Среди трофейных документов был обнаружен приказ командующего 6-й армией. В нем Фреттер-Пико призывал солдат не роптать перед невзгодами, с которыми приходится встречаться каждый день и каждый час, потому что “русские бросают против немецкой крепости все новые и новые массы людей и техники. Наша задача — защищать землю нашего венгерского союзника, которого фюрер обещал не оставить в беде, и закрыть противнику путь по Дунаю в сердце империи... Борьба не закончена, нам предстоит пережить еще много тяжелых дней и недель... Сейчас наша основная задача — держаться... День, когда счастье снова будет сопутствовать нашему оружию, недалек... Тот, кто сегодня проявит слабость, не может показаться на глаза своей жене и детям”.
Оправившись от первых ударов, немцы, однако, усилили сопротивление, бросая в сражение все новые и новые части, а поздним вечером 1 января после короткой, но мощной артподготовки перешли в решительное контрнаступление. На фронте неожиданно появились скрытно перегруппировавшиеся дивизии 4-го танкового корпуса СС — при поддержке “королевских тигров” пехотные батальоны прорывали наши боевые порядки то на одном, то на другом участке обороны. По ним били не только противотанковые пушки, но и 152-миллиметровые гаубицы, и 203-миллиметровые минометы, и даже орудия более тяжелых систем. В заснеженной степи горели подожженные “пантеры”, “фердинанды” с перебитыми гусеницами и “тигры” с зияющими пробоинами в борту, валялись снесенные бронебойными снарядами танковые башни. Нашим солдатам теперь приходилось уже удерживать каждую деревушку в три дома, каждое поместье и каждую ферму. Немцы любой ценой пытались вызволить окруженный в Будапеште гарнизон.
Только 3 января совместными усилиями танковых подкреплений, резервов пехоты и авиации фронту удалось переломить ход сражения и занять оборону, закапываться в землю, окружая себя минными полями. Установилось относительное спокойствие.
Однако наша фронтовая разведка давно уже доносила о готовившемся прорыве немецко-фашистских войск в районе озера Балатон, получившем кодовое название “Сад пряностей”, и мой взвод получил приказ укрепить оборонительный рубеж у северной оконечности Балатона в полосе 4-й гвардейской армии. Валил густой, почти теплый мокрый снег, переходивший в дождь, густой туман сползал в низины, сплошная тяжелая облачность укутывала землю, когда мы глубокой ночью заняли боевую позицию на ничейной земле в неубранном кукурузном поле, которое ничем не напоминало “Сад пряностей”. Впереди, метрах в ста пятидесяти от нашего переднего края, угадывались немецкие окопы. Порывы ветра доносили оттуда обрывки разговоров, бренчание котелков и оружия и даже патефонную музыку:
Вслед за декабрем всегда приходит май...
И в конце войны немцы все еще воевали с комфортом. Буквально у них под носом нам предстояло развернуть противопехотные сеточные заграждения под током высокого напряжения. Хотя они и состояли на вооружении нашей армии уже не первый год, но по-прежнему оставались секретным оружием, к которому немцы проявляли понятный интерес и за сохранность которого нам приходилось отвечать чуть ли не головой. Впервые электризуемые заграждения были успешно применены на подступах к Москве в ноябре 1941 года. Со своим взводом мне пришлось прикрывать в феврале 1943 года боевые порядки наших войск на Курско-Белгородском направлении и летом 1944 года в Ясско-Кишиневской операции. Там, где наша пехота стояла под прикрытием “огненных сеток”, как их называли, она жила, образно говоря, как у Христа за пазухой. Прибежит, бывало, ко мне пехотный командир: “Лейтенант, включи на ночь свои сетки, дай моим ребятам хоть немного отдохнуть и отоспаться”. Даже на относительно спокойных участках фронта мы держали их под напряжением, и это было гарантией от непредвиденного прорыва врага. А кое-где солдаты сживались с ними так, что приходилось отваживать их предупреждающими знаками: “На сетку по нужде не ходить. Высокое напряжение. Опасно для жизни”.
И вот теперь мы разворачивали их на пути наиболее вероятного прорыва немцев. 25-метровые плети сеток, размотанные с бобин, ползком перетаскивали на себе к переднему краю немцев. Работали по-пластунски или короткими перебежками и только по ночам, когда забывались тревожным сном даже самые стойкие выкормыши прусской казармы. Промерзшую землю для прокладки электрического и телефонного кабелей и установки сеток беззвучно рубили ножами-финками. Время от времени над расположением противника поднимались осветительные ракеты и долго висели в воздухе, а над головой проходили очереди трассирующих пуль — тогда мы бросались в мокрую снежную кашу, как бросаются пловцы в воду.
Подразделение жило в боевом режиме, в напряжении и тревоге. Приходилось неотлучно находиться на командном пункте. Вместе с младшим сержантом Кочергиным я постоянно следил за работой электростанции, показаниями приборов на щитке управления, принимал донесения с наблюдательных пунктов. Помкомвзвода Настасиенко обеспечивал контроль за состоянием сеток, электрического и телефонного кабелей.
Была середина января. Венгерская зима 45-го стояла относительно теплой. Снег плотно лежал на равнинах и холмах, особенно заснеженными были кукурузные поля. Меня, как магнитом, притягивал окружающий зимний пейзаж. Отчасти он был сродни нашим деревенским местам, но имел и своеобразное отличие. В наших полях больше раздолья, ощущения некой бесконечности. Здешние места — это узкий мирок, а видневшаяся недалеко березовая рощица придавала особую домашность, уютность. Она очень привлекала своим снежным убранством. В один из дней я выбрал немного свободного времени и решил побродить в округе по заснеженному полю. От тишины можно оглохнуть. Я вдыхал аромат зимнего дня и осмысливал происходящее. Это произойдет завтра или послезавтра, а может, уже и сегодня, — весь этот сказочный мир наполнится разрывом снарядов, лязгом танковых гусениц, автоматными и пулеметными очередями, жестоким сражением двух противостоящих сторон, в результате будут убитые, которые за свою короткую жизнь не смогли насладиться красотой окружающей природы. И я вынужден буду во имя долга отдать приказ о применении “огненных сеток”, на которых потом останутся десятки, а может, и сотни вражеских трупов. Какая же несправедливость в человеческом обществе, почему оно живет по законам антагонистического сосуществования?
Тем временем танковые корпуса немцев, умело маневрируя, со все нарастающей силой таранили наше кольцо окружения вокруг Будапешта. Отборные части с многолетним опытом войны в Европе перебрасывались с фланга на фланг то по железной дороге, то по шоссе, нащупывая слабые места в наших фронтах, изматывая и расшатывая их оборону. Они резко изменили направление атаки и ринулись на юг, на наш фланг, чтобы, раздавив его, выйти к Дунаю и подняться по его правому берегу к Будапешту. Немцы не оставляли надежд деблокировать окруженный в городе 188-тысячный гарнизон.
Рано утром 18 января немцы открыли ураганный орудийный огонь по нашим боевым порядкам. Казалось, все железо Рура и Лотарингии обрушили они на узкую полоску земли между Балатоном и Веленце. В то же мгновение им ответили из глубины обороны наши батареи гаубичной и ракетной артиллерии, и, рассекая воздух, с раздирающим душу воем снаряды понеслись в глубь немецких расположений. Через минуту залпы орудий слились в единый грохочущий гул, и тугая воздушная волна прокатывалась над нашими головами. Ожесточенная артиллерийская дуэль продолжалась все утро, а потом немцы высадили с танков десант и пошли в атаку. На нас двинулись маршевые роты, переброшенные сюда с Западного фронта, свежие части, прибывшие из-за Рейна, выпускники унтер-офицерских школ, курсанты берлинских военных училищ и даже молокососы из гитлерюгенда.
Как только я получил донесение, что к нашему переднему краю просачивается вражеская пехота, я отдал приказ поднять напряжение на сеточных заграждениях до 1200 вольт — все, что можно было выжать из нашей мобильной электростанции. Напоровшись на запорошенные снегом “огненные сетки” и получив смертельный удар током, наступающие автоматчики падали на них и сгорали заживо. Обуглившиеся трупы замыкали сетки, пули и осколки поминутно перебивали провода, и моим бойцам приходилось их заменять и ремонтировать под непрекращавшимся огнем противника.