— Как вы сами сказали, — негромко заявил он, — выходите драться!

Викарий посмотрел на своего противника.

— Мистер Уэст, — заявил он, — я готов драться с вами, как и с каждым, кто находится сейчас здесь. Но клянусь: я не подниму руки до тех пор, пока не услышу, почему меня назвали лицемером.

И снова отказ викария, а может быть, его кажущееся спокойствие повергло толпу в ярость.

— Как будто сами не знаете! — повторил тот же злобный голос из-за спин остальных.

Тогда вперед вышел кроткий маленький мистер Голдфиш, аптекарь.

— Сегодня утром, сэр, — начал аптекарь дрожащим, но уверенным тоном, — вы с елейным видом подняли руку и поклялись не причинять вреда тем, кто лишился близких, — как вы выразились, — подчеркивая тот факт, что в наши ряды проникла смерть, какой бы причиной она ни была вызвана.

Из тридцати глоток вырвалось зловещее, угрожающее рычание.

— А после ваших слов, мистер Хантер, — продолжал аптекарь, — вам еще хватило наглости посмотреть на Энни Мартин. Вы заметили выражение ее лица, мистер Хантер?

— Энни Мартин? — Викарий изумленно воззрился на говорившего. — А! Сестра мисс Корделии Мартин. Ну и что?

— Ну и что?! — Мясник Тео Булл распалился до такой степени, что сорвал с шеи душивший его воротничок. — Вы ведь не знали, что Корди Мартин убили! О нет!

— Убили?! — повторил викарий, закрывая глаза рукой. — Кто убил ее?

— Вы, — ответил мистер Булл.

Преподобный Джеймс прислонился спиной к серо-черной стене Порохового склада; прямо над его головой тянулся ряд современных окон. Казалось, солнце слепит ему глаза. Хотя он по-прежнему ничего не понимал, ноги у него сделались ватными, колени подгибались, холод сковал сердце.

— Вы не знали, — продолжал громовой голос, — что Корди Мартин из-за вас с ума сходила? Влюблена была, как шестнадцатилетняя девчонка! Повсюду ходила за вами, как будто вы… не знаю кто! И вы, конечно, никогда не поощряли ее, правда? О нет, никогда ничего подобного!

Викарий попытался крикнуть: «Прекратите!» — но слова застряли у него в горле.

Лицо мясника вдруг показалось ему расплывшимся пятном. Странная слабость нарастала. Откуда-то из подсознания выплыли слова: «Всегда найдутся глупые женщины, которые принимают свой интерес к викарию за интерес к церкви. Иногда ты этого даже не заметишь…»

Но реально существующий голос не переставал звучать у него в ушах.

— Не знаю, что вы сделали, задыхаясь, продолжал мистер Булл. — Энни Мартин ничего не скажет, верно? Но она готова поделиться горем с друзьями. Нет дыма без огня. Вот она и получила анонимное письмо. Корди не могла этого вынести и в ту же ночь утопилась. Думаете, хоть один из нас поверил, будто она стала жертвой несчастного случая?

Преподобный Джеймс пошевелил губами, однако ни слова не слетело с них.

— Вам так было удобно, верно? Легко отделались от Корди, и можно крутить любовь с… нет, черт меня побери! Я не назову ее имени, но намекну, что ваша следующая жертва — мисс Бейли!

— И после этого вы утверждаете, — негромко продолжал аптекарь, — что вы не лицемер.

Мясник в наступившей тишине отдувался. Потом развернулся кругом.

— Ладно, мистер Уэст, — заявил он. — Покажите ему ваши заграничные штучки. Особенно мне нравится, как вы разворачиваетесь кругом и рубите ногой по затылку. Всыпьте ему хорошенько, чтобы больше не встал!

Во время разговора Уэст, который успел избавиться от галстука, развязав узел, стоял неподвижно и переводил взгляд с викария на толпу и обратно. Гнев ушел с его лица, хотя челюсти по-прежнему были плотно сжаты. Сделав глубокий вдох, он подошел к преподобному Джеймсу.

Последний, хотя глаза его застыли, инстинктивно и медленно принял боевую стойку и стиснул зубы. Но Уэст не стал нападать на него. Отвернувшись от викария, он обратился к толпе.

— Ребята, — заявил он звонко, — я пальцем его не трону. И никто из вас тоже не тронет.

Эти слова возымели действие метеорита, упавшего в болото. Даже мистер Булл отпрянул. Фред Корди, который прекратил ходить колесом, уселся снова на корточки и молча наблюдал за происходящим.

— Ничего себе! — У мясника, наконец, прорезался голос. — Вы что, спятили?

— Нет. Послушайте меня! Я ничего не знал о том, что случилось с Корделией Мартин…

— Точно, — отозвался чей-то голос, — никто из вас, важных шишек, знать ничего не знал!

— Посмотрите на него! — закричал Уэст, отходя в сторону. — Посмотрите на его лицо!

Все замолчали.

— Если Корделия Мартин и влюбилась в него, — продолжал Уэст, — могу поклясться, что он понятия не имел о ее чувствах! Его вины в том нет. Будь он виновен, он накинулся бы на вас. Пораскиньте мозгами! Разве вы не видите — он до сих пор ничего не понял? Вот еще одна причина, почему я, вы да и все остальные должны оставить его в покое!

Мистер Булл, уже поднявший кулак в подтверждение своих слов и готовый сорваться на крик, медленно опустил руку.

— Да что же с ним такое?

— Он в шоке. Он ничего не видит. Вы это знаете. И еще-еще…

Уэст посмотрел вниз, на траву. Он готов был провалиться сквозь землю от смущения, только бы не произносить банальных и кажущихся глупыми слов, которые, как он понимал, он должен произнести. Но он верил в них всей душой, поскольку они отчасти составляли его кредо, и потому, наконец, заставил себя выговорить:

— Лежачего не бьют.

Прошло секунд десять, прежде чем его слова понемногу начали доходить до остальных, и еще двадцать, прежде чем в толпе все окончательно поняли. Всем вдруг стало жарко в воскресных черных костюмах. Все почувствовали, как сдавили голову шляпы. При упоминании самого сильного из всех неписаных законов гаев у присутствующих сразу испарился, им стало чуть ли не стыдно за свое поведение. Они неловко переминались с ноги на ногу, смотрели в землю или в небо, произносили что-то неразборчивое.

— Драться грешно, — послышался чей-то голос.

— Да еще в воскресенье, — поддержал его другой. Никто не рассмеялся.

— Моя хозяйка говорит, он неплохой…

— И моя тоже. Он ведь правда мог не знать о Корделии, верно?

— Верно!

— И вот еще что, — продолжал Уэст. — Обещаю, что наш падре встретится со всеми нами — в перчатках или без — в течение двадцати четырех часов. Обещаю…

— Да нет, не стоит, — послышался чей-то почти страдальческий голос.

— Возможно, но обещание есть обещание! Что же касается всего остального… не разойтись ли нам по домам?

Все давно ждали такого предложения, однако никто не хотел первым выдвигать его. По одному, по двое, по трое мужчины расходились прочь, громко переговариваясь на отвлеченные темы. Мистер Булл ушел последним, сжимая в руке раскисший крахмальный воротничок.

— Парень, — он дружелюбно положил руку Уэсту на плечо, — с последней частью того, что ты сказал… я вполне согласен. Но то, что ты твердил вначале… я останусь при своем мнении. Ты лучше поберегись, парень!

Неуклюже ступая в скрипучих ботинках, мистер Булл двинулся по тропинке прочь, качая в сомнении головой.

На залитом солнцем лугу остались только Уэст и преподобный Джеймс. Уэст поднял пиджак, отряхнул его и рассеянно заметил, что тот запылился. Галстук он сунул в карман. Затем, повернувшись, он увидел, что преподобный Джеймс смотрит на него по-прежнему невидящим взглядом.

— Зачем вы заступились за меня? — прошептал викарий.

Уэст снова смутился.

— Не спрашивайте, — отрезал он. — Я сейчас за себя не ручаюсь. Как бы там ни было, вы можете за себя постоять. Но… извините, если я счел вас нечестным.

Ему показалось, глаза викария сверкнули при звуках слова «нечестный».

— Что я такого сделал местным жителям? — вдруг спросил он, словно обращаясь к Всевышнему. — Боже милосердный, чем я их обидел?

— Ничем! — тут же ответил Уэст. — Наоборот. Кое-кто охотно встретил бы вас в темном углу и разорвал на куски, но это не дружки Тео Булла. Послушайте: на вашем месте я бы вернулся домой да полежал с часок. Тогда вы будете способны мыслить здраво.