Я встаю со своего ящика и внимательно слежу за происходящим в центральном посту. А погружение уже началось. Рутина: глубина 70 метров, замеры сделаны — температура, соленость, плотность, пробы взяты, первый отсек докладывает: глубина 80 метров, седьмой — глубина 80, центральный — 80. Взять замеры...

Все идет по плану. На глубине 120 вдруг лодка начинает проваливаться, горизонтальные рули не держат заданную глубину. Погружаемся все быстрее: 130, 140...

Слышу, как скрипят обжатые толщей воды шпангоуты. Первая реакция старпома — дуть! Рули на всплытие! Лодка продолжает проваливаться. «Дуть» — это значит подавать воздух высокого давления в систерны с водой. Это первая реакция любого подводника. На такой глубине, однако, воздух в систерны дуть бесполезно. Газы сжимаемы, и пузырек воздуха оказывается совсем маленьким — не спасает. Спасение только в скорости, тогда наши рули, как крылья, вынесут... «Полный вперед!» — командует старпом, забывая о том, что главные двигатели не готовы. Надо еще на них перейти. Время, время...

Глубина 200 метров. Электрики понимают, что происходит, и работают как черти в пекле. Нервы у всех на пределе, но внешне все спокойно. Витя поворачивается ко мне и, показывая через спину большим пальцем, говорит: «В хорошенькую историю они попали». Будто мы с ним сторонние наблюдатели. Я понимаю его шутку. Он тоже привлеченный, с другой лодки, и мы начинаем беззвучно хохотать. Мы, конечно, сознаем всю сложность положения и смертельную опасность для всех нас, но мы молоды, и жизнь кажется бесконечной. Я ему показываю глазами на старпома. У него отвисла и мелко дрожит челюсть.

Глубина 207 — почти предел. Из шестого спасительный доклад: «Главные электромоторы на товьсь». «Полный вперед!» — командует старпом, и мы сначала медленно, а потом все быстрее начинаем всплывать. Воздушный пузырь, о котором все забыли, начинает работать, вытесняя балласт. Теперь мы уже летим вверх, но не к спасению, а к ледовому панцирю. Разобьемся? Опомнились на глубине 40 метров, рули на погружение, сбросили скорость, выпускаем воздух, принимая балласт, и все же по касательной бьемся об лед рубкой. Страшный удар — и мы снова уходим на глубину. Теперь уже на спасительную глубину. Осмотрелись в отсеках, все нормально, живем. Находим с помощью эхоледомера лед потоньше, метра два толщиной, и всплываем без хода. Оказалось, это самый простой способ — не нужно лед пробивать, его можно поднять собственным весом лодки.

Вышли на мостик. Картина безрадостная: стекла мостика выдавлены, козырек вмят, антенна-рамка — мы ею пользовались для определения места по радиомаякам — сбита... Но главное — можно продолжать плавание. Выносим на мостик секстан с искусственным горизонтом, звезды на черном небе яркие, манящие, температура -25 С, определяем местоположение и, главное, бьем зарядку — заряжаем аккумуляторные батареи, даем подышать команде свежим воздухом. Опасность миновала, но не надолго.

Короткая передышка закончилась, и мы снова погружаемся. Командир поднимает перископ, в который он видит только черноту полярной ночи, принимаем балласт, то есть запускаем воду из-за борта в систерны. Лодка должна погрузиться. Командир смотрит на глубиномер центрального поста и ждет доклада из первого и седьмого отсеков. На лодке три глубиномера, по давлению за бортом легко определяется глубина: каждые десять метров водяного столба — одна атмосфера. Глубиномер в центральном показывает — глубина ноль. Из первого и седьмого — тоже ноль. Лодка не погружается. В чем дело? Принимаем дополнительный балласт в уравнительные систерны, увеличиваем вес лодки. Опять ноль. Автоматически, по инструкции, включаю эхолот, замеряю глубину под килем. Вижу, что оранжевый огонек — индикатор глубины быстро движется по круглому диску шкалы, показывает: расстояние между килем лодки и дном океана стремительно сокращается. Еще не сообразив в чем дело, также автоматически, громко докладываю: под килем 450 метров, 440, 430... Да мы же, как двухпудовая гиря, летим ко дну! А на глубиномере все еще ноль. Не верю своим глазам. И вдруг, прорвался первый отсек: глубина 130 метров. Вслед за ним — седьмой — 140... Но тут уж мы были готовы: оба мотора полный вперед — и на спасительных рулях выносим лишний груз балласта. Катастрофа нас миновала. Поживем, братцы, еще поживем.

Почему же врал глубиномер? Оказалось, устройство у этого прибора простенькое: микроскопическое отверстие в корпусе лодки переходит в гибкую трубочку, на ней стрелка, которая на шкале показывает глубину. Мы простояли несколько часов во льду на сильном морозе, и вода в отверстиях замерзла. Только десять атмосфер протолкнули лед. Невероятно просто, но смертельно опасно.

Еще десять часов мы идем «туда» — это к полюсу и поворачиваем обратно к кромке льда, к тральщику, ближе к дому, скоро Новый, 1960 год. Успеть бы. Это последнее подныривание. Но что-то еще скажет штаб флота? Штаб флота говорит: «Ладно, так и быть, идите домой». И мы идем под дизелями.  Если считать по оборотам, то со скоростью 9 узлов. Обидно, но на самом деле скорость наша всего 5. Шквальный ветер, полный мордотык, в лицо. Сердце радуется, стою на мостике, темнота, только белый огонь на козырьке рубки светит вперед.

Владимир Весенский

Очень трудно шить платье при свет керосиновой лампы в два часа ночи. К тому же у Джейн Хиббинс до сих пор болела спина от очередной порки, которую задал ей дядя Елмор вчера вечером.

Джейн ни в чем не провинилась. Впрочем, как всегда. Просто в сутках всего двадцать четыре часа, из них невозможно управиться с той работой, что взвалил на нее дядя Елмор. Джейн отчаялась. С тех пор как умерли ее родители и дядя Елмор занял их дом, жизнь Джейн превратилась в сущую пытку.

Стоило Джейн не так взглянуть — и дядя тут же хватался за ремень. А то и за старые вожжи.

Сегодня он хоть уехал в Чатаногу. «По делам»! У него уже давно не было никаких дел. Перед тем как выйти из дома, дядя вдруг вспомнил про ее день рождения.

— Надо будет купить тебе подарок, — сказал он. — Но ты должна хорошо работать.

— Да, сэр, — послушно ответила Джейн.

— Без шалостей тут! Сколько тебе лет-то исполнится?

— Восемнадцать.

— Ну что ж, это все равно не избавит тебя от порки. Ты, конечно, самая красивая девушка в горах. Но ремень по тебе плачет. Ты должна научиться работать быстрее, Джейн Хиббинс.

— Я обязательно научусь, дядя Елмор.

— Принеси-ка мне стаканчик «лунного света» на дорожку. Джейн торопливо схватила большую флягу и плеснула в стакан кукурузного виски. Дядя выпил, сел в свой ржавый драндулет и сказал напоследок, погрозив пальцем:

— Учти, ремень на стенке не просто так висит. Ты меня знаешь.

И уехал. Стоя в дверях, Джейн проводила машину взглядом. Узкая дорога петляла в Скалистых горах, спускаясь постепенно к шоссе, ведущему в Чатаногу.

Теперь была ночь. Джейн сделала последний стежок и повесила платье в шкаф. Часы в соседней комнате пробили три. Джейн вскочила, задула лампу и подбежала к окну.

Автобус в Чатаногу проезжал через Пини-Ридж как раз в это время. Джейн любила смотреть из окна на автобус. Она мечтала о том, как было бы чудесно иметь столько денег, чтобы сбежать на этом автобусе в Чатаногу и забыть обо всех дядях елморах на свете. Наверное, в Чатаноге ее не будет преследовать повсюду запах виски, и уж точно там не будет тяжелого ремня.

Луна сегодня светила полная, яркая, и весь Пини-Ридж был виден как на ладони — словно днем.

Но то, что Джейн увидела в лунном свете, заставило ее забыть об автобусе. По горной дороге ехал автомобиль с выключенными фарами. Он остановился прямо у входа в пещеру, которая называлась Пещера Китайской реки. Джейн знала эту пещеру как свои пять пальцев, потому что часто играла там, когда была еще ребенком. Из машины вышли двое. Их силуэты сливались с силуэтом автомобиля, но когда они двинулись к пещере, стало видно, что они тащат, подхватив под мышки, еще одного человека. Люди исчезли в темной пасти пещеры. Вскоре двое появились, взяли из машины какой-то мешок и понесли его к пещере. На этот раз они оставались там довольно долго, а затем вышли с пустыми руками. Потом эти двое сели в машину и уехали.