Золотая Рука перестал кататься по полу и смотрел на меня с изумлением побежденного.

– Надеюсь, тебе этого хватит, – сказал я ему. – Можешь запомнить, что лучше пусть мой слуга ударит тебя, чем я сам.

По углам зала возник напряженный шум. Любопытство превысило страх, когда все увидели, что я не собираюсь метать молнии во все стороны. Это и есть цивилизующее действие, которое большой город оказывает на людей. Он убивает инстинкты и заменяет их длинными носами.

Как раз в это время в вестибюль вплыла некая фигура.

Фигура хессекской расы, надушенная, нарумяненная, напудренная; губы, щеки, мочки ушей были оттенены цветом прекрасного розового коралла; глаза обведены голубой краской, волосы завиты и присыпаны серебряной пылью. Шлейф из газа и зеленого шелка, пара туфель без задников на высоких каблуках с украшениями в виде дисков, звякающих в аккомпанемент скользящей походке, плавной, как бег вниз с горки хорошо смазанного колеса. В узких белых руках был серебряный кубок, который этот милый дом с хорошими манерами предлагал прибывшим.

Это было так неожиданно, что на минуту заняло мои мысли и чувства. Прелестная девушка. Без грудей. А когда она подошла совсем близко, предлагая мне кубок и опуская веки, яркие, как бабочки, я заметил, что кошачий подбородок наверняка побрили, прежде чем его раскрасить, так как мальчиков-проституток в Бар-Айбитни не кастрировали.

– Выпейте, мой господин, – произнес голос, заботливо наученный ничего не выражать, кроме того, что это говорила не женщина, – и вы, господин Кочес, добро пожаловать к «Дельфину» опять. Господин Чарпон приедет позже? – Как же он удержится? – игриво сказал Кочес, без всяких вступлений засовывая свою руку в обширные складки, покрывающие гладкое, тщательно избавленное от волос тело. – Это Тэи, – сказал он мне, – особо рекомендуемое удовольствие гостиницы. А этот господин, Тэи, чужестранец, колдун, как он только что нам показал. Позаботься, чтобы управляющий не слишком докучал ему, не то он обрушит дом.

Он по-прежнему выглядел желтым от страха; несмотря на свои гримасы, он очень хотел бы находиться с землетрясением как бы в одной шеренге и обмануть всех, да и самого себя, что его дрожь именно от землетрясения и происходила.

Золотая Рука спрятался среди своих друзей, как бык в зарослях.

Толпа в холле глухо шумела, и забавный Тэи увел нас.

Комната в «Зубах Дельфина» – три стены выкрашены в темно-красный цвет, а четвертая – в лавандовый. Лампы из лавандового стекла в свинцовых рамах висели среди бронзовых клеток с насвистывающими белыми и розовыми птичками, и весь потолок казался вихрем трепещущих крыльев и огоньков. Масрийский очаг во всю длину красной стены был старой постройки.

Поклонение Масримасу не допускало смотреть на открытый огонь. Вязанки хвороста незаметно для глаза зажигались позади причудливого железного кружева, которое быстро раскалилось и холодной весенней ночью полыхало палящим жаром. В стене лавандового цвета находилось единственное большое окно с пергаментной шторой, которую можно было опустить, и тогда вся комната становилась темно-красной.

За окном виднелся маленький двор, мандариновые деревья и мраморный бассейн с полосатыми рыбками.

В этой комнате я изменил свою внешность согласно городской моде. Аристократ, купец, бандит – все выглядели одинаково при условии, что они могли позволить такие траты: следовать моде было дорогой штукой.

Они обрезают волосы по плечи, а бороды – до самого подбородка и завивают при помощи щипцов то, что остается. Для ванны они вам показывают сорок эссенций и порекомендуют еще сорок, которых у них не имеется. Три портных приходят с готовыми одеяниями и нераскроенными отрезами и плюются и препираются друг с другом, а ювелир прокрадывается и показывает серебряное ожерелье шириной в две ладони, со львами на эполетах, которое вызывает у вас вполне обоснованное подозрение, что раньше оно находилось вокруг шеи какого-нибудь принца-пирата, которому как раз сейчас его заменяют веревкой подходящей длины.

Наконец и обед приносят. Вы открываете блюда, полные позолоченных тушеных даров моря, с изюмом и айвой и с миниатюрными косточками печеных землероек и бог знает чем еще; здесь же и высокие горлышки черных бутылок с куисом, южным ромом. Короче, все, что могут пожелать любящие роскошь акулы типа Чарпона.

Все эти удобства включают и щедрый кредит для всех офицеров Чарпона.

Если мне надо было платить наличными, я занимал у Кочеса, который каждую мою экскурсию в его кошелек принимал как гарантию против моего гнева. Сразу после полудня появился Чарпон, превратившись за это время в такого же щеголя, как и я; его коротко стриженную макушку укрывал парик из иссиня-черных локонов. – Я слышу, вы посылаете моих людей по своим делам, господин, – сказал он. Он оглядел меня, обратив внимание на мою новомодную внешность. – И вовсю пользуетесь моим кредитом.

– Господин Вазкор тратит мои деньги, Чарпон, – вскричал Кочес, озабоченный сохранением лояльности по отношению к обоим своим опасным господам.

– Чарпон, – сказал я, – не хочешь иметь со мной дела – уходи.

– Вы же знаете, господин мой, что я такой же ваш раб, как и любой из моей хессекской толпы. Я удивлен, как вы сохранили мне жизнь после такого обращения с вами.

– У меня нет желания убивать человека без причины, – сказал я.

Я заметил, как в его взгляде мелькнуло спрятанное, впрочем, под слоем осторожной покорности подозрение, что я молод и честен; даже мое колдовство не излечило его от этого.

У меня было шестнадцать дней, пока «Вайн-Ярд» плыл, а я жил на иждивении у Чарпона в его же каюте, чтобы обдумать свои планы, которые были довольно просты. Если моя сука-мать была здесь на юге, как меня уверяло мое чувство предвидения, мне понадобятся средства и хитрые уловки, чтобы разыскать ее. Наверняка она спряталась. Разговор с моряками не дал никаких сведений, она явно не поднялась до положения, обеспечивающего влияние в обществе, как в Эзланне, когда она была женой моего отца. Предположим, что она здесь, она вполне могла спрятаться на задворках Бар-Айбитни. Я придумал только один способ выгнать ее из укрытия – наделать шуму именем моего отца. Я собирался стать чудотворцем и целителем Вазкором. Я также намеревался приобрести кое-какое богатство, заставив свой удивляющий дар работать на меня. С надлежащей репутацией и деньгами мои изыскания могли бы стать легкими. Если она убежит от меня или если мне не удастся ее найти, я должен буду раскинуть сеть еще шире.

Отпустив Чарпона, я вышел в городскую жару, которая к концу лета превращалась в печной жар. Янтарная дорога тянется вдоль западной части Стены Храгона, которая отделяет аристократическую часть города от окраин. Бар-Айбитни состоял из четырех городов. Его сердцевиной была обширная торговая территория порта, доков, базаров, которая карабкалась в пригороды через возвышения на юге. За внутренней Стеной Храгона лежала укрепленная цитадель на естественном холме, называемом «Столб». Это было военное сооружение, расположенное на двух квадратных милях, его окружали стены с бойницами, облицованными бронзой. Цитадель могла вместить семнадцать джердов – примерно семнадцать тысяч человек. Дальше за Столбом, к востоку, протянулся Пальмовый квартал; террасы его громадных храмов и дворцов сказочного изобилия заканчивались в Небесном городе, оплоте императора, недоступном для большинства.

В то же время позади заболоченного участка далеко на западе, там, где болото окружило, как накипь, древние заброшенные доки, находилось то, что осталось от старого хессекского города Бит-Хесси (широко известное как Крысиная нора), – лабиринт трущоб, окружавших новую столицу.

Никто – ни воин, ни слабоумный – не посещал эти места, наполовину ушедшие под землю, часто видевшие лихорадку, в полдень темные, как сумерки, и хоть глаз выколи темные ночью; люди не рисковали заходить туда, если только во всех остальных местах им не угрожала смерть.