Напуганный, я отворачиваюсь от нее, только для того чтобы увидеть, что все собаки сияют точно так же, и что, разумеется, уже никаких собак нет, а есть лишь одно громадное сияющее тело - Собачья Звезда.

Послушай меня, дорогая прыгающая соня! (Из семейства Zapodidae.)

Несколько взбунтовавшихся крыс-матерей маршируют вокруг испытательного колеса, выкрикивая лозунги. Их лидеры - две крысы, которые были приращены, точнее пришиты, друг к другу на прошлой неделе. Это был чудесный и очень важный парабиоз. Их шкура была разрезана во всю длину, от головы до хвоста, а ткани тела соединены вместе, как раз вдоль ключиц и брюшной мышцы. (Смотри мою статью "Парабиоз крыс", "Практическая биология", 1972.) Подобные вклады в науку приносят неисчислимую пользу человечеству. Но как могут быть эти крысы такими эгоистами! Ведь тот единственный факт, что мы все еще не можем определить глубокий смысл сращивания двух крыс, никак не означает, что мы в конце концов не отыщем его. Мы будем продолжать сращивание! - Заткните ваши уши, приятели-крысы! Не нужно слушать этих невменяемых и безответственных подстрекателей. Помните, что вы участвуете в исследованиях, чтобы спасти жизнь миллионов человеческих существ…

– Пожалуйста, взгляните на моих новорожденных крысят, доктор. Посмотрите, как они играют и резвятся. Почему же их жизнь должна быть разрушена отвратительной диетой или этой ужасной хирургией?

– ПОТОМУ ЧТО ТАК ХОЧЕТ БОГ! ВОТ ЧТО Я СКАЖУ ВАМ, СМЕШНАЯ ПАРА СШИТЫХ ВМЕСТЕ КРЫСИНЫХ УБЛЮДКОВ!

Боже мой, от всего этого я теряю душевное равновесие. Не подобает ученому доктору-безумцу выкрикивать подобные вещи, стоя на верхнем ряду клеток. Лучше бы мне перебраться оттуда и продолжить свои заметки вот здесь, где изучают тепловой удар, причем методом, наиболее приличествующим ученому моего масштаба.

Я вижу, что они вскипятили воду. Мы будем слушать разговор ученого-профессора и его свиты? Думаю, что это согреет ваше сердце. Знаю по себе, какое ощущаешь успокоение, когда слышишь вот такое:

– Температура должна быть 140 градусов по Фаренгейту.

– Мы уже достигли ее, профессор.

Как вы можете видеть, базовой моделью для данного эксперимента служит кролик. На него одета весьма изобретательно сделанная шляпа-ванна. Фактически это двойной чепчик, водонепроницаемый, достаточно плотно облегающий голову кролика.

Сейчас ассистент наливает кипящую воду внутрь резинового чепчика. Взгляните на этого длинноногого проклятого прыгуна! Его глаза выскакивают из орбит и учащается дыхание, по мере того, как прибавляется количество кипятка. Вода ошпаривает всю его башку. Ну разве это не восхитительно?

Я заметил, что в лаборатории устанавливается определенное сексуальное напряжение всякий раз, когда проводятся подобные драматические эксперименты. Именно таким напряжением охвачены сейчас ученый-профессор и его персонал. Это скрытое подводное течение, заметить которое под силу только такому специалисту, как я. Ибо я сгрыз в свободное время несколько страниц из Зигмунда Фрейда, и теперь мне совершенно ясно, что подобные эксперименты - это некий клапан для выпуска сексуальной энергии. Я могу подготовить небольшую статью на эту тему, для узкого круга читателей. Но давайте послушаем наших студентов:

– Его глаза очень чувствительны к прикосновениям, профессор.

– Да, так и должно быть. Добавьте теперь более горячей воды.

– Все готово, сэр. Температура 180 градусов.

Чепчик освобождается от старой воды, и теперь они льют в него еще более горячую воду. Вот здорово, взгляните, как извивается кролик! Заметьте, как раздувается и спазматически сжимается его живот. Вот душа и сердце нашей работы. Его глаза почти закатились.

– Хорошо, только не тратьте время!

Кролик окостенел и затих. Но сейчас вся работа студентов только начинается. Они снимают резиновый чепчик и делают разрез черепа. Затем в мозг помещается термометр. Один из студентов удерживает его там, а все не отрываясь наблюдают за ним со вниманием. Через некоторое время он медленно извлекает градусник из черепа кролика и вытирает его от мозговой жидкости. Теперь он и сам смотрит на него:

– 117 градусов по Фаренгейту.

– Да, почти соответствует истине. У нас есть еще подготовленные модели?

– Мы проведем этот опыт на двух кошках, профессор. А затем, мы думаем, использовать еще и котенка.

– Хорошо. Но прежде всего, ребята, вам необходимо сделать перерыв. Сверьте свои записи, и один из вас пусть разогреет печь.

– Хорошо, сэр.

Ученый-профессор выходит из лаборатории, а его студенты направляются к кофеварке. Они не замечают, что сбежавшая крыса, из тех самых бунтовщиков, спряталась под самым процеживателем. Нет, не замечают, и даже не чувствуют запаха, когда она сбрасывает свое дерьмо прямо в их бумажные стаканчики. Студенты включают радио, устраивая перерыв в работе, не видя того, что происходит под самым их носом.

"…по сообщениям радио, сегодня, к середине дня мы имеем солнечное небо и очень длинный список сбежавших собак. Должно быть в воздухе запахло весной, люди! Если вы увидите черно-бело-коричневую коротконогую гончую-суку, откликающуюся на имя Дайзи, четырех лет…"

О, большая Крыса-Крот! Это ужасно! Собаки бунтуют и за пределами лаборатории!

"…маленькая гончая, черно-белая, откликается на имя Садж…"

Надо понимать, на имя Революция! Что за удар. Это пожалуй похуже, чем сектор D в лабиринте!

"…черный спаниель, по имени Пепси…"

А теперь, собаки, прямо через этот ручей! И мы бежим через воду, лаем, поднимаем брызги, плещемся, охваченные диким восторгом. Среди нас есть и сельские, и городские собаки, и все собаки-одиночки. Я ощущаю, как во мне поднимается чувство древнего собачьего братства, как будто гордость за собственную расу переживает второе рождение после долгого забвенья. Мой взгляд на окружающее был ограничен. Я думал, что человек мудрее меня.

Мы мудрее и храбрее его. Сейчас мое сердце вновь обретает себя. Мы получаем мудрость вот из этого единения. Она распространяется среди нас, когда мы бежим вот так, собравшись вместе. Как глубока собачья душа, как глубока и свободна!

Танцуйте, собаки, танцуйте! Наша раса должна освободиться от собственных заблуждений.

Много лет назад мы приползли к очагам людей, не зная, какое рабское положение ожидает нас там. Человек не может править нами.

Хватит всяких правителей!

Есть только вот этот ручей, который я ощущаю сейчас, здесь, как неистощимый источник возрождения нашего духа.

Хватит хозяев!

Как ловко люди обманывали нас, заставляя думать, что они мудры. Хитрость, да, она есть у них, как у койотов, но мудрость существует только здесь, в этом ручье, в этой свободе, в единении наших сердец, составляющих теперь одно большое сердце.

Через листву и дальше, по длинным затерянным дорогам приключений. Я лизал их руки за кусочек печенья, всякий раз, когда они подбрасывали его, но теперь - нет, теперь я лижу вот этот лесной ручей, прохладный, как утро, и такой же чистый.

Если я буду голодать, меня это не беспокоит. Если я умру, то это случиться здесь, в моем единственном доме, среди высоких зеленых холмов, глубоких долин, под одиноким деревом. Зато сейчас я писаю, где хочу, мы все писаем просто в воздух, мы бежим как хотим, и никто не поджидает нас с поводком и ошейником.

Поводок!

Быть привязанным за шею! Как отвратительно это кошмарное ограничение, которое я пережил, но теперь - никогда. Людям очень нравятся поводки. Они все носят их, я уже усвоил это. Пытаясь одеть друг на друга поводок, они держат каждого в нужных границах.

Мы прорываемся сквозь ветки и выскакиваем прямо на мокрую болотную траву. Затем, утомленные, отдыхаем, вот здесь, на краю болота на мягком мху.

Я как-то думал, еще в то время, когда был рабом, что по-настоящему сладостные моменты в моей жизни были похожи на подарки, дарованные ветром, они радовали временами, но никогда подолгу. И я был вынужден смотреть на своего хозяина и подобострастно лизать его руку, думая, что он знает обо всех самых дорогих подарках, которые заготовил сегодняшний день, и что он распоряжается и владеет всеми ими.