Нет, он не думал, что это продлится долго. И уж, конечно, куда удобнее заниматься любовью на широкой постели, а не на этой корабельной койке, когда корабль качается на волнах.

Он не стал ее будить рано утром. День был ясный, но холодный, и граф решил: лучше пусть она спит в тепле под всеми одеялами, чем рискует простудиться на палубе.

Ему доставляло удовольствие заботиться о ней. Он хотел оберегать ее, сделать ее жизнь счастливой. Наверное, это и есть любовь, думал он, а может быть, к мужчине неожиданно приходит это чувство, когда он становится мужем?

Потом он отнес ей чай на подносе и увидел, что она уже проснулась.

Когда граф вошел, Элиза прижала к себе одеяло, будто боялась, что он ее сейчас изнасилует. Даррин рассердился, но постарался скрыть это и спокойно спросил ее, не желает ли она позавтракать.

Так как она не сразу ответила, то он поставил поднос на столик.

– На тебя действует погода? – спросил граф. – Некоторые люди не переносят качку. У них морская болезнь. Думаю, что ты не страдаешь от этого…

– Успокойтесь, милорд, – холодно сказала она. – Я не страдаю морской болезнью, поэтому вы можете не беспокоиться за своего дорогого наследника. Ведь этот ребенок и мой тоже. Так что, я о нем позабочусь.

– Разве я дал понять хоть словом, что ребенок для меня дороже, чем ты? – спросил он, глядя на нее в упор. – Вы заходите слишком далеко, мадам!

Она равнодушно пожала плечами, и это разозлило его еще больше. Он хотел схватить ее и как следует встряхнуть.

– Я вижу, что война объявлена, – продолжал он, взяв себя в руки. – Но предупреждаю тебя, Элиза. Ты теперь моя жена. И я не хочу, чтобы рядом со мной всю жизнь находилась капризная женщина, да еще и оскорбляла меня каждый день. И поэтому…

– Но, может, вы забыли, за кого меня сами всегда считали, сэр? Я ведь пустая и никчемная, испорченная светом, не так ли?

– Значит, позиции остаются прежними? – спросил он, и его серые глаза опасно сверкнули. – Действительно, я так думал о тебе когда-то. Но я знаю, что ты замечательная, и не позволю тебе быть другой.

– И как же ты намерен со мной бороться? – спросила она уязвленная до глубины души.

Он посмотрел на нее долгим взглядом. Элиза слышала шаги на палубе, приказы, которые отдавал капитан, но все ее внимание было сосредоточено на графе. Он был похож на натянутый лук, и вот-вот с тетивы должна была сорваться стрела.

– Не советую тебе испытывать мое терпение, дорогая, – сказал он, очень четко выговаривая слова. – Я твой муж, и у меня есть много способов, как справиться с тобой. Но я думаю, что ни к чему нам напрягать наши отношения. Мы цивилизованные люди. Если ветер не переменится, мы будем на месте завтра вечером. До тех пор можешь не выходить из каюты и грустить сколько тебе угодно. Я позабочусь, чтобы еду тебе приносили прямо сюда. Но, когда мы сойдем на берег, когда приедем в замок, ты должна вести себя подобающим образом. Я не потерплю, если ты станешь меня компрометировать. Запомни это.

Он стоял над ней, и Элиза старалась не отвести глаз, что давалось ей с большим трудом.

– И не стоит меня недооценивать, мадам, – сказал он ледяным голосом. – Я могу быть несокрушимым противником, если меня разозлить.

Она кого угодно сведет с ума, подумал он. Несмотря на огромную любовь, которую он к ней испытывал, ему очень хотелось врезать ей как следует. Но он подавил в себе этот импульс, повернулся и вышел.

Элиза сидела не шелохнувшись и едва дышала. Она посмела глубоко вздохнуть, лишь когда дверь каюты закрылась за ним. Элиза потерла лоб рукой.

Так, значит, Даррин осмелился угрожать? Да, действительно, он осмелился это сделать. Но почему Даррин назвал себя «несокрушимым противником»? И он еще сказал, что она, Элиза, «капризная»! Каков наглец! Это она-то, у которой в Лондоне не было отбоя от поклонников!

Конечно, она должна признать, что вела себя далеко не лучшим образом. Вряд ли ее можно похвалить за это. Но в сравнении с его поведением… Нет, вы только подумайте!

И она вспомнила, как она мучилась в этом его ужасном холодном доме, как таскала уголь, грязную воду и пыталась разжечь противный камин. Она вспомнила нескончаемую вьюгу…

Справедливости ради надо заметить, что вьюга не имела к графу никакого отношения, и он не был виноват в том, что погода была плохой. Но во всем остальном виноват только он, подумала Элиза, надув губы от обиды. И она ни за что не хотела ему этого прощать. Никогда!

Элиза провела в каюте почти целый день. Она то сидела за столом, то лежала на койке, то пыталась читать книгу, и в конце концов вынуждена была сознаться, что смертельно устала от скуки и одиночества.

Элиза накинула меховой плащ, поплотнее завязала капюшон, надела теплые перчатки и вышла из каюты. Стоя на лестнице, она пыталась открыть люк. Граф заметил ее усилия и помог выйти на палубу.

– Дай мне твою руку, Элиза, – сказал он, протягивая свою.

Элиза с радостью схватилась за его руку. Ветер был такой, что было трудно дышать. Палуба качалась под ногами, и Элиза, шатаясь, сделала несколько шагов. Граф крепко обнял свою молодую жену за талию.

– Может быть, тебе не стоило подниматься? – спросил он, крича ей в ухо. – Ветер очень холодный.

Жмурясь от ветра и яркого блеска, Элиза посмотрела в море. Волны плясали и подпрыгивали, темно-синие, с белыми крутыми барашками, которые вспенивались и исчезали, а на их месте сразу появлялись новые. Никогда еще вода не казалась Элизе такой холодной.

– Я хочу подышать свежим воздухом, Дрейк. И мне вполне тепло.

Держа ее по-прежнему за талию, граф отвел Элизу в сторону, где их уже не могли достать любопытные взгляды матросов.

Элиза вздохнула глубоко, хотя от холодного воздуха у нее болело горло.

– Должна сказать тебе кое-что, Дрейк, – произнесла она.

– Да?

– Ты был прав. Я… я вела себя ужасно.

Он сжал ее крепко, и она поспешила чуть отстраниться от него.

– Но поверь мне, я ничего не могла поделать с собой. Я была так расстроена! И я до сих пор не в состоянии простить тебе твой трюк, эту твою игру. Ты посмеялся надо мной.

– Я не думал смеяться.

– Нет? Но все равно, этот эпизод сильно подействовал на меня, и я до сих пор не могу прийти в себя. Я подавлена этим и страшно огорчена. Я даже не знаю, сумею ли когда-нибудь забыть и простить. Но я точно знаю, что не в силах сделать этого сейчас. Одно я хочу сказать тебе, чтобы ты знал. Я буду такой графиней, которой ты сможешь гордиться. По крайней мере, публично. Тебе не в чем будет упрекнуть меня, вот увидишь.

Она замолчала и посмотрела на него. Он был без шляпы, и ветер трепал его длинные золотистые волосы. Но ее поразило выражение лица Даррина. Она едва не вскрикнула. Он выглядел необыкновенно решительным. И очень суровым.

Когда она глянула ему в лицо, он сжал ее крепко. И он будто говорил: «Придумывай, что хочешь, девочка, но ты все равно будешь делать то, что я тебе скажу».

Она вздрогнула и оттолкнула его от себя. Не забывая, что за ними могут наблюдать матросы, он не попытался снова привлечь ее к себе.

Элиза подняла гордо подбородок.

– И правда тут очень холодно. Думаю, что мне лучше спуститься в каюту. Прямо сейчас.