Ипполит видел, как они вошли в церковь, и голос его задрожал, фразы набегали одна на другую, путались слова. Стали озираться верующие, зашикали на вошедших, чтобы сняли шапки. Тот-другой из комсомольцев обнажили головы. Снял шапку и хлопец в кожанке. Лагин упорствовал.

– Ирод, – подошла к нему древняя старушка, – ты в храме. Шапку сними.

Лагин отмахнулся от неё, быстро прошёл к амвону, крикнул:

– Внимание! Слушайте все. Службу объявляю закрытой. Есть постановление уездного исполкома о закрытии вашей церкви – этого рассадника опиума и передаче её со всем имуществом государству. – Он нагнулся, поставил на острое колено свой блестящий портфель, щёлкнул замками, достал бумагу. – Вот это постановление. И я предлагаю прочесть его с амвона вам, гражданин священник.

После короткой гнетущей тишины среди прихожан возник гул голосов. Поначалу голоса были тихие, осторожные – люди ещё не поверили услышанному. Потом гул стал нарастать. Передние угрожающе надвинулись на Лагина, и тот встревоженно принялся искать в толпе Булыгу и хлопца в кожанке. Булыга стоял мрачнее тучи, смотрел в пол.

Ипполит взял протянутую ему Лагиным бумагу, читал молча, держа её на отдалении, лицо его серело, наливалось бледностью. Прочтя, сказал Лагину:

– Огласить это с амвона я не могу. Здесь все написано в оскорбительных выражениях. Это кощунство.

Лагин выхватил бумагу у Ипполита.

– Это саботаж, гражданин священник. Вы отказываетесь исполнить приказ исполкома.

– С амвона читать не буду, – твёрдо повторил Ипполит. – Читайте сами. Церковь передаю в ваше распоряжение. Ключи можете получить хоть сейчас же.

Сорокин, а за ним и Булыга с хлопцем в кожанке пробрались сквозь толпу прихожан к Ипполиту и Лагину.

– Михаил Игнатьевич, и вы, Максим Осипович, – обратился к ним священник, – того, что от меня требуют, я не могу выполнить. Я хочу, чтобы меня поняли: читать это в присутствии верующих нельзя. Это грозит эксцессом. Максим Осипович, вот прочтите…

– За этот самый… за бунт вы и ответите, – осмелел Лагин.

Сорокин попросил у Лагина постановление. Лагин подозрительно посмотрел на него, но бумагу отдал.

Булыга наклонился к Лагину – тот был ему по грудь, – сказал вполголоса:

– Браток, давай сделаем все это после службы.

– В прятки играть не станем, мы откроем людям глаза, – посмотрел тот снизу вверх на Булыгу.

Из толпы прихожан послышался гневный бас:

– Дак это ж они хотят царкву снистожить!

Толпа загомонила, подалась ближе к алтарю. То ли нарочно, то ли по неосторожности пискнула, мяукнула гармошка. Булыга вскинул руку:

– Тихо, сельчане, тихо! Никаких скандалов и безобразий! – И скомандовал комсомольцам: – А ну, брысь из церкви!

Гармонист, прятавшийся за спинами комсомольцев – все же стыдно было перед деревенским людом, – первым шмыгнул к двери; за ним, опустив головы, выскользнули и остальные комсомольцы.

– Что делается, что делается, – тяжко вздохнул Ипполит, а на выдохе зашёлся частым кашлем.

Сорокин читал постановление. Оно было написано и безграмотно, и, действительно, в таких выражениях, что не только в церкви – на обычном сходе неловко было бы прочесть. Оскорблялось и все духовенство, и все без разбора верующие. Огласи его в церкви – беды не миновать.

– Ну что? – спросил Булыга у Сорокина, когда тот закончил чтение.

Сорокин протянул бумагу Булыге:

– Это… это… Да вы сами почитайте.

Лагин хотел было взять постановление.

– Я прочитаю! – выкрикнул он злобно, срываясь на визгливый фальцет.

Сорокин спрятал бумагу за спину.

– Не позволю, – сказал, сдерживая дрожь в голосе. – И попрошу для продолжения разговора выйти из церкви. – Он первым направился к двери.

– Кто вы такой? – снова сорвался на визг Лагин. – Я уполномоченный из уезда.

– А я уполномоченный из Москвы, – ответил Сорокин, когда они все четверо вышли из церкви.

– Позвольте ваш мандат! – Лагин, обеими руками прижимая к груди портфель, ни дать ни взять боевой щит перед атакой, встал на пути Сорокина дерзко и воинственно.

Сорокин только взглянул на него с высоты своего роста, и была в этом взгляде плохо скрытая насмешка.

Тогда хлопец в кожанке, не произнёсший до этого ни единого слова, по-военному козырнул Сорокину и представился:

– Сотрудник губернской чека Сапежка. Предъявите документы.

Сорокин достал из кармана френча мандат и протянул чекисту. Тот читал недолго, монгольские глазки-треугольнички радостно засветились, излучая удивление и мальчишеский восторг. Потом Сапежка козырнул и передал мандат не Лагину, протянувшему за ним руку, а Булыге. Тот начал читать вслух, почти по слогам:

– «Выдан настоящий уполномоченному наркомата просвещения РСФСР… производить осмотры и брать на учёт… Советским учреждениям надлежит всячески содействовать товарищу Сорокину…» – Булыга так же, как и Сапежка, козырнул Сорокину, спросил удивлённо:

– Неужто из Кремля? Ну, браток, извини. Что ж ты вчера ничего не сказал. – Он дал и Лагину прочесть мандат, не выпуская его, однако, из рук. Сказал тому: – Ну, вник, кто у нас? Не тебе чета, хоть и нет у него такого портфеля.

Булыга подозвал Анюту и её комсомольцев.

– Вот что, милая невестушка, – погрозил ей пальцем, – чтоб это было в последний раз. Ишь ты её, с гармошкой в церковь привела. Сама додумалась или подучили?

Анюта растерянно молчала, поглядывала на Лагина в расчёте, видно, на его заступничество.

– Вечером проведём сходку, – говорил Анюте Булыга. – Так ты со своими хлопцами пробегись по селу, оповести. Вникла? А ты, Тимох, – повернулся он к бубначу, – давай-ка сюда. – Кучерявый хлопчина в расстёгнутой рубашке – под пролетария – подскочил к председателю, вытянулся. – Тебе, Тимох, особое задание. Слетаешь на выселки и там разбубнишь про сходку. Начнём, как коров с поля пригонят. Ну, ещё в колокол ударим. Вник? Все, точка. Приврев! – протянул Анюте руку на прощание.

Лагин, присмиревший, подавленно молчал. Переживал свою неудачу – не удалось закрыть церковь. Первая неудача. До этого он закрыл уже две церкви и синагогу. Правда, синагога не то, что православный собор, – половина обычного дома. Он, казалось, стал ещё меньше ростом. Портфель спрятал за спину.

– Скажите, кто сочинитель этого вашего документа? – спросил у Лагина Сорокин. – Не сами вы?

– Постановление это одинаковое для всех церквей, которые решено закрыть, – уклонился тот от прямого ответа.

– Очень опасный документ, – сказал Сапежка. – Я доложу в губернию и о нем, и о том, что вы провоцируете людей на бунт. – Сапежка посмотрел в глаза Сорокину – ждал одобрения.

Тот утвердительно кивнул.

– Товарищ Сорокин, – стал просить Лагин, – напишите мне на постановлении, что вы запретили закрывать церковь.

– А я не запрещал. Закрывайте, только не таким образом. Надо, чтобы люди сами поняли: церковь – зло, им она не нужна. А о ваших методах борьбы с религией я тоже напишу в губком и в Совнарком.

– Правильно, – завилял Лагин. – Думаете, я по своей охоте это делаю? Ничего подобного. Вы так не думайте. Я выполняю поручение. – Он записал фамилии Сапежки, Сорокина, номер и дату выдачи сорокинского мандата. – Мне же надо оправдаться.

Стали расходиться. Булыга напомнил Сорокину, чтобы тот вечером, когда ударит колокол, пришёл на сходку, и вместе с Сапежкой направился в сельсовет. Сапежка был уполномоченным губчека по борьбе с бандитизмом в здешнем уезде.