Сидит и плачет старая. Упали бессильно на колени костлявые руки. Крупные слезы катятся по морщинистым щекам. Взглянула Барбалэ на княжну печально, и сильнее закапали слезы.

Бросилась к ней княжна Нина. Целует няньку. Без слов поняла она все.

Ушел Вано. Ушел поутру юный сазандар.

Угрюмый и хмурый приехал домой князь Георгий. Приехал не один. С ним казаки, а еще привязанные к седлам, с закрученными за спину руками, какие-то люди, понурые, оборванные. Увидела их княжна. Екнуло сердечко ее, затрепетало. Пробралась Нина в кунацкую, где наскоро закусывал князь. Прильнула к плечу его чернокудрой головкой.

— Отец! Кто они, эти люди? Откуда?

— Горные душманы, звездочка моя, разбойники. Те, что безжалостно грабили, а подчас и убивали людей в ущельях. Мне удалось с моими казаками поймать их и привезти сюда. Наутро сдам их судебным властям Гори.

— Их будут судить?

— Да, птичка.

— И в тюрьму посадят?

— Наверное, Нина.

— Но ведь про них говорят, что они храбрецы, папа! Орлы!

— Хищные шакалы, а не орлы они, ласточка. Орел парит в высоте, он не ест падаль, крошка. Он бьет открыто, гордо, смело. А эти люди шакалы, которые подбираются в темноте к намеченной жертве. Они трусливы, Нина, и в открытый бой не идут… Нападают только на беззащитных… Трусы они, подлые трусы…

— И эти душманы трусливы, папа?

— Не все. Есть один среди них, Гирей. Он их предводитель. Отчаянный малый, много людей загубил, но не раз его жизнь была на волоске… Отважен этот Гирей, как барс, это все признают. Когда все уже сдались, он еще бился. Один бился, понимаешь, Нина? Он напомнил мне предание о Хочбаре, дагестанском душмане… Попроси рассказать о нем как-нибудь Барбалэ. Она все знает. Так вот, Хочбара напомнил мне этот разбойник. Такой же отчаянный и безжалостный головорез. Говорят, не одну душу загубил он в горах.

— Папа! Они проведут ночь под нашим кровом?

— Да, девочка, а наутро их отправят в тюрьму.

«Как? Могучий разбойник, гроза Кавказа, проведет всю ночь в Джаваховской усадьбе и она — Нина не увидит его? Нет! Она должна увидеть и Гирея, и его страшных товарищей». И у княжны созрел план.

Утомленный бессонными ночами, проведенными в седле, князь Георгий рано ушел к себе.

В подвал старого дома, где обыкновенно зимою хранились припасы овощей и плодов, водворили пленных душманов: Гирея и трех других.

Четыре казака стали на страже. Пятый караульщик, Абрек, присоединился к ним.

Княжне Нине в окно ее комнаты прекрасно слышны разговоры казаков.

Весело им. Смеются. А каково тем, пойманным, что томятся в неведении в подвале? Что ожидает их? Тюрьма, каторга или что-нибудь еще худшее.

Больно сжимается сердечко княжны при одной мысли о той участи, которая неминуемо ждет заключенных.

«Голодные они сейчас, усталые. А она-то, княжна, провела время за ужином, как ни в чем не бывало. А что если пойти в буфетную, поискать баранины, вина да отнести тем несчастным, ведь все же люди они…»

Эта мысль захватывает все существо Нины… «Нечего думать долго — надо действовать!» — решается княжна, крадется к буфетной, берет остаток бараньего окорока, вино, лепешки.

«Живей, живей! Айда, Нина, айда! Завтра во всем покаешься отцу, а сейчас действуй, действуй!» — подговаривает себя девочка.

Скрипнула дверь, на галерею, и Нина на дворе, в саду.

Осенний ветер утих. Луна сияет и серебряным озером света заливает сад.

Внезапно черная тень, как из-под земли вырастает перед княжною.

— Абрек, ты?

— Не узнала, госпожа?

— Абрек! Голубь мой, молчи! Пусть не услышат казаки нас. Абрек, покажи мне Гирея и его товарищей! Я хочу их видеть. Только никому об этом ни слова. Чего ты смеешься?… Я принесла им поесть. Ведь они голодны, Абрек.

Помолчав немного, княжна просит:

— Абрек! Отдай им вот эти припасы. И покажи мне, который из них Гирей.

— А ты не боишься, княжна? — отвечает Абрек. — Гирей страшный! Такого и встретить жутко. Черный, косматый, как зверь.

— Все равно покажи!

Колеблется Абрек. Не знает, исполнить ему желание княжны или нет. Наконец решается.

— Будь по-твоему, звездочка рая. Идем!

Вот они у наружной стены дома, около крошечного оконца, приходящегося почти в уровень с землею.

Абрек наклоняется, припадает к земле, ползет.

Вот он бесшумно отодвинул засов ставни, распахнул окно, просунул в него голову и что-то прошептал по-татарски. В тот же миг у окна появился человек.

Месяц осветил пленника. В нем не было ничего злого, жестокого. Только лукаво сверкали маленькие темные глазки да глубокие складки бороздили лоб, придавая выражение угрюмой сосредоточенности лицу молодого душмана.

— Гирей! Вот дочь князя, наша княжна, пожалела тебя и твоих приятелей и принесла ужин, — сказал по-татарски Абрек.

Гирей кивнул головою и долгим проницательным взглядом окинул Нину. Потом что-то быстро-быстро залопотал по-лезгински.

— У них связаны руки… — произнес Абрек. — Надо им нарезать еду…

Он нарезал им баранину, наломал лепешки и разложил все на крошечном подоконнике подвала.

Гирей жадно следил за этими приготовлениями.

Душманы были голодны, как молодые звери. Они жадно набросились на еду и в один миг ее съели.

Потом Абрек открыл бутылку и подставил ее горлышко к губам Гирея.

Разбойник отхлебнул, затем позвал товарищей. Те таким же способом из рук Абрека пили.

«И правда, шакалы», — мысленно говорила Нина, в то время как сердце ее сжималось от ужаса и жалости.

Когда пленные душманы покончили с едой, Гирей что-то долго говорил Абреку.

— О чем он? — плохо понимавшая язык горцев, спросила Нина.

— Он говорит, что его и его товарищей ждет казнь, но что в последнюю минуту жизни, прежде нежели отойти к Аллаху, он, Гирей, произнесет имя девочки, первой чистой души, отнесшейся к нему без презрения, как к человеку. И спросил, как зовут тебя, молодая госпожа.

— Нина! — сказала княжна.

Готовая разрыдаться, она кинулась к дому…

Гирей повторил ее имя:

— Нина!

Всю ночь тревожные сны томили Нину.

Наутро она выбежала в сад, бросилась к подвалу.

Ни казаков, ни Абрека. В подвале тишина. Увели душманов… Увели в город на суд.

Жаль ей стало этих людей. Вспомнилось лицо Гирея, озаренное луною, его благодарный взгляд.

Опустилась тут же у окна Нина, закрыла лицо руками и тихо-тихо заплакала.

— О чем плачешь, солнце души моей? — спросила княжну старая нянька.

— Жалко их, Барбалэ, жалко, — отвечала Нина.

— Кого, сердце мое, душегубов-то этих? Гирейку с его разбойниками? Полно, дитятко, полно! Не жалей их, звездочка ясная. Не люди они — звери, хищные звери… Слыхала про разбойника Хочбара? Слыхала, куда привела доброта пожалевших его людей? Хочешь, расскажу про Хочбара, злодея вроде Гирейки, и не будет болеть чуткое сердечко твое. Вот послушай.

Свирепствовал в Дагестане разбойник Хочбар из Гидатли. Буйные набеги на окрестные селения, аулы, на богатые усадьбы князей и на бедные деревушки совершал со своей шайкой этот свирепый душман.

Никому не давал пощады. Ни перед лицом старца, убеленного сединами, ни перед юностью не останавливался Хочбар. Рубила его сабля и старые, и молодые головы, не щадил он ни женщин, ни детей…

Черными ночами прокрадывался разбойник со своей шайкой к намеченной усадьбе или аулу, диким гиканьем будил ночную тишь, с головокружительною быстротою набрасывался на добычу. Где только что цвели пастбища, гуляли табуны коней и стада баранов да белели скали — там после набега Хочбара дымились развалины, стонали раненые, истекая кровью, валялись трупы убитых. А Хочбар со своей шайкой уже мчался дальше, угоняя за собою стада, унося казну, оружие, парчовые и шелковые ткани, золотые и серебряные украшения, снятые с убитых женщин.