Через несколько секунд в сканере послышались русские голоса:

- Шопен - Душману.

- На связи.

- Подходы чистые. Небольшие бугры. Трава - до метра. Все просматривается нормально.

- Хорошо, только в нее не лазьте, могут быть мины.

Боевики обменялись довольными улыбками. Прильнули к прицелам.

Цепочка бамовцев и омоновцев приближалась к насыпи. За ней, настороженно поводя стволами пулеметов, двигался БТР.

Метрах в трехстах от бронетранспортера, сквозь щель в низкой стеночке, окаймляющей одну из дач, за ним наблюдали два "духа"- гранатометчика. У одного - постарше, аккуратная седая борода чинно лежала на груди. У второго, помоложе, перевязавшего лоб зеленой лентой с золотыми письменами, иссиня черная гордость джигита торчала лихим веником.

- Только не торопись. Лови, когда он останавливаться начнет, чтобы сдать назад. Или борт подставит. - неторопливо, веско сказал старший.

- Я что, первый русский гроб жгу? - обиженно отозвался второй.

- Если не хочешь, чтобы он был последний, слушай старших.

- Извини отец. - Заключительная реплика молодого прозвучала скорей сердито, чем виновато. Но старший промолчал. Продолжать нотации было некогда.

Русские приблизились настолько, что уже хорошо различались их лица и детали снаряжения.

Напряжение звенело, вибрировало, взвинчивало нервы доброй сотни участников этой страшной и беспощадной игры. Игры, в которой ставкой были не три безразличных ко всему трупа у веселенькой зелененькой стенки, а напряженные тела, трепещущие сердца и вцепившиеся в них души пока еще живых людей.

За спиной у боевиков захлюпала вода.

"Духи резко развернулись. После дневного света их глаза ничего не могли различить в мрачном сумраке тоннеля.

Взметнулись стволы, готовые послать смерть вдоль круглых стен, превращающих любой промах в смертельный рикошет.

- Кто?

- Свои. Ильяс еще пулемет дал. - Ответил приглушенный голос по-чеченски.

- Куда его ставить? - недовольно буркнул старший. Боевики опустили оружие, стали разворачиваться к выходу.

Но один, вздрогнув от голоса Дауда, наоборот, стал приподнимать опущенный было автомат.

- Ты откуда здесь, легавый??

В этот момент от стен тоннеля отделились еще двое. Длинные очереди пулемета и двух автоматов в замкнутом пространстве страшно ударили по перепонкам. Но еще страшнее хлестанули тяжелые пули, смяв и отшвырнув к выходу всех троих членов засадной группы.

В ту же секунду свинцово-стальные потоки вырвались из глубины двух других тоннелей. Приближавшиеся к выходу бойцы Дауда били вперед, еще не видя врага, но понимая, что пулям больше некуда лететь. Только вперед. В тех, кто сам только что готовил внезапную погибель другим.

Но и в самом плотном огне бывают прорехи.

В одном из тоннелей уцелевший под смертным ливнем боевик успел развернуться и выпустить в сверкающую вспышками темноту полный магазин автомата. А еще через секунду, уже падая с тремя пробоинами в груди и животе, он сумел нажать на спуск подствольника. Граната черканула по верхнему своду, серебристо-черной лягушкой поскакала вглубь и рванула, выбросив сноп бенгальских искр.

Единственный из бойцов Дауда, уцелевший в этой группе, добил в упор и стрелявшего боевика и еще одного, дрожавшего в последней судороге. А затем бегом помчался назад и, обхватив под подмышки, потащил к свету, на сухое место своих товарищей, один из которых стонал, держась за бок, а второй мертво обмяк.

Ильяс сорвался. Он бешено кричал в рацию, перемежая вопросы оскорбительными ругательствами:

- Кто открыл огонь без команды? Пусть этот ишак застрелится сам!

Его можно было понять. Предвкушая беспощадный и абсолютно безысходный для федералов расстрел, он тянул последние секунды, подпуская почти в упор тех, кто для него уже был одетыми в камуфляжную и милицейскую форму мертвецами.

Но эти мертвецы сумели вырваться из уготовленного неверным ада. И принесли этот ад с собой.

С первыми же выстрелами в тоннелях они упали за насыпь. Но, вместо того, чтобы, беспомощно раскинув руки от страшных ударов в спины, скатываться один за одним по щебнистым склонам, они открыли ураганный огонь. Этот шквал прижал к земле молодого гранатометчика и, вместе с половиной черепа, сорвал тюбетейку со старика, рискнувшего приподняться со своим РПГ. Он превратил в решето стены всех стоящих вдоль насыпи домиков, расщепил доски чердаков, сметая, пронзая, разрывая в куски каждого, кто не сумел от него укрыться.

Резко сдавший назад и прикрывшийся высоким бугром бронетранспортер вертел еле видимой со стороны боевиков башней. Он то деловито постукивал из КПВТ, пробивая насквозь бетонные заборы и вырывая из тел спрятавшихся за ними боевиков куски мяса в кулак величиной, то стремительно посылал короткую очередь из ПКТ, навек успокаивая блеснувшего оптикой снайпера.

Недалеко от БТРа, в обложенном мешками с землей кузове развернувшегося "Урала" спокойно, как недавно перед телевизионщиками, командовал своим расчетом Пастор. Его АГС бил короткими очередями. И редкая из них не несла чью-то смерть.

Несмотря на такой оборот, "духи" дрались отчаянно. Опомнившись после первого шока, они стали отходить короткими перебежками от укрытия к укрытию. Заработали их подствольники, все ближе и злее стали взвизгивать бандитские пули.

А между двумя встречными потоками смерти, перекатившись через насыпь и пригнувшись, бежали четверо. Саперными кошками сдернули они с места тела убитых. Упав в залитую водой канавку, переждали взрывы заложенных под ними гранат. И снова рванулись к павшим товарищам.

Длинными очередями слева и справа от них Пастор выстроил огненно-черные стены разрывов, спрятал братишек от флангового огня за повисшими лохматыми клубами. Но он не сумел уберечь их от боевика, который, прижавшись ко дну окопчика и не поднимая головы, швырнул в сторону своих врагов зеленую, рубленую на дольки "лимонку".

Веер осколков достал бамовцев уже в спины. Трое, мертвые уже несколько часов и безжизненно висевшие на спинах выносивших их товарищей, не стали еще мертвее. Они равнодушно приняли удары доброго десятка вонзившихся в них кусков чугуна, защитив тех, кто уносил их к своим. А вот прикрывавший своих подчиненных командир свалился с перебитой осколком ногой и застонал в смертном отчаянии, понимая, что жить ему осталось секунды. Живая мишень в ста метрах от ближайшего автоматчика.