Спустя полчаса женщины сидели на кухне и разглядывали семейный альбом Куликов.

– Вот, видите? Это нам с Наташей четырнадцать.

– Потрясающее сходство.

– А я смотрю на Киру и думаю: где же я это лицо раньше видела? Саму себя не узнала.

Галка, однако, расслабиться не дала:

– Марина Васильевна, что делать будем? Их уже шестнадцать, да еще в приюте теперь пятнадцать человек. У вас есть предположения, почему это происходит?

– Ни малейшего. И что делать, я тоже ума не приложу.

– Хотите, я пробью насчет семейного детского дома? Вам деньги будут давать, ребята самостоятельные, любят вас, помогать будут.

– Я не могу. У меня слишком много дел, когда воспитывать-то? Других вариантов нет?

– Есть. Детей завтра будет тридцать два, послезавтра – шестьдесят четыре. А потом и до гигабайта доберемся.

Галина чувствовала, что ее понесло, однако сдерживаться не стала:

– Это неспроста! Вы понимаете, что просто так в жизни ничего не случается? Может, вас бог наказал?

– За что это, извините? – зло прищурилась Кулик.

– Мне почем знать… А вы безгрешны, аки дева Мария?

– Галина Юрьевна, может, хватит меня жизни учить?! – рявкнула Марина

Васильевна.

В это время зазвонил мобильный. Геращенко полезла в сумочку.

– Да!.. – Она некоторое время слушала молча, потом закричала: -

Что?! Ты не мог ее по башке ударить?.. Тьфу!

Она нажала кнопку отбоя и тут же набрала новый номер.

– Пятачок! У нас проблемы. А мне насрать, какие у тебя там мульки, сейчас на твоей земле избиение младенцев начнется!.. Да… Уже шестнадцать… Гордись до пенсии, дурак! Нам твоя помощь нужна!.. Пулей!

– Что-то плохое? – спросила Марина Васильевна.

– Хуже. Распопова ждала, пока всех ваших зарегистрируют, а потом заглянула проверить, все ли на этот раз путем. А там уже другие детки, и ее псих разобрал. Сейчас она выбивает “пазик” с опергруппой, чтобы брать притон.

– Притон?

– Этот ее практикант ушибленный раскололся про геометрическую прогрессию, и “буханки” ей явно не хватит. А под этим соусом она вас, Марина Васильевна, может представить как торговца детьми.

Прикиньте, какое дело состряпать можно, век не отмажетесь!

– Но ведь это же бред!

– Не бредовей, чем эти ваши детишки, которые неизвестно откуда берутся.

Тут позвонил Лопаницын. У него созрел план.

Петр подоспел как раз вовремя: во двор въезжал “пазик” с опергруппой.

– Здорово, – он пожал коллегам руки. – Криминал?

– Криминал, криминал, – огрызнулась Распопова. – Сам не знаешь, что на твоем участке происходит.

– Не слишком ли серьезное обвинение? Между прочим, у меня все в порядке. Мужики, в чем дело, вообще?

Распопова популярно объяснила, что некая Марина Васильевна Кулик нелегально держит у себя детей для дальнейшей продажи…

– Чего?! Мужики, она серьезно, что ли?

И просветил введенную в заблуждение оперативную группу, что никакого притона у Кулик не было и нет и что тетка решила на старости лет завести детей, открыть семейный детский дом и пригласила к себе в гости ребят из приюта. Тем понравилось, и они на следующий день прибежали снова, но неофициально и с друзьями. Пропажу вернули с милицией – вон Распопова их утром и возвращала, но угланам до того понравилось приключение, что они снова сбежали в двойном составе.

Теперь за беглецами приехала сотрудник реабилитационного центра, а заодно и его позвали, чтобы все по закону.

– А мы тогда зачем? – не понял старший оперуполномоченный.

– Вот я и спрашиваю – зачем?

У Распоповой от такой наглости дыханье сперло. Не давая ей опомниться, Лопаницын предложил:

– Может, просто ребят увезем, если уж приехали? Тут всего-то минут двадцать ехать… С меня пиво.

Оперативники согласились. Петр поднял голову и свистнул. На балкончике появилась Марина Васильевна.

– Спускайтесь, сейчас поедем!

Через пять минут шестнадцать мальчишек и девчонок вышли парами из подъезда и чинно-блинно сели в автобус, с презрением глядя на

Распопову. Вслед за ними в “пазик” зашли Геращенко и сама Кулик.

– Бдишь? – Галина нависла над коллегой.

Распопова только глазами хлопала. Ее только что нагло провели.

– Шеф, поехали! – крикнул участковый.

тридцать два и тридцать один, а потом еще два раза по столько же

Опергруппа уехала сразу же, едва пассажиры выгрузились у ворот

Центра реабилитации. Распопова сказала, что проследит, и тоже вышла.

– Ну? – Она осмотрела своих оппонентов. – И что вы придумали? Вы здесь все заодно, да? Одна банда? Я вас не боюсь!

– Дура! – крикнул Евгений из-за спины Марины Васильевны.

– Идемте, нам нужно все обсудить, – велела Геращенко. – Ребята, во дворе пока погуляйте.

– Что? – Распопова ощерилась. – Кажется, и ваша контора тут замешана, да?

– Дура!

– Хорошо, – скрипнула зубами Галка. – Марина Васильевна, чтобы ребята не волновались, проводите их в приемный изолятор. Эта женщина вам покажет, куда идти.

С видом победителя Распопова повела детей с “мамой” за собой, а

Геращенко и Кулик вошли через главный вход, к директору.

Лопаницын остался курить на улице.

Не прошло и получаса, как участковый понял, что укурился насмерть.

Потому что увидел, как из земли проклюнулся сначала один, потом другой, потом еще несколько и, наконец, целая грядка Куликов.

Зрелище было жутковатое: ладони рвут дерн, разгребают грунт, и на свет появляется сначала голова с грязным, бессмысленным лицом, потом, выворачивая комья сырого глинозема, появляются плечи, руки упираются и вытягивают на свет все остальное. А потом земля осыпается, и вот он, стоит новенький, как с иголочки, Женя Кулик.

Не успел Петр Ильич проморгаться, как двор Центра оказался полон детей.

– Мама, мама вернулась! – закричали Кулики, едва Марина Васильевна вошла в изолятор. – Мама, ты за нами?

Кулик онемела. Вот Саша. Вот близняшки Виктория и Вероника. Мишка,

Кирилл, Аннушка…

– Ма, мы домой сейчас, да? Ма, ты нас насовсем забираешь?

Медик и нянечка с воспитателем во все глаза смотрели на эту сцену: дети со всех сторон облепили непутевую мамашу, а та лишь губами шевелила, будто пересчитывая.

– Мои, – вдруг сказала Кулик, и взгляд ее стал быстрым и ясным. -

Они все мои, и я их забираю. Ребята, собирайтесь.

– Как же, мамаша? – встрепенулась дежурная воспитатель. – Нет, так не положено, стойте, нужно документы оформлять.

– Я вам не позволю, – вскочила Распопова. – Это похищение!

Марина не ответила. Она толкнула запертую дверь – и та выпала вместе с косяком.

– Дети, домой! – позвала она.

С веселым гвалтом ребята потекли в дверной проем, и, как ни пытались нянечка, воспитатель и Распопова остановить этот поток, ничего у них не вышло.

Петр Ильич, увидав Марину Васильевну в окружении ребят всех возрастов и размеров, понял, что теперь драки не избежать.

– Куда собрались?

– Домой, – ответила Кулик.

– С детьми?

– Да. Что-то не так?

– Насколько мне известно, у вас нет детей.

– Теперь есть.

– И когда только успели?

– Дайте пройти.

Позади уже бежали крайне взволнованные сотрудники Центра, размахивала руками и бюстом Распопова, и вообще сцена напоминала эпизод из военного фильма, когда оккупанты вот-вот войдут в город, а никто не успел сбежать: всеобщая суета и паника, и никто не знает, что предпринять.

Лопаницын раскрыл кобуру. Это была простая демонстрация силы, могла подействовать, а могла и нет. Но лучше бы подействовала…

– Думаете, испугаюсь? – Глаза Марины Васильевны пылали.

– Нет, вы ведь такая смелая! Не порите горячки. Хотите забрать детей

– сделайте это цивилизованно. Вас ведь сожрут иначе, вместе с ребятами и кошками.

Дети растерянно смотрели по сторонам, не зная, как быть. Кулик чувствовала небывалый подъем силы, она могла смести всех и вся, чтобы вывести своих детей из этого кошмара, но остатки прошлой