих стоп. Кликни – мы изрубим клинки басурман. Вздохни – и судорожные вздохи неверных содрогнут вселенную. Призри нас, и презренным изгоям маломестно станется.

Мы пришли.

Мы успели успеть.

Мы дошли.

Призови нас!

Герцог Зюйландский окончательно умом повредился, дурной ночью ускакал из замка, да и сгинул. Оставил жену вдовствовать, детишек сиротствовать, покинул верных своих кланщиков в безначалии. Бросил вассалов, люд черный, города и веси, всех кого присягал беречь и боронить. Все оставил. Самую дедину свою беспечно выдал баям на поругание. Покинул мужей на муки смертные, баб с девками на изголение охальное, ребятишек на неволю в юрты смрадные.

Предводитель герцового клана, хоть молод да неопытен, однако своего властелина изрядно разумнее оказался. Споро собрал дружину, над коей одною имел власть. Увел за собою в Гильдгард.

С побережья подходили небольшие, но крепко спаянные баронские дружины. Помнили поморцы, как в свое время помог им витязь Небесного Кролика. Верили в него, безоговорочно.

Шли, брели от дюны к дюне, топтали дерн травяных равнин, шагали лесными развалами.

Прощаясь, вслед шептали игольчатые свечи сосен: возвращайтесь. Возвращайтесь. Мы вас ждем.

– Пусть песок не будет сыпуч, а глина топкой. Пусть багульник поникнет пред вашим шагом, пусть опадет осока, а ивняк иссохнет. Мы укроем мхом корни, чтоб вам не споткнутся. Да не стопчутся каблуки, да не изотрутся подошвы ваших сапог. Пусть не иступятся клинки, а мышцы не ослабеют. Возвращайтесь.

– Возвращайтесь. Возвращайтесь с кровью на рукавицах, со смрадом требухи постылых гостей в замусоленных ножнах. С оскалами черепов на наконечниках копий. Возвращайтесь с праздничными песнями волынок и победным рокотом бубнов. Возвращайтесь, мы вас ждем.

Позади сгорело все.

Нет прошедшего, нет упований…

Есть маленькая надежда: по смолистым ветвям развесить трупы пришлой погани, вдоволь насытить воронье нелепой плотью, удобрить неродючий песок басурманским мясом.

– Да светится морской восход, да сбудется завтрашнее утро аки на песке прибоя, так и на горных высях. Да простятся прегрешения наши, да сторицей оплатятся недругам нашим. Да приидет избавление от супостата. Во веки веков.

Только это и греет промозглыми ночами. Только это и освещает тропу беглецов. Только это.

– Сосны, мы вернемся. Мы обязательно вернемся.

– Мы придем в свой дом.

– Обязательно придем…

– Придем…

…

Хоть и поздно, но, прервав междоусобицы, собирались лордовские кланы под знамена Сигмонда. Прискакал полу-напуганный, полу-разьяренный лорд Грауденхольдский со дружиною. Кони в мыле, бока мехами кузнечными ходят. Люди приморенные, доспехи в пыли, рожи в саже, одежды потом протухли. Кровавых пятен не заметно, в глазах растерянность недоумения, но оружие у всех имеется и брони справные.

Привелось надменному лорду вкусить горечь унижений, познать мощь удара тамплиерского. Довелось скорбно обнаружить, что громада Грауденхольдская для войны столь же пригодна, как вол для коровьей случки, как каплун для гнездованья. Что, может и годились башни для устрашения разбойничьих шаек, служили защитой от худосильных дружин завистников да мести кровников, только бесполезны против обученного многочисленного войска. Возводились стены для бахвальства мнимым могуществом клана, для похвальбы пред обедневшими соседями, строились гордыни ради. Да и дружина, кичливо в парадных кирасах по двору вышагивать горазда, только, вот на бабах скакала охотнее чем боевыми седлами ягодицы натирала. Только, вот лупить трактирщика, да по кабакам браниться, оказалось не в пример легче, чем на бранном поле с храмовниками переведаться.

Стоило подойти передовым отрядам тамплиерским, без таранов, без камнеметов, даже без лестниц осадных – пала крепость. Хитрющий брат-рыцарь выискал слабину обороны, не преминул представившейся оказией воспользоваться. Нечаянным изъездим, с наскоку захватил ворота, даже руки не закровавил.

Большой беды в том не было. Соберись кланщики с духом – одним решительным ударом вышибли бы туркополов из замковых пределов, отбросили за ров. Там, на луговых просторах, не дав храмовникам построиться, навалиться бы конной силой, да изрубить схизматов в капусту. Только велики глаза у страха. Запаниковал лорд и некому было мудрым словом, храбрым делом ободрить сюзерена. Растерялись ратники, бестолково заметались. Кто коня седлать, кто женку утешать, кто скарб в переметные кули как ни попадя запихивать.

Тут повезло неоддовцам, оплошали тамплиеры. Ученые правильному ведению боя, не ждали от противника такой бестолковщины. Могли разметать растерянных грауденхольдцев, мигом захватить весь замок со всем добром и народишком. Только, следуя военным канонам, скомандовал брат-рыцарь закрепиться в башне, ждать скорой подмоги.

Поосторожничал. Посчитал свою задачу более чем удачно исполненной, рисковать не счел нужным. Упустил редкую удачу.

Так, бой не начавшись и закончился. Увидев бездеятельность тамплиерскую, лорд приободрился, но на сечу отважиться не решился. Резво собрались грауденхольдцы, да прочь и подались. А, раз уж привелось родовое гнездо покинуть – так не достанься отчина супостату! На прощанье сожгли замок.

С тем в Гильдгард и заявились.