Так вот, с похожей проблемой столкнулись устроители музея Чаренца. Проблема была решена блестяще. Квартира поэта – четвертом этаже. Государство скупило все квартиры под ней. И вот что вышло.

Подвал. Аккуратно востановленная улица старого Карса, где Чаренц родился. Вместо пола – булыжная мостовая. Вместо стен – диарама города.

Поднимаемся этажом выше. Революция, гражданская война, Серебряный век и т.д.

И так – виток за витком винтовой лестницы – вся жизнь. Без прикрас – например отдельная экспозиция – шприцы, которыми поэт кололся (наркота не экспонируется).

А самый шок – последний этаж. Не знаю, как это удалось устроителям (подсветка? звуковой фон?) но в квартире навсегда остановилось время. Там теперь всегда атмосфера той ночи 1937-го.

Кстати. Если подняться не через музей, а по подъезду, там будет обычная дверь обычной квартиры. С табличкой "Чаренц". И непременно откроется дверь напротив, и на пороге появится древняя бабка и будет ругать "этих проклятых хулиганов". Так вот, бабка та, в некотором роде тоже экспонат – любовница поэта.

Так-то.

История семнадцатая. О второй жизни музейной техники

Cтоял в Ереване в Парке Победы танк Т-34. Собственно и не танк даже, а так – бронированная коробка.

Когда в 1990-ом начались военные действия, пришли серьёзные бородатые ребята и танк вывезли. Подработали. Поставили новый мотор – от бульдозера, или чего мощнее. И воевала эта машина аж до 1992-го (?), когда стало хватать современной российской техники.

После этого танк вернулся на постамент – уже своим ходом. Где и пребывает поныне.

А вот зенитное орудие времён Второй Мировой – не вернулось.

Как не вернулись пушки с самолёта Миг-21. С этими пушками вообще анекдот вышел. На них облизывался я. Приходил с отвёрточкой и гаечным ключом. Откручивал по винтику, надеясь свинтить и уволочь тихим вечерком. Это так, интеллигенское уважение к экспонатам. Может, и вышло бы чего – да только пришли всё те же бородатые ребята и взялись за дело всерьёз. Зацепили пушки грузовичком да дёрнули со всей дури. С мясом.

А вот не фиг зевать!

История восемнадцатая. Об экстерриториальности

В начале 90-ых годов отношения посольства США в Армении с местным населением носили отпечаток патриархальной идилличности.

Само посольство тогда ещё не напоминало осаждённый форт – стоял небольшой особняк безо всякой ограды, рядом сиротливо обретался флагшток. Флаг с флагштока регулярно уводили – на звёздно-полосатые штаны, бо материя добротная и расцветки – самый писк.

Ещё в посольстве можно было ознакомиться с последней западной прессой, покопаться в Медлайне, посмотреть легендарный справочник "Кто есть кто" и даже (по предварительной записи) слазить в сеть "Интернет", поражавшую воображение невиданной скоростью – аж цельных 0.1 Кб/сек

Кроме того при посольстве имелся Американский Университет Армении – единственное в блокадной постсоветской Армении место, где можно было посмотреть, притом на халяву, хорошее кино. Не порнуху в экранке – а классику Голливуда. "Юлия Цезаря" с Марлоном Брандо, "Доктора Стренджелова" и др.

А ещё рядом с посольством находилась школа Чехова.

Ну и вот, детишки из оной школы как-то решают поиграть за посольством в снежки.

Через пару дней МИД Армении получает от США ноту, с требованием "Оградить посольство от происходящих непосредственно рядом с его территорией криминальных разборок".

История девятнадцатая. Марк Красс и армянский театр

Марк Красс погибает в Парфии в 53 году д. н. э.

Отрубленную голову Красса парфянский военначальник Сурен послает своему царю.

Когда курьер с головой прибывает в столицу, парфянский царь со своим союзником – царём армянским сидят в театре и смотрят "Вакханок" Эврипида, так что курьер садится в уголку и старается не отсвечивать.

Там его и замечает исполнитель главной роли, знаменитый актёр забыл-как-звали. В нужный момент, он голову у гонца выдёргивает, поднимает – вместо прилагающегося по сценарию муляжа и говорит (строго по сценарию) – что-то вроде "Вот, царь, голова убитого тобой оленя".

Бурные и продолжительные аплодисменты. Красса вызывают на бис.

Этот день принято считать днём рождения армянского театра.

История двадцатая. Будах Ируканский (армянский вариант)

Буниат Себастаци совсем не собирался становиться великим армянским врачем. Всё, что ему требовалось – наваять научную работу.

На первом этапе, как и всякий серьёзный учёный XVII века, он десять лет собирает литературу.

На втором – ещё пять лет её читает.

На третьем этапе полагается сесть и написать добросовестную компиляцию…

И тут случается неприятность. Даже две.

Во-первых, мощное землетрясение в Персии.

Во-вторых, ватага российских спасателей под руковоством Стеньки Разина. Спасатели спасают из-под завалов всё, что только можно, имущество граждан и особо пригожих гражданок (ну помните песню, про спасённую в том походе персидскую княжну). Буниата Себастаци никто в набежавшую не кидает, но ситуация тоже не подарок. Дом разрушен, книги погибли, деньги и имущество спас Стенька Разин.

И начинает доктор помаленьку заниматься практикой. Теоретическая подготовка у него великолепная, здравый смысл на месте – пошёл клиент. И обосновался на новом месте, и дом построил, и медицинскую династию основал, и один из потомков его со мной на одном курсе учился.

А книга? Книгу он-таки написал, но это была уже совсем другая книга. Хранится в Матенадаране – музее древних рукописей.

История двадцать первая. Мединститут. Выпуск-1942

В годы Отечественной войны весь четвёртый курс мединститутов экспресс методом доводят до ума и бросают на фронт. Получается что-то вроде булгаковских "Записок молодого врача", но ещё круче, с учётом военного бардака.

После войны выжившие возвращаются в институт и садятся досиживать последние два курса. Теорию они из лекторов рвут, на практике убедившись, что без неё – никуда.

И не у одного преподавателя волосы встают дыбом от фразы типа "Профессор, а почему вы говорите, что операции на открытом сердце невозможны? Я сам три такие под Курском сделал "

Работал у нас в больнице один дедушка. Сам он чаще всего уже не оперировал. Приглашали его в особо сложных случаях, либо если что-то на операции шло совсем уж наперекосяк.

История двадцать вторая. Торт

Торт был неописуем. Поражал воображение. Шесть на девять метров, украшенный домами, лесами, озёрами…

Понятия не имею, откуда взялось это чудо в Ереване, на Новый год-1990.

Народу набежало – тыщи. Фотка сохранилась: торт на дне осушённого по случаю зимы Лебединного озера и – тыщи алчных глаз.

…В давку мы, понятно не полезли. Но мегафонные вопли слышали отчётливо: "Дедушка, дедушка, вылезьте из торта. Неудобно же".

История двадцать третья. Военно-полевая зоология, или Знание-сила

Очередному из рода Багратуни, Смбату здорово не повезло. Он попал на арену цирка. Римского.

На номер под названием "бестиарий". И не в роли белокурой бестии, а совсем даже наоборот.

Товарищ был профессиональным и потомственным военным, воевал всю сознательную жизнь, дослужился на наши деньги где-то на полковника или бригадного генерала (OF-5 – OF-6 по классификации НАТО) и находился на момент попадания в плен в превосходной физической форме.