— Мне, Боря, — чуть ли не по слогам проговорил Архар, — по моим сугубо личным соображениям не хотелось кому-либо объяснять что-либо. Для простоты и удобства.

— А почему ты так не хотел называть его? — дружески поинтересовался я, с грустью глядя на настенные часы в виде цветка. Было уже хорошо за полночь.

Бедного Архара просто всего корежило. Он смотрел на меня с неподдельной ненавистью и отвращением. В дверь позвонили, и Архар облегченно вздохнул.

Сюрпризы продолжались. В комнату вошла не кто иная, как моя собственная племянница Ирочка. Я бы и днем, увидев ее здесь, удивился бы. Впрочем, удивлены были все трое. Казалось, что Архар не ожидал увидеть Ирочку в той же степени, в которой Ирочка — меня.

Племянница тут же окропила нас какой-то ароматической дрянью из расписного пузырька и сообщила Архару:

— Это я изменила дверь. Рад?

Архар подумал, обретая дар речи:

— Ты?!.. Ну-у… в общем… оригинально…

Девица с утра успела сменить серебряные украшения на груду какого-то бисера и фенечек. Глаза ее прямо-таки блистали.

— Пьяная или подкуренная? — грозно спросил я.

Она не удостоила меня ни взглядом, ни ответом, поглощенная наблюдением за Ричардом. Наконец, она кивнула чему-то своему и сказала:

— Зайду завтра. Будь дома. Или почувствуешь, или позвоню, — на выходе Ирочка обернулась, вперила в меня горящий взгляд и строго сказала:

— Лене передай привет.

Улыбаться она, видимо, перестала.

— Пожалуй, я ее все-таки провожу, — сообщил я Архару после некоторых колебаний. — А то еще вляпается куда-нибудь…

Он не стал меня отговаривать.

Провожал племянницу я по-ментовски, издали. На салфетке она проходила всего лишь под номером четыре, но этот подозрительный ночной визит поднимал ее на призовое место.

Пока я спускался, она успела откуда-то вытянуть пучок оливковых веток и теперь, зорко всматриваясь в лица прохожих женщин и мужчин, вручала избранным по веточке и о чем-то их спрашивала. В дискуссии не вступала, на улыбки и заигрывания не отвечала. Пару раз что-то уточняла и записывала в блокнотик. Когда она свернула на улицу Яффо и, не оборачиваясь, пошла в сторону Старого города, я нагло пристроился в затылок.

У центральной почты она всучила оливковую ветвь оливковой красотке с вопросом:

— Жить хочешь?

Или племянница совсем заторчала, или стала «шалом-ах-Шавкой»,[26] ей же всегда нужно было быть в какой-нибудь молодежной своре. Или и то, и другое.

— Только не в этом трахнутом мире! — с чувством ответила негритянка, и Ирочка тут же достала блокнотик и записала ее телефон.

Оказалось, вопрос был стандартный, радовало лишь то, что ответы представителей разных рас и народов, типа: «С тобой? Да!», «Конечно хочу!», «Пошли!», «А ты сама выпить не хочешь?» Ирочку явно не устраивали, и телефонами она не интересовалась.

Я хотел было взять родственницу за ухо и отвезти домой, но уж больно целенаправленно шла она в Восточный Иерусалим… Уж не на свидание ли к какому-нибудь Халилю?

Места пошли малолюдные, и мне уже приходилось прятаться в тени городских стен и двигаться перебежками. От Шхемских ворот она повернула налево и попилила по Шхемской дороге. Пару раз приставала к арабам.

Так мы добрались до «Американской колонии» — популярного у иностранных журналистов и второстепенных дипломатов отеля, куда она и зашла. Там я ее и потерял. Я бестолково бродил по переходам и внутреннему дворику этого караван-сарая, отбрехивался от назойливо-услужливого персонала, пока не озверел и не отправился в дальний обратный путь к «Шкоде».

До дома я добрался полчетвертого утра и поскользнулся у входа в подъезд. Пся крев! Ступеньки были влажными от крови, натекшей от искромсанной собаки. Тушка была покрупнее, но разделали ее по той же схеме.

Теперь что, каждое утро у нас в подъезде будут «сучьи метки» для Обер-амутанта?.. Но приятеля Архара я теперь тем более покручу. А вдруг этой собакой замазывают связь между убийством Козюли и кражей вируса?

Оккупированная Умницей полкомната была завешена простыней, превратившейся в экран, на котором крутили фильм Бергмана — там шептались на скандинавском наречии, шебуршились, постанывали и подхихикивали, а тени актеров со скандинавской же откровенностью проецировались на полотно. Я прошел мимо застывшего на диване Левика с чувством, что он не спит.

Тут я понял, что через час-другой в дверь будет трезвонить возбужденный Обер-амутант. И, прежде чем завалиться, вывесил на входную дверь записку:

«По поводу убитых собак и надежд, обращаться только после десяти ноль-ноль».

Ясно, что проснулся я последним. Кинулся в холл, заглянул за занавесочку — Умница успел сбежать. Так спешил, сволочь, что даже «волшебный фонарь» не выключил. Решил урвать еще сутки на свободе.

Как ни странно, я оказался не прав.

— Фимошка прошил передать, — сообщила теща, — што он не мог ждать, пока ты прошнешьшя. Он поиждержалшя, ему надо поджаработать ш утра. Но это не помешает вашим планам. Он будет ждать тебя у миштары,[27] на Рушшком подворье.

— Во сколько?

Теща даже растерялась. Ей, видимо, только что пришло в голову, что подзарабатывать и ждать одновременно — невозможно.

— Ну, не жнаю! — наконец произнесла она раздраженно. — Это вообше не мое дело. Но раж ты вше равно едешь в Иерушалим, то жавежи меня к штоматологу в Рехавию, Наум уже договорилшя.

В Рехавии дешевые стоматологи не практикуют. Хорошо бы знать, о чем именно ее кавалер договорился. Уж не собирается ли он поучаствовать в предсвадебных стоматологических хлопотах. Однако на прямой, но очень деликатно сформулированный вопрос я получил ушат холодного рассола:

— В нашем роду, Боря, женшины вшегда выходили жамуж ш хорошими жубами и приданым!

Я не стал спрашивать, ни какое приданое было за Ленкой, ни кто его получил, ни что она имеет в виду под собственным приданым. Молча надев форму, я собственноручно повез похожую на отретушированную фотографию прикинутую тещу навстречу моему банкротству.

Однако, Умница не обманул! Он ожидал и подзарабатывал одновременно.

Понял я это раньше, чем увидел, потому что еще со стоянки услышал знакомый голос на знакомую всем с детства еврейскую мелодию:

Затаившись за елью в тени Троицкого собора, я наблюдал, как к Умнице приближается русскоговорящая группка не слишком новых олим, из тех, кого теща называет «устроенными». Выдающийся ученый подбавил слезы в голос:

Ему обильно сыпанули в чехол. Умница, в знак благодарности, покачал им ручкой, как Брежнев с мавзолея и перешел на иврит, заметив компанию израильтян. С богатыми восточными вибрациями, обертонами и стонами, он сообщил им, как ему тяжело из-за безнадежной любви — далее следовало описание утянутой у меня из-под носа смуглянки. Тяжело, что нет денег пригласить красавицу даже на один единственный «кос кафе». И он просит всех мужчин с яйцами помочь ему в любви — подать на один «кос кафе». А лучше на два. А еще лучше — на много-много! Потому что он готов всю жизнь приглашать свою любимую выпить с ним чашку кофе — далее рефреном снова описание красавицы. По-моему, ему дали достаточно, чтобы пригласить на чашку кофе весь израильский филиал клуба самодеятельной песни.