– Она выросла на искусственном кормлении? По формуле?

– Нет. Выкормлена грудью, хотя сейчас уже полностью перешла на обычную пищу. Через неделю она выглядела прекрасно. Слава Богу, что мы не сделали вскрытия полости.

– Возраст – пятнадцать месяцев, – отметил я. – Риск внезапной младенческой смерти миновал. Итак, дыхательная система успокаивается и возникают проблемы в пищеварении?

Стефани посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.

– Отважишься поставить диагноз?

– И это все?

– Ага. Были еще два желудочно-кишечных кризиса. В шестнадцать месяцев. Через четыре дня после приема у Тони в отделении гастрологии и еще полтора месяца спустя после последнего приема у него.

– Те же симптомы?

– Да. Но в обоих случаях мать принесла пеленки со следами крови, и мы исследовали их на все возможные патогены – вспомнили о тифе, холере, тропических болезнях, которые никогда не встречались на нашем континенте. Строили догадки о каком-нибудь токсине из окружающей среды – свинце, тяжелых металлах, что только ни вспоминали. Но все, что обнаружили, – немного здоровой крови.

– Может быть, родители заняты на такой работе, что могут подвергнуть ребенка воздействию каких-то неизвестных загрязняющих агентов?

– Едва ли. Мать занимается только ребенком, а отец – профессор колледжа.

– Профессор в области биологии?

– Социологии. Но подожди говорить о семье, есть еще кое-что. Новый кризис. Шесть недель тому назад. Прощай желудок, здравствуй новая система. Хочешь отгадать?

Я немного подумал:

– Неврология.

– В точку. – Она дотронулась до моей руки. – Я чувствую, что не ошиблась, пригласив тебя.

– Припадки?

– Посреди ночи. По словам родителей, вид эпилептического припадка с потерей сознания, вплоть до пены изо рта. Электроэнцефалограмма не обнаружила никакой аномалии, у ребенка сохранились все рефлексы. Но мы все-таки подвергли девочку компьютерной томографии, сделали еще одну пункцию и провели всякие там высокотехнические неврорадиологические штучки на случай, если у нее образовалась какая-то опухоль мозга. И должна тебе сказать, что это действительно напугало меня, Алекс, только сейчас я подумала о том, что мозговая опухоль могла быть причиной всего, что происходило с девочкой с самого начала. Новообразование, которое воздействует на различные мозговые центры, по мере роста и вызывало различные симптомы. – Она покачала головой: – Ничего себе ситуация: я разглагольствую о психосоматике, в то время как в мозге ребенка разрастается астроцитома или что-то вроде этого. Слава Богу, что результаты исследований не подтвердили этого диагноза.

– Когда ты осматривала девочку в отделении неотложной помощи, она выглядела так, как выглядят после припадков?

– Если говорить о том, что она была сонливой и вялой, то да. Но вместе с тем это естественно для маленького ребенка, которого притащили посреди ночи в больницу и пропустили через всю эту мясорубку. Но все равно я испугалась: вдруг пропустила что-то органическое? Я попросила проследить за пациенткой коллег из неврологического отделения. Они наблюдали ее в течение месяца, ничего не нашли и прекратили исследования. Через две недели, то есть два дня назад, еще один припадок. И я действительно нуждаюсь в твоей помощи, Алекс. Сейчас они находятся в восточном крыле пятого этажа. Вот такая запутанная история. Готов сейчас поделиться со мной своей мудростью?

Я просмотрел свои заметки.

Повторяющиеся вспышки не поддающихся объяснению заболеваний. Многочисленные случаи госпитализации.

Заболевания затрагивают различные системы организма.

Расхождения между симптомами и лабораторными исследованиями.

Ребенок женского пола, проявляющий панический страх перед исследованиями и процедурами.

У матери начальная медицинская подготовка.

Приятная, внимательная мать.

Приятная мать, которая на самом деле может оказаться чудовищем. Которая может подготовить сценарий и поставить спектакль в стиле вертепа, в котором звездой станет ее собственный, ничего не подозревающий ребенок.

Редкий диагноз, но все факты ему соответствуют. Еще двадцать лет назад никто о нем не слышал.

– Синдром Мюнхгаузена «по доверенности», то есть переносимый на другое лицо, – заключил я, закрывая свои записи. – Прямо как по учебнику.

Стефани прищурилась:

– Да, это так. Когда слышишь рассказ от начала до конца. Но когда тебе приходится иметь дело с каждым отдельным случаем... даже теперь я не могу быть уверена.

– Ты все еще предполагаешь что-то органическое?

– Приходится, пока я не докажу обратное. Был один подобный случай – в прошлом году, в другой больнице. Двадцать пять раз за шесть месяцев ребенка помещали в стационар с повторяющейся из раза в раз странной неопознанной инфекцией. Ребенок женского пола, внимательная мать, которая показалась слишком спокойной, чем и вызвала подозрение медицинского персонала. Тот ребенок действительно погибал, и врачи уже были готовы обратиться к властям, когда обнаружили редкую форму иммунодефицита. В литературе есть всего три задокументированных случая, они требуют специальных анализов в Национальном институте здравоохранения. Как только я услышала об этом, тут же проверила Кэсси. Результат отрицательный. Но это не означает, что не существует какого-то незамеченного мной фактора. Постоянно появляются новые материалы – я едва-едва успеваю следить за журналами. – Она помешала ложечкой кофе. – Или, может быть, я просто... пытаюсь убедить саму себя как можно дольше не замечать синдром Мюнхгаузена. Поэтому-то и вызвала тебя – мне нужен совет, Алекс. Подскажи, в каком направлении я должна искать.

Некоторое время я размышлял.

Синдром Мюнхгаузена.

Или pseudologia fantastica.

Иными словами, психическое расстройство, характеризующееся искусственно вызванными болезнями.

Особо преувеличенная форма патологической лжи, названная по имени барона Мюнхгаузена, вруна мирового класса.

Мюнхгаузен – это тяжелый случай ипохондрии. Пациенты фабрикуют болезни, уродуя или отравляя себя, а подчас просто придумывая. Они ведут изощренные игры с докторами и сестрами, с самой системой здравоохранения.

Взрослые пациенты с синдромом Мюнхгаузена ухитряются многократно попадать в больницы, где проходят курс ненужного им лечения, и даже умудряются лечь на операционный стол, чтобы подвергнуться вскрытию.

Жалкие, ставящие врачей в тупик мазохисты – странный вывих психики, который не поддается пониманию.

Но тот случай, который мы рассматривали сейчас, находился за пределами всякой жалости. Это был отвратительный вариант синдрома:

Мюнхгаузен, переносимый на другое лицо.

Родители – почти всегда матери, – фабрикующие болезни у своих собственных отпрысков. Использующие своих детей – особенно дочерей – в качестве жертв для страшного смешения изо лжи, боли и болезней.

– Так много сходится, Стеф, – проговорил я. – С самого начала. Временная остановка дыхания, потери сознания могут свидетельствовать о том, что ребенка душили, – зафиксированные монитором судорожные движения могут означать, что девочка оказывала сопротивление.

Стефани вздрогнула:

– Господи, правильно. Я совсем недавно читала о подобном случае в Англии, там изменения в организме подсказали, что ребенок был задушен.

– Плюс к тому не забывай, что мать специализировалась на дыхании, и именно дыхание могло оказаться той первой системой, за которую она принялась. А что ты думаешь по поводу проблем с кишечником? Какое-нибудь отравление?

– Весьма возможно, но токсикологические анализы никаких отклонений не показали.

– Может быть, мать применяла средства кратковременного действия?

– Или какой-то инертный раздражитель, оказывающий на кишечник механическое воздействие и затем быстро удаляемый.

– А припадки?

– Возможно, что-то в том же роде. Но не знаю, Апекс. Я на самом деле не знаю. – Стефани опять сжала мою руку. – У меня нет ровно никаких доказательств. А вдруг я ошибаюсь? Мне нужно, чтобы ты был беспристрастен. Примени в отношении матери Кэсси презумпцию невиновности. Может быть, у меня предвзятое мнение. Попытайся проникнуть в ее мысли.