Длительное напряжение ума вызывало у него головную боль.

Но кое-что он все равно должен вспомнить. Можно вернуть в небытие былую дружбу и вражду, но, если он хочет под конец жизни что-то совершить, ему надо знать, на что он способен. Он поглядел на свою руку, согнул и разогнул кулак – рука не выглядела трудовой.

– Люди не всегда становятся тем, чем мечтают стать, – сказала Анна.

– Конечно нет; мальчишка всегда мечтает стать героем. Великим путешественником. Великим писателем… Но обычно мечту и реальность связывает тонкая нить неудачи… Мальчик, мечтавший стать богатым, поступает на службу в банк. Отважный путешественник становится колониальным чиновником с нищенским окладом и считает минуты до конца рабочего дня в раскаленной конторе. Неудавшийся писатель идет работать в грошовую газетенку… Простите, но я, оказывается, слабее, чем думал. У меня кружится голова. Придется на сегодня прекратить… работу.

Она еще раз спросила с непонятным ему беспокойством:

– С вами здесь хорошо обращаются?

– Я их образцовый пациент, – сказал он. – Интересный случай.

– А доктор Форестер… Вам нравится доктор Форестер?

– Он вызывает почтение.

– Как вы изменились! – Она добавила фразу, которой он не понял: – Вот таким вам следовало быть раньше. – Они обменялись рукопожатиями, как чужие.

– Вы часто будете приходить? – спросил он.

– Это моя обязанность, Артур, – ответила она.

И лишь когда она ушла, он удивился, почему она его так назвала.

Утром горничная принесла ему завтрак в постель: кофе, гренки, вареное яйцо. Клиника почти целиком снабжала себя продуктами: у нее были куры, свиньи и большие охотничьи угодья. Доктор сам не охотился, он, по словам Джонса, был противником убийства животных, но не был, с другой стороны, доктринером – его пациентам нужно было мясо, поэтому у него в имении охотились, хотя сам он не принимал в этом участия.

На подносе лежала утренняя газета. Первые несколько недель Дигби был лишен этого удовольствия, пока ему деликатно не объяснили, что идет война. Теперь он мог долго лежать в постели и просматривать последние известия («Число жертв воздушных налетов снизилось за эту неделю до 255»), а потом, отхлебнув кофе и разбив ложечкой скорлупку яйца, снова заглянуть в газету. «Битва в Атлантике…» Яйцо никогда не бывало переварено: белок твердый, желток густой, но всмятку. Он снова углубился в чтение: «Адмиралтейство с прискорбием извещает… погиб со всем личным составом». Масла хватало, можно кусочек положить в яйцо, у доктора свои коровы…

В это утро, когда он читал, пришел поболтать Джонс. Подняв глаза от газеты, Дигби спросил:

– Что такое Пятая колонна?

Джонс обожал давать разъяснения. Он произнес длинную речь, упомянув и Наполеона.

– Другими словами, это платные пособники врага? Ну, в этом нет ничего нового.

– Нет, разница есть, – возразил Джонс. – В прошлой войне, кроме ирландцев, вроде Кейзмента, агентура работала за деньги. Поэтому привлечь можно было только определенный сорт людей. В этой войне у людей разная идеология. – Стекла его очков поблескивали на утреннем солнце от педагогического пыла. – Если вдуматься, Наполеон был побежден маленькими людишками, материалистами: лавочниками и крестьянами. Теми, кто ничего не видел дальше своего прилавка или хлева.

– Вы не слишком-то горячий патриот, – сказал Дигби.

– Нет, наоборот, – серьезно возразил Джонс. – Я маленький человек. Мой отец аптекарь и ненавидит немецкие снадобья, которыми был завален рынок. И я также… – Помолчав, он добавил: – И тем не менее у них есть свое мировоззрение. Ломка всех старых барьеров, величие замыслов… Все это заманчиво для тех, кто… не привязан к своей деревне, своему городу и не боится, что их снесут. Для людей с тяжелым детством, прогрессивного толка, вегетарианцев, которые не любят, когда проливают кровь…

– Но Гитлер, по-моему, проливает ее вовсю!

– Да, но у идеалистов другой взгляд на кровь, чем у нас с вами. Для них это закон больших чисел.

– А как на это смотрит доктор Форестер? Он, по-моему, из породы этих людей, – сказал Дигби.

– Наш доктор чист как стеклышко! – с энтузиазмом воскликнул Джонс. – Он даже написал памфлет для министерства информации – «Психоанализ фашизма». Одно время, правда, ходили сплетни… Во время войны не обойдешься без охоты за ведьмами, а завистники тут-то и подняли вой. Вы же видите – доктор такой живой человек. Любознательный. Вот, например, спиритизм. Он очень увлекается спиритизмом. С научной точки зрения.

– Я только что читал о запросах в парламенте, – сказал Дигби. – Там полагают, что существует и другая Пятая колонна. Люди, которых вынуждают к измене при помощи шантажа.

– Да, немцы на редкость дотошный народ. Они прекрасно поставили это дело у себя в стране. Я ничуть не удивлюсь, если здесь они сделают то же самое. Они учредили, если можно так выразиться, нечто вроде Ведомства Страха и назначили толковых руководителей. Дело не только в том, что они берут в тиски каких-то отдельных людей. Важно, что они повсюду распространяют атмосферу страха, поэтому нет человека, на которого можно было бы положиться.

– Какой-то член парламента считает, что из министерства обороны были выкрадены важные планы. Их прислали из военного министерства для консультации и оставили на ночь. Он утверждает, будто утром была обнаружена пропажа.

– Наверно, это как-нибудь разъяснится, – сказал Джонс.

– Уже разъяснилось. Министр ответил, что достойный член парламента был введен в заблуждение. Планы не были нужны на утреннем совещании, а на дневном они уже фигурировали, были обсуждены и возвращены военному министерству.

– Эти члены парламента вечно выдумывают небылицы.

– Как вы считаете, не мог ли я быть детективом? Тогда хоть как-то была бы оправдана детская мечта стать исследователем. В этом сообщении концы с концами не сходятся.

– А по-моему, все очень логично.

– Член парламента, который сделал запрос, наверно, был информирован кем-то, знавшим об этих планах. Либо участником того заседания, либо тем, кто был причастен к посылке или получению планов. Никто другой не мог о них знать. А то, что они существуют, подтвердил и министр.

– Да, да, это верно.

– Вряд ли кто-нибудь, занимающий такой пост, станет распространять утку! И вы заметили, что, несмотря на гладкую, уклончивую, как у всякого политика, манеру выражаться, министр, в сущности, не отрицает, что планы пропадали? Он говорит, что в них не было нужды, а когда они понадобились, их представили.

– Вы думаете, что у тех было время сфотографировать эти планы? – взволнованно спросил Джонс. – Не возражаете, если я закурю? Дайте я уберу ваш поднос. – Он пролил немножко кофе на простыню. – Знаете, такое предположение уже высказывалось около трех месяцев назад. Сразу после вашего приезда. Я найду для вас эту заметку. Доктор Форестер сохраняет подшивку «Таймс». Какие-то бумаги пропадали несколько часов. Историю хотели замять, уверяя, будто произошла служебная оплошность и бумаги не выходили из министерства. Какой-то член парламента поднял скандал, заявив, что они были сфотографированы, – его чуть в порошок не стерли. Он, видите ли, подрывает общественное спокойствие и вносит панику. Документы ни на минуту не покидали своего владельца, не помню уж, кто он такой. Один из тех, чьему слову надо верить, не то либо его, либо вас упекут в тюрьму, и можете не сомневаться, что в тюрьму попадет не он. Газеты сразу же словно воды в рот набрали.

– Странно, если такая история повторилась снова! Джонс сказал с жаром:

– Никто из нас об этом не узнает. А те тоже будут молчать.

– Может, в первый раз произошла осечка. Может, фотографии плохо получились. Кто-то промахнулся. Они, конечно, не могли дважды использовать одного и того же человека. Им пришлось ждать, пока они не заполучат второго агента. – Дигби думал вслух. – Кажется, единственные люди, которых им не запугать и не вынудить на темные делишки, – это святые или отверженные, кому нечего терять.