Он пил пиво медленно, с расстановкой, ибо это была его вторая и предпоследняя кружка в этот день. Прошлым летом буфетчик из местных греков не вел счета кружкам и даже не позволял приставу расплачиваться. Теперь же новый буфетчик, кряжистый, как дуб, бритоголовый софиец, смотрел на пристава свысока и получал с него все до последнего лева. Пристав следил за ним в оба, но вот уже две недели не мог придраться, чтобы вызвать буфетчика в участок.

Казино стояло на высокой естественной террасе на берегу моря. Тыльной стороной оно выходило на сплошь заросшие бурьяном и диким кустарником развалины древней византийской церкви, под красивой античной аркой которой примостился со своей жаровней кебапчия[2]. Впереди расстилался залив, а с самого высокого места, с эстрады для музыкантов, виднелось и открытое море.

В казино стояла немая тишина; кроме пристава, там никого не было. Неторопливо, маленькими глотками цедил он пиво, делая вид, что вовсе не изнывает от скуки.

Время близилось к пяти. Каботажный пароходик уже отчалил, и последние провожающие давно разбрелись по узким улочкам городка. Над морем кружили чайки и садились на вытащенные из воды ветхие прогнившие сети. По мелководью юрко сновал нырок. Худой, костлявый мальчишка в мокрых, обвисших трусиках бросал в него камешками. Нырок исчезал под водой, потом как ни в чем не бывало всплывал неподалеку, невозмутимый и спокойный.

Залив словно замер. На его гладкой как зеркало поверхности отчетливо отражались древние крепостные стены, мачты парусников, осмоленные деревянные причалы пристани. Песчаные дюны на той стороне совсем уже потемнели. В убаюкивающей тишине угасающего летнего дня лишь ветряная мельница на перешейке лениво размахивала своими крыльями, и приставу казалось, что он слышит их дребезжащий, старческий скрип.

Он допил пиво и собрался было спросить счет, когда в зал вошли четверо мужчин. Пристав сразу догадался, что они ищут его, потому что они направились к его столику. Старший из них, рослый мужчина с усами, выглядел спокойным и уверенным; в глазах его читалось плохо скрытое насмешливое любопытство. Лица двух других были самыми заурядными, но во взгляде четвертого — коренастого, с грубыми чертами лица — пристав уловил чуть ли не затаенную ненависть. Что им надо от него? Смутное беспокойство коснулось души пристава, но тотчас исчезло.

Незнакомцы приблизились. Младший из них сказал спокойно:

— Господин начальник, сегодня мы уезжаем в Созополь. Будьте любезны выдать нам пропуск…

Пристав снова насторожился. Гладко, без запинки высказанная просьба, очевидно, была обдумана заранее.

— На чем едете? — небрежно спросил он.

— На моторке Адамаки…

— Предъявите ваши удостоверения, — сказал пристав.

Все четверо полезли в карманы. Пристав собрал удостоверения и начал, не торопясь, просматривать их. Одно удостоверение было фальшивым — он понял это с первого взгляда. Возможно, что и остальные фальшивые? Пока он медлил с проверкой, мозг его работал лихорадочно. Конечно, можно сказать, что у него нет при себе бланков, и пригласить их в участок. Там будет проще простого арестовать их. Но можно и иначе: выдать пропуска, а задержать их уже на пристани. Одно ясно: сейчас он один против четверых, а это кое к чему обязывает.

Когда пристав поднял голову от документов, он все еще не знал, как поступить.

— Какие дела у вас в Созополе? — спросил он, стараясь не выдать голосом своих сомнений.

— Мы кирпичники, господин начальник, — сказал молодой. — Будем делать кирпичи…

— Поезжайте лучше завтра на пароходе, — вяло посоветовал пристав.

— Завтра будет поздно, — возразил молодой. — Нам сказали, что нанимать рабочих будут с восьми утра.

— Ничего, ничего, поезжайте завтра! — с напускным добродушием повторил пристав. — И дешевле обойдется…

Он заметил, что незнакомцы быстро переглянулись. Наступила тягостная тишина, как перед бурей.

— Господин начальник, — заявил самый старший, — мы должны выехать сегодня вечером…

В его голосе прозвучали властные нотки. Таким тоном не говорят простые люди.

И вдруг пристав ясно и отчетливо ощутил, что над ним нависла смертельная опасность. Взгляды незнакомцев были полны холодной решимости, а у парня с грубым лицом глаза стали еще более злыми и ненавидящими. Нельзя было терять ни секунды.

— Если вам приспичило, отправляйтесь! — как можно равнодушнее сказал пристав. — Я хотел… как вам лучше…

И, заметив, как сразу прояснились лица незнакомцев, почувствовал, что у него самого отлегло от сердца. Снова зазеленела под лучами солнца свежая краска на столике, снова в ушах зазвучал пронзительный крик чаек. У самого берега возле сетей все еще плавал нырок. Мальчишка ушел.

Пристав сунул руку в карман, вынул книжку пропусков и спросил:

— У кого есть карандаш?

У студента оказался остро очиненный химический карандаш. Пристав тщательно выписал пропуск и, подавая его усатому пожилому мужчине, пробурчал:

— Ладно, отправляйтесь…

— Благодарим, господин начальник, — сдержанно ответил усатый.

Незнакомцы вышли. Оказавшись на улице, они остановились в нерешительности: куда идти?

Милутин первым нарушил молчание:

— Лучше всего на пристань. Сказать по правде, пристав мне не понравился…

— Только и не хватало, чтобы он тебе понравился! — с кривой усмешкой буркнул коренастый.

— Вы заметили, как ему не хотелось нас отпускать? — размышлял вслух Милутин. — Обыкновенным отдыхающим он и слова бы не сказал…

— Не верил он нам! — подтвердил студент.

— Ну, а если он заподозрил? — спросил печатник. — И вздумает нас арестовать?

— Что ж нам, по-твоему, делать? Поднять лапки? — иронически усмехнулся Милутин. — Лишь бы не запугивать народ террористическими выходками?

Наступила пауза.

— По-моему, — сказал Милутин, — нам не надо ходить по городу… Так скорее сцапают… Пристань на открытом месте. Если начнут окружать, сразу заметим…

Он помолчал немного и продолжал:

— С пристани и удрать легче. Сядем в лодку, запустим мотор — и след простыл… Пока сообразят, что делать, успеем высадиться где-нибудь.

— Это умно! — согласился печатник.

— Ты, Крыстан, — обратился Милутин к студенту, — сейчас отправишь телеграмму… Если попытаются арестовать — стреляй в воздух!.. Это будет сигналом для нас… Стреляй и беги к морю. Мы будем ждать тебя…

— Пристав ни о чем не догадался, — сказал студент. — Напрасно вы выдумываете страхи…

— Я ничего не выдумываю! — хмуро возразил Милутин. — Но надо быть готовым ко всему. Ступай!

Студент пошел к центру городка, остальные свернули к берегу. Печатник вышел на деревянный мол, вдающийся метров на пятьдесят в море. На молу никого не было, кроме солдата-пограничника, который, прислонившись к наваленным ящикам, безучастно смотрел на залив. Это был деревенский парень, неряшливый и разболтанный. На губах и ушах его сидели какие-то мокнущие болячки, которые, видимо, сильно зудели. Время от времени солдат осторожно почесывал их, и тогда его невыразительное обветренное лицо кривилось в болезненной гримасе.

Печатник занял самую выгодную позицию. С мола он видел и всю улицу, идущую вдоль пристани к центру города, и казино, и берег залива. В случае чего ему предстояло обезвредить часового и задержать нападающих, пока Милутин не заведет мотор.

Милутин и его спутник спустились к морю и, усевшись на остатки крепостной стены, стали терпеливо ждать.

Увидев незнакомого человека, солдат оживился. Он порылся в кармане брюк, вытащил измятую, полурассыпавшуюся сигарету, скрутил один ее конец, а другой оторвал, оставив от сигареты меньше половины.

— Спички есть? — спросил он.

Печатник достал спички и пачку сигарет.

— Закури мою, — сказал он.

Солдат с радостью потянулся к коробке. Большая блестящая муха закружилась над его головой. Он лениво отогнал ее.

Когда они закурили, печатник спросил: