Это — признание в убийстве, но я его пишу только для Т. Р. Да, я убил своего отца, я столкнул его кресло с обрыва. Иногда мне самому не верится, что это сделал я, ко это так. Я много читал о трусах, которые не в состоянии признаться в содеянном. Я не хочу быть таким, как они. Иногда меня посещает жестокая мысль, что отец и без того зажился на этом свете. К Джонни и ко мне он относился безо всякой теплоты и часто обходился с нами жестоко. Правда, иногда бывал и другим. Но все равно: он постоянно стремился нас сломать, сделать такими, как он сам. Он прожил свое — два раза женился, а до того — менял девиц; у него была куча денег, он купался в роскоши, а последние одиннадцать лет не мог даже ходить, и все оттого, что его пытался уничтожить «конкурент по бизнесу». Вот теперь я и думаю — так ли уж плохо то, что я сделал?

Все, что я пишу, предназначено только для Т. Р., он один в целом мире, кому мне хочется это все рассказать. Я знаю — он меня не презирает, потому что приютил у себя в доме.

Хочу быть свободным, хочу знать, что на меня никто не давит. Хочу быть самим собой — вот и все. Мне кажется, что Т. Р. полностью свободен от кого бы то ни было в своих мыслях и поступках, а еще я считаю его человеком отзывчивым и мягким. На этом я, пожалуй, и закончу.

Музыка — любая музыка — это здорово. Здорово не быть заключенным в тюрьму — как бы она ни называлась. Здорово, когда ты не пытаешься управлять чужими судьбами.

Фрэнк Пирсон".

Подпись получилась четкая, решительная, даже с попыткой росчерка. Том подумал, что этот вызывающий росчерк Фрэнк, вероятно, позволил себе впервые в жизни.

Том был растроган, однако он рассчитывал, что Фрэнк даст точное, поминутное описание всех обстоятельств, связанных с убийством отца. Может быть, на это не стоило и надеяться? Может быть, юноша бессознательно стер из своей памяти детали, а возможно, просто не сумел облечь в слова совершенный им акт насилия, — ведь наряду с описанием действий как таковых это подразумевает способность к анализу мотивов. Очевидно, это здоровый инстинкт самосохранения удержал Фрэнка от того, чтобы переживать заново момент убийства.

Том вынужден был признаться себе, что у него нет ни малейшей охоты восстанавливать в памяти и снова переживать те семь или восемь убийств, которые совершил он сам. Самым страшным, разумеется, было первое — когда он до смерти забил веслом молодого Дикки Гринлифа. Отнять у другого человека жизнь? Это ужасно, и это не может быть осмыслено до конца. Тут есть какая-то тайна. Может люди оттого и стараются забыть о том, что совершили, потому что не понимают сути своего поступка. «Убивать легко, — думал Том, — если тебя наняли — мафия или политики — и ты не знаешь того, кого нужно устранить». Однако Том ведь знал Дикки, а Фрэнк — отца, возможно, отсюда и этот полный провал в памяти. В любом случае Том не намеревался вытягивать у Фрэнка подробности.

Правда, Том был уверен, что Фрэнку не терпится узнать его мнение по поводу изложенного письменно; возможно, он ждет, что его похвалят за честность, а Том видел, что мальчик действительно старался не лукавить.

Фрэнк был в гостиной. После обеда Том включил для него телевизор, но пареньку явно стало скучно (что не удивило Тома — субботние передачи были малоинтересны), и он предпочел поставить пластинку, хотя и не на полную громкость, как Элоиза.

С листками в руках Том спустился вниз. Фрэнк лежал на желтом диване, заложив руки за голову и аккуратно перекинув ноги через подлокотник — чтобы не испачкать обивку. Глаза у него были закрыты.

— Билли! — окликнул его Том, лишний раз напоминая себе, что пока называть его следует только этим именем. «Интересно, — подумал он, — сколько еще времени продлится это „пока“?»

— Я здесь, сэр! — тотчас отозвался мальчик и вскочил.

— Полагаю, ты очень хорошо все изложил — правда, до определенного момента.

— Что вы имеете в виду?

— Я надеялся... — начал Том, но прервал себя и взглянул в сторону кухни. Через полуоткрытую дверь он увидел, что свет там уже погашен, однако он не спешил продолжать: стоит ли, право, навязывать собственные размышления шестнадцатилетнему мальчику? — До того момента, когда ты кинулся к обрыву.

Фрэнк тряхнул головой.

— Я до сих пор не понимаю, как не свалился. Я часто об этом думаю.

Фрэнк явно ждал, что Том будет расспрашивать его еще, но Том молчал, и тогда юноша спросил:

— Вы когда-нибудь убивали?

Том сделал несколько шагов к дивану — с тем, чтобы выиграть время, а также для того, чтобы быть подальше от кухни и мадам Аннет, и ответил:

— Да.

— И не один раз?

— Если честно — нет, не один.

Должно быть, Фрэнк действительно перешерстил всю прессу, а остальное дорисовал в своем воображении. Том знал, что слухов и подозрений по поводу него было много, но прямого обвинения ему так и не предъявили. Как это ни смешно, наиболее близок к аресту он оказался в связи со смертью в горах возле Зальцбурга Бернарда Тафтса, хотя Бернард — да упокоит Господь его мятущуюся душу — и вправду покончил жизнь самоубийством.

— Мне кажется, я еще не понял до конца того, что сделал, — сдавленным шепотом произнес Фрэнк. Локтем он оперся на подушку дивана, но в нем по-прежнему ощущалось сильное нервное напряжение. — Как вы считаете, можно ли это когда-нибудь осознать?

— Вероятно, мы просто боимся это сделать, — ответил ему Том, пожимая плечами.

В данном случае он не случайно употребил местоимение «мы»: он понимал, что перед ним не убийца-профи, каких он тоже повидал в свое время немало.

— Вы не сердитесь, что я снова поставил эту пластинку? Мы слушали ее с Терезой, она есть у нас обоих, вот я и...

Фрэнк смущенно замолчал, но Том его понял. Он с облегчением увидел, что Фрэнк постепенно успокаивается.

Том хотел было предложить ему включить музыку на полную мощность, позвонить Терезе и сообщить, что у него все о'кей, но вовремя вспомнил, что уже предлагал ему сделать это, но не достиг результата. Вместо этого он присел на стул и сказал:

— Послушай, если никто тебя не подозревает, тебе больше незачем прятаться. Ты высказался, описал все как было, — ну и покончи с этим, возвращайся домой, а?

— Мне просто необходимо побыть еще какое-то время рядом с вами, — сказал Фрэнк, поднимая глаза на Тома. — Я буду работать, я не собираюсь сидеть у вас на шее. Или вы считаете, что из-за меня у вас могут быть неприятности?

— Нет, что ты, — ответил Том, хотя мальчик был прав. Том, правда, плохо себе представлял, какого рода неприятности его поджидают, за исключением одной: особа Фрэнка Пирсона могла заинтересовать тех, кто занимается похищением людей. — На следующей неделе у тебя будет новый паспорт на другую фамилию, — сказал он.

— Правда? Каким образом? — Фрэнк радостно улыбнулся, словно ему неожиданно сделали подарок.

— В понедельник прокатимся в Париж, — продолжал Том и снова с опаской оглянулся на дверь в кухню, хотя в этом не было никакой необходимости. — Там сфотографируешься. Паспорт сделают... (Том обычно избегал упоминать имя Ривза Мино) в Гамбурге. Я заказал его сегодня. Помнишь звонок во время ланча? У тебя будет другое имя.

— Вот здорово!

Прежнюю мелодию сменила другая, более лирическая. Лицо Фрэнка приняло мечтательное выражение. «О чем он думает? — спросил себя Том. — О своей жизни под новым именем или о хорошенькой девчонке, которую зовут Тереза?»

— Тереза тоже тебя любит? — спросил он вслух.

Фрэнк улыбнулся уголком рта, и улыбка получилась не очень веселая.

— Она про это не говорит. Нет, один раз все же сказала, но это было несколько недель назад. У нее есть и другие, кроме меня. Не то чтобы они ей особенно нравились, но они все время крутятся возле нее. Я это знаю, потому что, как я уже вам говорил, ее семья проводит лето в Бар-Харборе, недалеко от нас, и у них тоже дом в Нью-Йорке. Так что я точно знаю. Мне лучше всего воздерживаться от громких слов о своих чувствах, лучше не говорить про них ни ей, ни другим. Она и сама знает.