Зато о брачных обычаях и традициях своего народа Герси рассказывал подробно и с видимым удовольствием.

Свадеб, как таковых, у сурма не существует. Жен просто покупают у их родителей, платя за них скотом (обычно от 10 до 20 коров за невесту). В оплату, подчеркнул Герси, идут именно коровы, а не быки. Стоимость такого стада составляет в Эфиопии целое состояние, и понятно, что далеко не каждый мужчина может позволить себе иметь жену, даже одну.

Хотя есть и такие, у кого имеется пять, восемь и более жен. Большинство же молодых сурма — холостяки. Количество жен и численность скота, таким образом, у сурма — главное мерило благосостояния.

Герси познакомил меня со своим соплеменником, молодым тридцатилетним сурма по имени Реге Олегулень. Я расспросил Реге о его семье (Герси переводил). Вот что тот рассказал.

— Я женат уже пять лет, и у меня только одна жена, за которую я заплатил ее отцу выкуп в 14 коров. Я думал, что собрать выкуп мне помогут родственники, но они мне не помогли, и, чтобы собрать необходимый выкуп, я несколько лет мыл золото на горных притоках реки Кибиш.

Его более молодому приятелю, имени которого я не запомнил, повезло меньше: тот мечтает о женитьбе, но пока не знает, когда ему удастся собрать выкуп. На фоне Реге и его приятеля пожилой, лет под 50, сурма по имени Кэнэ Са-бакэн выглядел настоящим королем. Он был счастливым обладателем пяти жен, одна из которых со своей младшей сестрой была вместе с ним в Маджи. Несмотря на свой маленький рост и довольно невзрачный вид, Кэнэ держал себя очень гордо и независимо. Он отказывался отвечать на любые мои вопросы и заявил Герси, с которым тоже держал себя очень покровительственно:

— Если этот белый хочет узнать о нашей жизни, пусть приходит к нам в селение, там все увидит.

Против этого возразить было трудно.

В конце концов, «король» милостиво разрешил мне сфотографировать — за плату! — своих женщин. При этом, несмотря на столь значительное в моих глазах состояние (я мысленно умножил пять жен на 20 коров и каждую корову на 200 долларов), он яростно торговался за каждый быр.

Хотя племена междуречья Омо и Кибиша между собой враждуют, зато внутри каждой из племенных групп отношения проникнуты духом солидарности. А если накапливается раздражение, враждебность — в конце концов, и в одной семье люди ссорятся — тогда устраивают между сверстниками поединки. Но не до смертоубийства.

Это поединки на палках, их называют «донга».

Палки — они и есть собственно «донга» — напоминают прямой пастушеский посох или древко копья. Мужчины сурма владеют им виртуозно. У них нет лучшего развлечения, чем испытать новичка или чужака на испуг. Для этого, раскрутив донга пропеллером, они неожиданно целят ее в голову, но конечно, с таким расчетом, чтобы ее конец просвистел в каком-нибудь сантиметре от макушки. Если человек при этом зажмурится или присядет, его осмеют.

Поединки проходят весной, по окончании больших дождей. Предварительно бойцов разделяют на пары, подбирая по росту и телосложению, и соответственно экипируют: на голову водружают шлем из бычьей шкуры или коры дерева, а поверх обматывают несколькими слоями ткани, скрученной в толстый жгут. Руки, ноги, шею и плечи оборачивают в несколько рядов жгутами материи. Полосками из кожи защищают также колени, локти и запястья.

Столь серьезные меры предосторожности необходимы потому, что крепкая донга грозное оружие в руках бойца. Цель состязания состоит в том, чтобы сбить соперника на землю и не дать ему возможности сопротивляться. Поединки ведутся без правил, в них разрешено все — кроме убийства.

Если убийство все же произошло, убийцу и его семью изгоняют из селения, а весь его скот и имущество конфискуют. А если же у убийцы есть сестра брачного возраста, ее отдают в семью убитого, как материальную компенсацию.

После поединков начинаются смотрины невест и заключение браков. То, что браки и поединки между собой связаны, подчеркивает даже форма донги: наконечник шеста выструган в форме фаллоса.

Каждое селение выставляет на такие поединки свою команду. Проигравший в одном бою в следующих поединках не участвует и должен уйти с достоинством.

В результате остаются два участника. Один из них станет победителем.

Его ставят на импровизированный помост из скрещенных донга и с триумфом проносят по деревне. А затем подносят к группе девушек, чтобы он мог выбрать свою суженую.

Мы уходили из Маджи на рассвете. Холмистую, окруженную горами долину, на которой раскинулось селение, окутывал густой утренний туман. Было холодно и ветренно и совсем не чувствовалось, что мы рядом с экватором. Отдохнувшие за несколько дней мулы прядали длинными ушами, прислушиваясь к резким порывам ветра с гор, и весело помахивали хвостиками, готовые потрусить в обратную дорогу. Проводить нас пришел Герси и, между прочим, сказал, что мы могли бы, если все еще хотим, добраться до селений сурма вместе с его соплеменниками, которые сегодня идут обратно. Мгновение поколебавшись, я с благодарностью отказался. Изголодавшийся за несколько дней желудок уже с самого утра настойчиво заявлял о себе и быстро помог благоразумию взять верх над склонностью к авантюризму.

— В следующий раз, — сказал я Герси, — когда возьму с собой еду и палатки.

— Да, так лучше, — согласился Герси, — и лучше весной, когда будут донга. Тебе надо обязательно посмотреть их и сделать кино.

Взошло солнце, и склоны гор быстро очистились от последних клочьев тумана. Поднимаясь из долины на перевал, мы могли хорошо разглядеть противоположный склон соседнего хребта, который в прозрачном утреннем воздухе казался совсем близким. У его подножья по едва различимой в зарослях тропе, то появляясь, то снова исчезая, тянулась небольшая вереница людей. Я подумал, что, скорее всего, это возвращаются к себе домой мои сурма, но прежде, чем я успел расчехлить видеокамеру, чтобы сделать последние кадры на память, люди на тропе скрылись в густых зарослях, и камера поймала лишь покрытый зеленью склон и ослепительный горный поток, низвергающийся с обрывистого склона в долину. А выше — только голубеющие хребты гор, за которыми лежала оставшаяся недоступной мне страна сурма.

А.Хренков, кандидат исторических наук | Фото автора

Джимма — Аддис-Абеба

Мне очень хотелось, чтобы министерство информации и туризма Малайзии наградило меня сонгоком и крисом. Этой высокой награды я мог бы быть удостоен лишь по совокупности будущих заслуг. Министерство, видимо, усмотрело во мне лицо, способное к заслугам. Иначе зачем оно пригласило меня в страну? Телячий же восторг, не покидавший меня с первого до последнего дня в Малайзии, должен был убедить сотрудников министерства в том, что в выборе они не ошиблись. Пригласили нас вдвоем с востоковедом Иваном Захарченко, однако вполне могли бы выдать два сонгока и один крис. Ответственные сотрудники мисс Синди Лим и господин Разалли Хусейн судили бы, скажем, так: они (то есть мы) оба — достойные джентльмены, и восторг обоих обещает необходимые для получения награды заслуги, но негоже награждать одинаково двух людей, если один из них годится другому в отцы. И возможно ли оставлять не очень молодого человека без вполне подобающего ему криса, в то время как молодой располагает еще достаточным временем для того, чтобы заслужить свой крис? А напоминать ему о неизрасходованных еще возможностях будет сонгок.

Однако не пристало мне, человеку, мечтавшему быть увенчанным сонгоком и удостоенным криса, оставлять читателя в неведении относительно обоих этих почетных предметов. (А именно известный мне — по источникам — малайский почетный обычай жаловать крис и стал основой моих мечтаний.) Сонгок же мне просто очень нравился, и я живо представлял его на своей голове. Как следует из предыдущей фразы, «сонгок» — шапочка, бархатная, на твердой основе, напоминающая феску в форме эллипса с плоским верхом, черная или темно-синяя. Если вам приходилось видеть портрет малайзийского премьера, а также близкого по языку и религии президента Индонезии, вы обязательно видели и сонгок: без этого головного убора они не фотографируются. У малайцев и народов Индонезии эта шапочка означает принадлежность к исламу. Но поскольку мусульмане других стран и народов прикрывают головы разнообразными иными изделиями швейной и трикотажной промышленности, а также тюрбанами, платками и даже полотенцами, сонгок стал головным убором национального значения, и в этом качестве его можно преподносить дорогим гостям, будь они даже неверными. Сами же малайцы и индонезийцы — если они не официальные лица — довольствуются обычно скромными вязаными ермолками белого цвета, а то и вовсе ходят простоволосыми.