«Эти Франкенбергеры много лет переписывались с бабушкой Гитлера и общей тенденцией этой переписки было то, что обе стороны знали, хотя и умалчивали об этом, что внебрачный ребенок г-жи Шикльгрубер был зачат при обстоятельствах, накладывающих на Франкенбергеров обязательство платить алименты. Я хочу сказать, что не исключено, что отец Гитлера был наполовину еврей и родился от внебрачной связи г-жи Шикльгрубер с этим евреем из Граца, так что Гитлер сам — квартерон. Его ненависть к евреям, возможно, обусловлена психозом ненависти к собственной крови».
Так как обо всем этом в Австрии хорошо знали, возведенный в ранг имперского комиссара юстиции Франк после аншлюса Австрии организовал при австрийском сенате учреждение, которое благожелательно рассматривало заявки на ариизацию внебрачных австрийцев. Достаточно было одного указания, что предполагаемый еврейский родитель получил свое имя от матери исключительно ради содержания.
Другая неудача этих лет тоже была связана с родней.
Когда Гитлер хмурым декабрьским днем 1907 г. провожал в Линце свою мать на кладбище, его старшая сводная сестра Анжела, которая была беременна, ехала сзади в одноконной повозке. Радостное событие свершилось в первые дни нового года, и малышка, которую тоже звали Анжелой или просто Гели, росла на радость всем. Мать Анжелы рано овдовела и работала в Вене поварихой в столовой еврейской общины, пока ее разбогатевший брат не пригласил ее в качестве экономки в свое имение в Берхтесгадене. Красивая старшеклассница с пышными формами, Гели, которая хотела заниматься музыкой, переехала к дяде Адольфу в его большую мюнхенскую квартиру. Дальнейший ход событий был вполне естественным, и в конце лета 1931 г. Гели обнаружила, что беременна. Она очень обрадовалась, но дядя Адольф приказал сделать аборт. Долгие споры достигли кульминации, и однажды утром в сентябре мать Гели подслушала, как ее дочь в отчаянии бросила:
«Ты слишком начитался своего Менделя. Законы наследственности, законы наследственности! Ты боишься, что наша еврейская кровь пробьется наружу и родится кривоногий курчавый ребенок. Какая же ты дрянь!»
И Гели выстрелила себе в сердце.
Гитлер совершал поездку на автомобиле со своим близким другом и личным фотографом Гофманом и остановился в пивной недалеко от Нюрнберга, где его ошеломил звонок его секретаря Гесса. Гели умерла. Невероятно. В полдень автомобиль примчался обратно в Мюнхен. Гитлер был сломлен, говорил о самоубийстве и схватил пистолет, который Гесс у него отобрал. Он грозил все бросить, друзья утешали и ободряли его как могли. Расследованием причин смерти занялся д-р Гюртнер, баварский министр юстиции, и дал заключение: «самоубийство». В Третьем рейхе д-р Гюртнер стал имперским министром юстиции. У Гитлера был духовник, антисемит патер Штемпфле, — в ночь на 30 июня 1934 г. убили и его. Гитлер вопил:
«Они убили моего бедного патера Штемпфле!»,
а потом обоих убийц повысили в чине. Католическая церковь не хоронит самоубийц в освященной земле. Священник, который отпевал Гели на венском кладбище, сказал Отто Штрассеру:
«Из того, что я похоронил ее по-христиански, Вы можете сделать правильные выводы».[45]
Гитлеровед Конрад Гейден писал в 1936 г. в предисловии к своей биографии Гитлера: «Изложенное следует изменить лишь в одном пункте. Смерть Анжелы Раубаль я больше не считаю самоубийством». А другой биограф Гитлера, Аллен Буллок, выразился по этому поводу в 1969 г. кратко: «Пускай смерть Гели Раубаль останется тайной».
Несмотря на эти неприятности, поток американских денег не прерывался. За миллион партия купила в Мюнхене «Коричневый дом», и лишь две из более чем сорока немецких партий имели много членов и получали много голосов: НСДАП и финансируемая с Востока Коммунистическая партия Германии.
Ни один капиталист не расстается легко со своими капиталами, и Уолл-стрит, вкладывая миллиарды долларов в Германию, действовала вполне логично, подстраховываясь от коммунистической национализации. Старинная вражда между западными и восточными евреями играла при этом второстепенную роль. А расчета, что Гитлер начнет войну, из-за которой Уолл-стрит не обеднеет, возможно, еще не было.
«Американские капиталовложения в Германии при национал-социалистическом правительстве будут надежней, чем при любом другом», — часто и открыто говорил Гитлер. Чему же удивлялся Брюнинг?
Фюрер летал и произносил речи, проезжал по стране с автоколоннами и говорил:
«Не теряйте веру в будущее нашего народа, в величие нашей родины, в победу нашего дела. Пока я жив, я — ваш, а вы — мои».
Так происходило везде, и английский военный атташе Торн писал своему послу в Берлин:
«Все офицеры чувствуют, что нацистское движение — наилучшее средство дисциплинировать молодежь страны. Оно также вырывает ее из рядов коммунистов».
«Евреи — это наше несчастье» — такая мысль звучала во всех беседах с промышленниками, с вождями других правых партий, в речах на площадях и в залах, всегда с некоторыми вариациями применительно к публике. Тысячи человек ждали до глубокой ночи под дождем, если самолет Гитлера задерживался из-за плохой погоды. Он прибывал, и они слушали своего идола, который избавит их от нужды и позора.
Евреи помогали Гитлеру в его пропаганде. Они тоже говорили об ужасных вещах, в том числе о газе:
«Газ может проникнуть в комнаты, где играют ваши дети, и они медленно упадут на пол. Я желаю жене церковного советника и главного редактора, матери скульптора и сестре банкира, чтобы все они умерли жестокой, мучительной смертью. Благословен тот, кто в этот час бросает на произвол судьбы свою родину».[46]
Такие жестокие вещи писал, обычно в «Вельтбюне», под псевдонимами Игнац Врубель, Каспар Хаузер, Теобальд Тигер и Петер Пантер восточный еврей Тухольский.
Накануне 1933 г. евреи составляли 1% населения Германии. В прессе, кино и банковском деле их доля намного превышала 50%. В Берлине 55% адвокатов и 52% врачей были евреями. 15 евреев занимали 718 постов в наблюдательных советах.
Иностранцы, которые посещали Берлин и видели жизнь только на Кудамм и в ночных заведениях, легкомысленно писали о «золотых 20-х годах» — о голодающих безработных они ничего не знали.
Западный еврей Штерн, известный как английский газетный магнат лорд Ротермир, брат другого газетного магната, лорда Нортклиффа, так оценивал ситуацию в 1930 г.:
«Если мы внимательней изучим возможность перехода политической власти к национал-социалистам, мы увидим, что это принесет одни лишь преимущества. Будет воздвигнута мощная стена против большевизма. Будет исключена угроза советского военного похода против европейской цивилизации через Германию, которая займет неприступную позицию в стратегическом центре Европы».
И в своей изданной в 1939 г. книге Штерн-Ротермир писал в том же духе:
«Гитлер страдал от бездарности правителей своей страны. Как свой личный позор воспринимал он то, что представители чуждой по крови расы совершают в Германии и Австрии блестящие сделки, в то время как его собственные соотечественники прозябают в нужде».
Эмигранты рассказывали в своей «Паризер тагесцайтунг», что немецкие евреи вели переговоры с «Коричневым домом» в Мюнхене о предоставлении СА специальной еврейской информации, — нет ничего более успешного, чем успех.
Глава 8
Социалисты уходят из НСДАП