Вероятно, потому что, по большей части, игнорировали меня. Меня видели, но не слышали, а когда приходило время исполнять роль для моего отца и его избирательных кампаний, я учила маленькие милые речи и обязательно носила платья лишь на дюйм выше колена. Родители любили меня, просто у них был странный способ показывать это.

— Это называется «позволяли», дорогуша, — Эвери похлопала меня по руке и поднялась. — А я отказываюсь это делать. Так что Грустной Остин пора идти. Первый шаг — это признать, что у тебя есть проблема, а у тебя, — она указала в сторону смежной ванной, — есть проблема. От тебя пахнет сыром.

— Но я люблю сыр, — протянула я шепотом. — Могу прямо сейчас сходить за сыром. Где, черт побери, мой гауда, когда он мне так нужен!

— Не в хорошем смысле, Остин. — Эвери наморщила нос. У меня опустились плечи.

— Остин, — начала Эвери, используя серьезный тон, который говорил, что с сюсюканьем покончено, и она готова применить тяжелую артиллерию. — Ты умная, целеустремленная, классная подруга, и ты всего в нескольких месяцах от защиты диплома! — Я кивнула. Она права. Она знала мои слабые точки. Именно ради этого я старалась изо всех сил и надрывала задницу. — И потом, ты, правда, хочешь быть похожей на свою мать?

Ну вот. Нож повернулся. Я отшатнулась.

С губ сорвался громкий вздох. Эвери совершенно не восприняла это как знак заткнуться, пока я не разревелась или не двинула ее подушкой.

— Она все бросила ради твоего отца. Свое образование. Интересы. Посмотри теперь на нее.

Да, моя мать была первоклассной Степфордской женой с натянутой улыбкой. Идеальной женой, поддерживающей статус мужа. Идеальная во всем.

Все в согласии с представлением отца об идеале. Я вздрогнула.

Это не может стать моим будущим.

— Ты этого не хочешь, правда?

— С Тэтчем подобного не случилось бы, — защищаясь, ответила я. Хотя малая часть меня знала, что если я была готова закрыть глаза на его измену в самом начале отношений, то значит, я уже потеряла частицу себя, очень важную часть. Я нахмурилась. — Какого черта!

Эвери отскочила.

Я сжала кулаки.

— Я собиралась вернуть его!

Ее глаза округлились.

Я потрясла головой, очищая мысли. Этого ублюдка! Я переступила через гордость ради него! А он хлопнул дверью перед моим лицом!

Перед. Моим. Лицом.

— О какой мести ты говорила? — спросила я, чувствуя себя лучше, чем за все эти недели.

Вероятно, потому, что мне хотелось злиться на него, а не грустить. Мне хотелось отрезать ему яйца и скормить их пираньям у него на глазах.

— Первое, — Эвери отвела мою руку. Похоже, я стиснула пальцами ей кожу. — Моя рука – не его лицо. Второе, — она улыбнулась. — Я напоила Лукаса и достала компромат на Тэтча, так много грязи, что превратилась в маленькую грязную девчонку...

Я закрыла уши.

— Уверена, что ты слушаешь, — девушка подмигнула. — Дай объяснить. Когда парни бросают тебя, изменяют, а ты в постели в одиночестве поглощаешь калории и ненавидишь жизнь? Так вот, мы не должны грустить, мы должны сильно рассердиться.

— Бешенство – это безумие. Это – не настоящая злость, Эвери.

— Злость не рифмуется с печалью, поработаем над этим вместе. — Она хлопнула в ладоши перед моим лицом. — Ладно, мне надоело дышать через рот. Иди, вымойся, пока они не вызвали бригаду по дезинфекции.

Я закатила глаза.

— Прекрати драматизировать.

— Твоя мать вчера обнаружила мышь.

Я фыркнула. Мама заходила ко мне в комнату только, чтобы украсть мою одежду, в которую изо всех сил старалась влезть. Велотренажеры были ее зависимостью, учитывая, что она тоже была сладкоежкой, у нее не оставалось выбора, кроме как ежедневно заниматься, чтобы оставаться безупречной.

Ради моего идеального отца. Ради нашей идеальной семьи. Я прикусила язык.

— И что?

— В твоей комнате. Уверена, она сдохла, переев «Читос».

— Ты врешь.

— У нее был надутый живот. Мы устроили похороны и все такое.

Я закатила глаза в ответ на ее явное преувеличение и медленно поплелась в ванную, повернувшись в дверях и прошептав:

— Спасибо, Эвери.

— За что?

— За то, что даешь мне под зад.

— О, эта часть еще впереди. — Она подмигнула. — Просто помни... месть может быть слаще чем, — почесав лицо, она обвела рукой комнату, — чем та хрень, которой ты занимаешься здесь.

Я кивнула и закрыла дверь. Она права.

Я собираюсь разрушить его. А когда закончу?

Его сердце будет разбито на осколки, как и мое. Каким оно оставалось до сих пор.