Наступило короткое молчание, а потом тот, кто на прошлом заседании выступал пятым, заметил:

- А поэма-то, однако, удивительно хороша! Знаменитый адвокат, когда-то путешествовавший

по Турции, добавил:

- Разве не полагалось бы пригласить и его на это обсуждение?

- Зачем? - спросил Маскем. - Что он может добавить к тому, что сказано в поэме или в письме издателя?

Член правления, который в прошлый раз выступал четвертым, пробурчал:

- Неужели мы должны считаться с такой газетой, как "Текущий момент"?

- А чем мы виноваты, если он сам выбрал этот желтый листок? - возразил Маскем.

- Противно лезть в чужую душу, - продолжал четвертый. - Кто из нас может с уверенностью сказать, что не поступил бы на его месте так же?

Послышалось шарканье ног, и морщинистый знаток древних цивилизаций Цейлона пробормотал:

- На мой взгляд, Дезерт вывел себя из игры не своим отступничеством, а той шумихой, которую он поднял. Человек порядочный предпочел бы молчать. Да он просто рекламирует свою книгу! Уже третье издание, и все ее читают. Зарабатывать таким способом деньги - это уж слишком!

- Вряд ли он об этом думал, - сказал четвертый. - Успех книги был подогрет скандалом.

- Он мог изъять свою книгу.

- Это зависит от договора с издателем. Да и все бы сказали, что он спасается от бури, которую сам же поднял. Лично мне кажется, что он поступил благородно, сделав публичное признание.

- Красивый жест! - пробурчал адвокат.

- Если бы это был офицерский клуб, никто бы не раздумывал, как поступить, - заявил Маскем.

Автор "Возвращения в Мексику" сухо возразил:

- К счастью, он не офицерский!

- Я не уверен, что к поэтам можно применять обычные мерки, - задумчиво произнес пятый член правления.

- Почему же нет, если это касается обычных норм человеческого поведения? - спросил знаток цейлонской культуры.

Тщедушный человечек, сидевший напротив председателя, вдруг выпалил: "Тек-к-ущий м-момент..." - словно внутри у него лопнул воздушный шар.

- Весь город только об этом и говорит, - заметил адвокат.

- Молодежь у меня дома просто потешается, - сказал человек, еще не произнесший ни слова. - Спрашивают: "Да что же особенного он сделал?" Обвиняют нас в ханжестве, смеются над стихами Лайелла и считают, что Англии только на пользу, если с нее немножко собьют спеси.

- Вот-вот! - воскликнул Маскем. - Современный жаргон! Все устои побоку! Неужели мы будем это терпеть?

- Кто-нибудь из вас знаком с Дезертом? - спросил пятый член правления.

- Шапочное знакомство, - ответил Маскем. Никто больше не был знаком с поэтом.

И вдруг заговорил смуглый человек с глубокими, живыми глазами:

- Я скоро еду в Афганистан, и у меня одна надежда - что эта история туда не дошла.

- Почему? - спросил четвертый член правления.

- Да потому, что меня и без того будут там презирать.

Слова известного путешественника произвели на всех большое впечатление. Два члена правления, которые, так же как и председатель, еще не высказывались, воскликнули разом:

- Верно!

- Нельзя осуждать человека, не выслушав его, - сказал адвокат.

- А как вы на это смотрите, "Помещик"? - спросил четвертый член правления.

Председатель, молча куривший трубку, вынул ее изо рта.

- Кто еще хочет высказаться?

- Я, - сказал автор "Возвращения в Мексику". - Давайте осудим его поведение за то, что он опубликовал свою поэму.

- Нельзя, - сердито проворчал Маскем. - Нельзя отделять один вопрос от другого. Я вас спрашиваю: достоин он быть членом нашего клуба или нет? И прошу председателя поставить этот вопрос на голосование.

Но "Помещик" молча продолжал курить трубку. Опыт ведения собраний подсказывал ему, что голосовать еще рано. Сейчас пойдут беспорядочные споры. Они, конечно, ни к чему не приведут, но создадут у всех ощущение, что вопрос был рассмотрен по всей справедливости.

Джек Маскем молчал; его длинное лицо было непроницаемо, а длинные ноги вытянуты чуть ли не на середину комнаты. Дискуссия продолжалась.

- Ну, и как же быть? - спросил наконец член правления, посетивший Мексику.

"Помещик" выбил пепел из трубки.

- Мне кажется, что мы должны попросить мистера Дезерта объяснить нам мотивы опубликования этой поэмы.

- Правильно! - заявил адвокат.

- Верно! - дружно воскликнули все те же двое. - Согласен, - сказал знаток Цейлона.

- Кто-нибудь против? - спросил "Помещик".

- Не понимаю, какой в этом смысл, - пробормотал Джек Маскем. - Он ренегат, и сам в этом признался.

Так как никто больше не возражал, председатель снова взял слово.

- Секретарь попросит его встретиться с нами и объяснить свои мотивы. Повестка дня исчерпана, джентльмены.

Несмотря на то, что, по общему разумению, вопрос был еще sub judice {На расследовании (лат.).}, сэру Лоренсу в тот же день рассказали о разбирательстве три члена правления, и в том числе Джек Маскем. С этой новостью сэр Лоренс и отправился ужинать на Саут-стрит.

С тех пор как в печати появились поэма и письмо Компсона Грайса, Майкл и Флер ни о чем другом не разговаривали, тем более что все их знакомые не давали им проходу бесконечными расспросами. Но точки зрения у них были диаметрально противоположные. Майкл прежде был противником публикации поэмы; но теперь, когда она появилась, упорно защищал Уилфрида, хваля его за честность и мужество. Флер не могла ему простить, как она выражалась, "всего этого идиотизма". Если бы он держал язык за зубами и не тешил своего самолюбия, все было бы скоро забыто, не оставило бы и следа. Как это нехорошо по отношению к Динни и как не нужно самому Уилфриду; но он ведь всегда был таким! - говорила Флер. Она не могла забыть, как восемь лет назад он упрямо требовал, чтобы она стала его любовницей, и как сбежал от нее, когда она на это не пошла. Сэр Лоренс рассказал им о собрании в клубе, и Флер сухо заметила:

- А чего же еще он мог ожидать?

- Почему на него так зол Маскем? - проворчал Майкл.

- Некоторые псы сразу кидаются друг на друга. Другие доходят до этого, поразмыслив. Тут, по-видимому, сочетается и то и другое. И кость, которую они не могут поделить, - это Динни.