Перед Пленумом ЦК, который должен был «избрать» нас народными депутатами СССР, я спросил у А. Н. Яковлева, почему бы не включить в бюллетень для тайного голосования еще хотя бы пять-десять человек? Яковлев хмыкнул, пошевелил бумаги на столе, очевидно, обдумывая ответ, и сказал:

— Ты что, Иван, не понимаешь? Тогда вполне может вылететь кто-нибудь из членов Политбюро. Или, например, ты, как главный редактор, которого периферийные секретари любят лютой любовью. Разве это будет правильно? Разве пойдет на пользу перестройке?

Как все-таки медленно мы прозревали! Как трудно было допустить, что народ уже не будет больше прощать «родной партии» ее ошибок и интриг! Отсутствовал хотя бы более менее корректный анализ состояния общественного мнения. А будь такой анализ сделан, стало бы ясно, что и Горбачеву, и другим членам Политбюро, может быть, всем членам ЦК надо избираться именно в конкурентной борьбе и обязательно от территориальных или национально-территориальных округов. Задуманная же и осуществленная аппаратными стратегами процедура выборов от КПСС сразу поставила «красную сотню» под огонь критики и насмешек и, по сути дела, перечеркнула возможность создания партийной фракции — коммунисты-депутаты от округов не желали блокироваться с коммунистами-депутатами от КПСС. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что тогда о фракциях никто и не думал, ибо никто не предполагал, что хоть один депутат, даже Б. Н. Ельцин, выскользнет из-под всеобъемлющего контроля КПСС. Поэтому вопрос о том, правильно ли мы делаем, снова осуществляя выбор без выбора от имени народа без учета мнения народа, на пленуме даже не возник. Пленум больше был сосредоточен на противостоянии Яковлева и Лигачева, именно в такой форме проявлялись тогда расхождения Генерального секретаря ЦК КПСС и самого ЦК.

В результате наши «демократические выборы» 100 из 100 прошли бледно и неинтересно. Яковлев получил 65, Лигачев — 87 «черных шаров». Да еще великому артисту Михаилу Александровичу Ульянову, постоянно защищавшему политику гласности и прессу от традиционных в нашем Отечестве попыток заткнуть ей рот, набросали почти 50 «против». Горбачев получил 12 «против», Н. И. Рыжков — 10, я устроился между ними — 11.

Стоит ли говорить, что другие общественные организации и объединения «творчески» использовали опыт КПСС. Редко где возникали действительно предвыборные баталии, хотя бы отдаленно сравнимые с тем, что происходило в округах. Исключение составили творческие союзы да Академия наук СССР, вознамерившаяся не допустить в народные депутаты А. Д. Сахарова и потерявшая на этом очень многое.

До сих пор некоторые наши соотечественники задают себе вопрос: как это так — академики, десять лет назад отказавшиеся исключить Сахарова из действительных членов АН СССР, вдруг решили исключить его из числа претендентов в депутаты? Обычно говорят, что голосовали-де не только члены академии, но и ее трудовой коллектив. Это — наивное объяснение. Пишу так с уверенностью, потому что знаю: на то, чтобы остановить Сахарова, были брошены очень большие силы. Аппарат, понимая, чем опасен опальный академик, ложился буквально костьми и выиграл первый раунд. Однако время на дворе было уже новое, и в конце концов Сахарова избрали народным депутатом.

Рычаги давления были включены во всех творческих организациях и союзах. Причем возникало это давление странным образом, загадочным даже для тех, кто прошел в свое время достаточно большую аппаратную школу. «Руководящая и направляющая сила» не могла оставить выборы без своего влияния, но уже не могла и добиться, чтобы это влияние стало определяющим. В ход пошли приемы специальных операций. Как я понимаю, каждого кандидата в народные депутаты «вели» очень внимательно и последовательно, стараясь отсечь неудобных, неуправляемых, непредсказуемых.

Накануне пленума правления Союза журналистов СССР мне позвонил М. Н. Полторанин, достаточно известный ныне как министр печати и даже вице-премьер в первом правительстве, сформированном Ельциным в 1992 году. Его выдвигала кандидатом в депутаты московская журналистская организация. Ну, выдвигала и выдвигала. Однако Полторанин к этому времени уже «не сработался» с первым секретарем МГК КПСС Л. Н. Зайковым, хотя до этого прекрасно срабатывался с Б. Н. Ельциным, впрочем, биография Полторанина широко известна. Поскольку мы были знакомы и дружно работали еще в «Правде», где Михаил был специальным корреспондентом одного из «моих» отделов, он обратился с просьбой поддержать его кандидатуру при обсуждении на пленуме Союза журналистов. Просьба была обычной, обычным был и мой ответ: обязательно выступлю и поддержу.

Назавтра, приехав на пленум где-то минут за 30 до начала, я услышал от И. А. Зубкова, много лет руководившего сектором газет отдела пропаганды ЦК КПСС, странный вопрос:

— Ты что, собираешься поддерживать Полторанина?

Вопрос был странным потому, что Полторанин звонил мне вчера поздно вечером. Я ответил, что собираюсь.

Зубков что-то побормотал, постоял рядом и исчез. Я пошел в фойе, повстречался со многими редакторами республиканских и областных газет, отношения у нас были прекрасные, «Известия» последовательно поддерживали периферийную печать, хотя к этому времени уже четко обозначилась тенденция, о которой я несколько раз писал в записках Горбачеву, к сожалению, безрезультатно: местные «вожди», подвергаясь все более острой критике в центральной прессе, перестали отвечать ей. Вместо этого они давали «отлуп» критике через свои газеты, которые в то время не обладали и десятой долей вольности гигантских центральных изданий и не могли противостоять командам первых секретарей обкомов и крайкомов партии.

Скоро прозвенели звонки к началу заседания, и я занял свое место в президиуме, справа от В. Г. Афанасьева — по традиции редактор «Правды» обычно возглавлял правление Союза журналистов СССР. Началось обсуждение кандидатов, пошли их выступления с изложением программ, в общем, сегодня рутинная, а тогда — совершенно непривычная и захватывающая процедура.

Я написал Афанасьеву записку, что хочу выступить, когда будет обсуждаться кандидатура Полторанина, и поддержать его. И вдруг Виктор Григорьевич, которому, казалось, все так надоело, так обрыдло за полтора десятка лет редактирования «Правды» и участия в самых разных политических игрищах, пишет мне чуть ли не резолюцию: «Не советую». Я написал еще одну записку, но теперь уже просто: «Прошу дать слово при обсуждении кандидатуры Полторанина». Афанасьев мой характер знал неплохо. Он пожал плечами, как бы сожалея, и слово дал. Полторанина избрали с «первого захода», и, думаю, именно работа в Верховном Совете СССР помогла его росту как крупного руководителя, хотя с аппаратом советских времен он так никогда и не наладил нормального взаимодействия. Точнее — аппарат так и не пожелал налаживать с ним отношения.

Каждый такой случай — это своего рода драма. Иногда добивалась своего партократия, чаще ей приходилось отступать. Нет, на словах-то все были за демократию, но только каждый понимал ее по-своему и очень часто — как заурядный регулируемый процесс, при котором все споры и обсуждения будут до тех пор, пока я не скажу последнего слова. Это разное понимание и разводило людей по лагерям реформаторов и ретроградов.

А время летело. По мере того как шли выборы и определялись победители, начали формироваться отдельные группы депутатов. Они возникали сначала спонтанно, на основе простого знакомства, взаимного доверия, симпатий да и некоторой неуверенности депутатов в своей законотворческой подготовке. Затем в этих группах стали определяться собственные лидеры и идеологи. Все это варилось в «своем соку», аппарат Верховного Совета не очень торопился помогать новому депутатскому корпусу, рассчитывая, очевидно, на то, что жесткий, многократно продублированный порядок работы над законодательными актами сам по себе выстроит неопытных депутатов в организованную послушную команду. Аппаратные доки с наслаждением предвкушали, как депутаты-новички будут проводить первые приемы избирателей, какая бездна проблем — жилье, работа, несправедливые судебные приговоры, произвол властей — сразу рухнет на них! И тут к ним, неопытным, не знающим, как и куда написать бумагу, отфутболить вопрос, позвонить, не владеющим информацией о реальных возможностях удовлетворения жалоб и просьб, тут к ним и въедет на белом коне спасительный чиновник, возьмет депутата под белы руки да и не отпустит. Пожалуй, можно сказать, что это был самый проблемный момент процесса демократизации, намеченного XIX партконференцией.