— Мейдин, не забывайте, ведь я за вами следил все это время…

Она не слушала. Принялась ходить из угла в угол, каблучки зацокали по паркету.

— Но как, как это могло произойти? Как?

Почему-то я решил, что она говорит о невероятном событии, которое у неё в голове не укладывалось — убийстве мужа.

— Мейдин, передать не могу, как я вам сочувствую… — начал я, но вдова прервала меня, так сильно прижав Пупсика к пальто, что его черные глазки-бусинки чуть не вылезли из орбит.

— Как, скажите на милость, мой платочек мог оказаться в руке Дуайта?

Я глядел на нее, открыв рот.

Остановившись, она достала портсигар из кармана пальто. Выудила сигарету и умудрилась зажечь её, не выпуская Пупсика. Руки у неё жутко дрожали. Не очень-то приятно, что моя клиентка больше беспокоится по поводу несчастного носового платка, чем по поводу возлюбленного мужа.

Возможно, я придираюсь.

— А где вы оставили свой платок? — спросил я участливо.

Но Мейдин поглядела на меня так, будто я спросил, где живет Мэри Поппинс.

— Да откуда мне знать? — она капризно сморщилась, глубоко затянулась и выпустила над головой собаки облако дыма. Со стороны казалось, что у Пупсика медленно тлеют уши. — Ну, может, на столике. Точно не скажу. Может, на тумбочке наверху, или в кармане куртки, или на диване. Знаете, я не помню.

Ну что тут скажешь? Из Мейдин вышел бы идеальный свидетель на слушаниях в Сенате.

— Так вы совершенно не представляете, где…

Мейдин прервала меня на полуслове.

— Знаете, как это все выглядит? Дуайт все равно что пальцем на меня указал!

Я смотрел во все глаза. Ну надо же! Как быстро она осушила вдовьи слезы! И эта самая женщина секунду назад сходила с ума от горя по утраченному мужу! Очень и очень странно.

От невыносимого горя не осталось и следа. Только злость. Глаза сверкают, губы сжаты.

— Вот гнусный мужик! — прошипела она сквозь дым.

Оп-па, милое дело.

— Какой мужик? — оторопело переспросил я.

Мейдин бросила на меня раздраженный взгляд, — примерно так смотрит учитель на уснувшего во время урока ученика.

— Дуайт, разумеется! Ведь это дураку понятно, что тут произошло. Он пошел и взял мой платочек, специально чтобы мне напакостить.

И это она произнесла в шаге от распростертого на полу мертвого тела! В моем представлении, Дуайту сейчас было значительно хуже, чем его жене. Но говорить я ей этого не стал.

Еще я ей не стал говорить, что после такого ранения у Дуайта вряд ли хватило бы сил пойти и взять что бы то ни было. Вообще невероятно, как он столько прополз. Он мог только рухнуть на пол, как подкошенный.

— Как гадко, гадко, гадко с его стороны! — злобно простонала Мейдин.

Неужели речь идет о том самом человеке, ради которого она готова была потратить солидную горсть мелочишки в доказательство своей любви?

— Мейдин, — сказал я. — Ваш носовой платок могли вложить ему в руку, между прочим. Тот, кто убил…

Она не дала мне закончить мысль.

— Ой, да нет, Дуайт нарочно это сделал. Это в его стиле — подстроить мне подобную пакость. Он вообще порой бывал таким жестоким! — и она снова забегала по комнате.

Она, кажется, не понимала, что все это теперь совершенно неважно, ведь он мертв, — окончательно и бесповоротно мертв! А значит, ему гораздо, гораздо хуже, чем ей. Вообще-то говоря, у Дуайта было сейчас больше поводов злиться. Ведь Мейдин оказалась абсолютно эгоистичной особой.

Она, вероятно, заметила, как я на неё смотрю, и упрямо вздернула подбородок.

— Ой, только не надо вот этих укоризненных взглядов! Вы-то с ним не жили. Поверьте, Дуайт мог быть таким засранцем!

Я понадеялся, что горюющей вдове не предложат сказать несколько прощальных слов над разверстой могилой или сделать гравировку на могильной плите.

— Боже Всемогущий, я так и знала, что он выкинет что-нибудь в этом роде, но предположить…

Ну все, с меня довольно. Я повернулся к ней спиной и решительно взял трубку из лапки Микки Мауса.

— Да, не знала я, не ведала, насколько далеко зайдет его недовольство! — продолжала бушевать Мейдин.

Вот тут я насторожился. Положив трубку, я резко обернулся.

— Недовольство? И чем это Дуайт был не доволен?

Мейдин ответила не сразу. Она скрыла свое замешательство в густом облаке сигаретного дыма. Ей явно требовалось время подумать над ответом.

— Ну, э-э, не то чтобы что-то серьезное… Так, ерунда всякая, типа… э-э… мол, то не так, это не эдак. Что-то я, видите ли, плохо постирала… Ну и тому подобное.

Я кивнул, как будто меня это объяснение удовлетворило, но, честно говоря, у меня промелькнула мысль: Она так усердно думала, и это — лучшее, что родилось у неё в голове? Видимо, Пупсик и впрямь умнее своей хозяйки.

Мейдин пожала плечами и ткнула сигаретой в моем направлении.

— Ну-с, Хаскелл, теперь, когда мы выяснили, что Дуайт пытался меня подставить, вы знаете, что делать, не так ли?

Я моргнул. Она что, предлагает мне прочитать покойному нотацию или отшлепать?

Мейдин энергично кивнула.

— Вы должны остановить его!

Может, я не прав, но мне почудилось, что Дуайта и без моей помощи уже остановили.

— Ну? — Мейдин в нетерпении даже ножкой притопнула.

— Что — ну? — я ни черта не понимал.

Мейдин взвизгнула:

— Да заберите же у него мой платок! Ведь все подумают черт знает что!

— Мейдин, вы забываете, что я целый день следил за вами… — Я уже напоминал, но могу и повториться.

Мейдин отмахнулась.

— Слушайте, Хаскелл, не забывайте, вы до сих пор на меня работаете! И я вам велю взять мой платок!

Я не двинулся с места. В круг моих обязанностей не входит подтасовка фактов на месте преступления.

— Мейдин, — сказал я, демонстрируя чудеса терпения, — мы должны оставить все как есть, нетронутым. Понимаете? Шериф нас не погладит по головке, если обнаружит пропажу вещественных доказательств.

Мейдин вытаращилась на меня.

— Вещественных доказательств? Никакое это не доказательство! Вы прекрасно знаете, что я не могла этого сделать. Вы же сами говорили, что следили за мной весь день!

Ах, так она все-таки слышала.

Мейдин наставила на меня пуделиный нос.

— К тому же, Хаскелл, мы же не скажем об этом шерифу, — тон её говорил: неужели, тупоголовый, ты сам не догадался? — Так что давайте сюда мой платок. Сию же секунду!

Как будто она к Пупсику обращалась. «Хаскелл, апорт!» — вот как это звучало.

Но меня дурно выдрессировали. Я не двинулся с места.

— Мейдин, то, о чем вы меня просите, называется препятствовать правосудию. За это в тюрьму сажают.

Мейдин прекратила вышагивать и посмотрела на меня.

— Мне, что, самой этим заняться? — голос у неё стал таким тихим, что даже Пупсик разволновался и заерзал на руках хозяйки. — Вы предлагаете мне дотронуться до Дуайта и подобрать свой платок — самой?!

Перспектива какого бы то ни было контакта с мужем в его нынешнем состоянии явно внушала ей непреодолимое отвращение.

Я покачал головой.

— Нет, вы этого не сделаете.

Не успела Мейдин вздохнуть с облегчением, как я продолжал:

— Никто ни до чего не дотронется до приезда полиции, — и стал набирать 911.

Облегчение Мейдин сменилось холодной яростью. Она кашлянула, закрыла на мгновение глаза, как будто собираясь с духом, и с мрачной решимостью направилась к телу.

— Если у вас духу не хватает, то придется мне.

Наверное, в моих жилах все-таки течет кровь полицейского, ибо я не мог позволить ей похитить улику. Когда Мейдин проходила мимо, я схватил её за рукав.

И тут же понял, что совершил грубейшую ошибку.

Пупсик испустил звериный рык и набросился на мою руку быстрее, чем белая акула-людоедка бросается на купающихся в этом жутком фильме «Челюсти».

Хотя маленькие зубки пуделька оказались острее, чем акульи. К счастью, он промахнулся мимо оголенной части руки, впился в куртку и, злобно урча, принялся рвать и жевать манжет. От неожиданности я выпустил Мейдин. А Пупсик меня не выпустил. Я поднимал руку, пока он не повис у меня на запястье, как меховой браслет для часов.