Они пошли туда, где люди стояли в очередях к окошечкам, похожим на дырки в скворечниках.

- Подожди здесь, - сказал Уилфрид. - Я пущу туда и нашего скворца и сейчас вернусь.

Динни стояла, разглядывая толпу.

- Как поживаете, мисс Черрел? - Перед ней остановился мужчина в сером цилиндре с большим биноклем в футляре через плечо. - Мы с вами познакомились у памятника Фошу и на свадьбе вашей сестры, помните?

- Да, конечно, мистер Маскем. - Сердце у нее заколотилось, и она заставила себя не смотреть в ту сторону, куда ушел Уилфрид.

- Сестра вам пишет?

- Да, мы получили письмо из Египта. На Красном море им, видно, пришлось выдержать ужасную жару.

- Вы на кого-нибудь поставили?

- Еще нет.

- Фаворита я бы остерегался. Он встанет.

- Мы подумывали о Бленгейме.

- Ну что ж, лошадь хорошая и ловка в поворотах. Но в той же конюшне есть другая, от нее ждут большего. Вы, я вижу, еще новичок. Дам вам парочку советов, мисс Черрел. Смотрите, чтобы в лошади было одно из двух - или же и то и другое, - высокий круп и характер; не красота, а именно характер.

- Высокий круп? Значит, сзади она должна быть выше, чем спереди?

Джек Маскем улыбнулся.

- Вроде того. Если вы заметите это у лошади, особенно когда она прыгает, можете смело на нее ставить.

- Да, но что такое характер? Это когда она заносит голову и смотрит поверх людей вдаль? Я здесь видела такую лошадь.

- Ей-богу, я бы вас взял в ученицы! Вы угадали: это как раз то, что я подразумевал.

- Но я не знаю, как звали ту лошадь, - пожалела Динни.

- Обидно.

И тут она увидела, как лицо его, только что выражавшее живую симпатию, словно застыло. Он приподнял цилиндр и отвернулся. Голос Уилфрида за ее спиной произнес:

- Ну вот, десятку ты поставила.

- Пойдем на трибуну, поглядим, как они примут старт. - Он, казалось, не заметил Маскема, и, чувствуя его руку у своего локтя, Динни старалась забыть, как у Маскема вдруг окаменело лицо. Многоголосое моление толпы о том, чтобы "привалило счастье", отвлекло Динни, и, дойдя до трибуны, она уже все забыла, кроме Уилфрида и лошадей. Они нашли свободное место возле перил, недалеко от букмекеров.

- Зеленый и шоколадный - это я запомню. Фисташковая начинка - моя любимая в шоколадных конфетах. А сколько я выиграю, если я все-таки выиграю, милый?

- Послушай!

Они разобрали слова:

- Бленгейм: восемнадцать к одному!

- Сто восемьдесят фунтов! - воскликнула Динни. - Вот хорошо!

- Это значит, что конюшня в него не верит; у них есть сегодня другой фаворит. Идут! Вон двое в зеленом и шоколадном. Вторая лошадь наша.

Парад - событие всегда увлекательное для всех, кроме самих лошадей, дал ей возможность разглядеть гнедую, которую они выбрали, и жокея у нее на спине.

- Как она тебе нравится, Динни?

- Все они - прелесть. Как это люди могут сказать, какая лошадь лучше, по одному виду?

- Они и не могут.

Лошади повернули и шагом прошли мимо трибуны.

- Тебе не кажется, что Бленгейм сзади выше, чем спереди? - пробормотала Динни.

- Ничуть. Отлично движется. С чего это ты взяла? Но она только вздрогнула и сжала его руку.

У них не было бинокля, и в начале скачек они ничего не видели. Какой-то человек у них за спиной без конца повторял:

- Фаворит ведет! Фаворит ведет!

Когда лошади прошли тотенхемский поворот, тот же голос, захлебываясь, кричал:

- Паша, Паша придет первый, нет - фаворит! Впереди фаворит, нет, не он! Илиада! Впереди Илиада!

Динни почувствовала, как пальцы Уилфрида сжали ее руку.

- Наша там, с поля, - сказал он. - Смотри!

Динни увидела, как по внешнему краю дорожки скачет лошадь с жокеем в розовом и коричневом, а поближе - в шоколадном и зеленом. Она выходит вперед, выходит вперед! Они выиграли!

Кругом воцарились молчание и растерянность, а эти двое стояли, улыбаясь друг другу. Какая счастливая примета!

- Сейчас я получу деньги, найдем нашу машину и поедем.

Он настоял на том, чтобы она взяла все деньги, и Динни спрятала их туда же, где хранилось остальное ее богатство, - теперь она была хорошо застрахована от всякой попытки разлучить ее с Уилфридом!

По дороге домой они опять заехали в Ричмонд-парк и долго сидели в зарослях молодого папоротника, слушая перекличку кукушек, наслаждаясь мирным, солнечным днем, полным шепота листвы и трав.

Они пообедали в каком-то ресторане в Кенсингтоне и простились на углу Маунт-стрит.

В ту ночь ее не посещали ни сны, ни тревоги, и она спустилась к завтраку с ясными глазами и налетом загара на щеках. Дядя читал "Текущий момент". Положив газету, он сказал:

- Когда выпьешь кофе, Динни, взгляни, что здесь написано. Нет, говоря об издателях, я иногда сомневаюсь, люди ли они вообще. Ну, а что касается редакторов, я просто уверен, что они не люди.

Динни прочла письмо Компсона Грайса, напечатанное под заголовком:

ОТСТУПНИЧЕСТВО ДЕЗЕРТА.

НАШ ВЫЗОВ ПРИНЯТ. ИСПОВЕДЬ.

За этим следовали две строфы из поэмы сэра Альфреда Лайелла "Богословие под страхом смерти".

Слава земная исполнена лжи,

Тлен и забвение ждут мою плоть...

Славы небесной искать для души?

В сделки с душой не вступает господь...

Или, быть может, во славу отчизны

Должен сносить я бесчестие жизни?

Рок мой влечет меня в призрачный ряд

Всех безымянных, кто Делу служил...

Немы преданья, и камни молчат

Над мириадами древних могил,

Тех, кто, как я, заработал лишь право

Гибнуть, страдая, во славу державы.

И нежный румянец загара на щеках Динни сменился краской гнева.

- Да, - пробормотал сэр Лоренс, наблюдая за ней, - теперь духа выпустили из бутылки, как сказал бы старый Форсайт. Но вчера я разговаривал с одним человеком и тот уверял, что в нынешние времена ничто не может наложить на тебя несмываемого пятна. Жульничал ли ты в карты, воровал ли" драгоценности, - достаточно съездить года на два за границу, и все будет забыто. Ну, а что касается половых извращений, они теперь вовсе и не извращения! Так что нечего робеть!

- Меня больше всего возмущает, что отныне всякая гнусь сможет болтать все, что ей вздумается, - горячо воскликнула Динни.

Сэр Лоренс кивнул:

- И чем большая гнусь, тем она больше будет болтать! Но бояться нам надо не ее, а людей, "гордых тем, что они англичане", а такие еще найдутся!