— С тебя станется.

Милн вдруг обиделся.

— Ты, Ольшевский, огрубел совсем на бюрократической почве, — сказал он. — Между прочим, из парижского предместья тебя вывел именно я. Живым и здоровым.

— Да, но прокололся в этом самом предместье именно ты, и трюк с проходом по тоннелю тебе в голову не пришел, и мне там пришлось за двоих отдуваться, иначе бы тебя там просто утопили бы. А на араба, замечу тебе, ты похож не больше, чем я. За еврея ты бы еще сошел. Ежели в Эфиопии.

Милн засмеялся.

— Ничего смешного, — отрезал Ольшевский. — Пошли в гостиницу, а то холодно что-то стало.

Милн бросил окурок в реку.

— Хоть бы тряпки переменил, — заметил ему Ольшевский. — Ходишь весь в белом, отсвечиваешь.

— Ты что ли не отсвечиваешь в своем прикиде, с галстуком, за восемь тысяч? Перестань ворчать.

Меж тем в четыре утра в «Русском Просторе» появились новые посетители — целых три семьи, с детьми от трех до восьми лет, в общей сложности десять детей, из которых семеро спали — кто на руках у родителей, кто в коляске, кто стоя, а трое бодрствовали и временами дрались — два мальчика и одна девочка. Привратник не знал, что и думать. Вид у семей был очень пролетарский, и родители вели себя так, будто ни разу до этого не бывали в гостиницах — озирались, шептали ругательства, приструнивали дерущихся детей, не решаясь ни на какие действия. В конце концов одного из глав семей послали на разведку. Привратник, прикидывавшийся — не спрятаться ли, поскольку вид скарба, который ему предстояло (или не предстояло?) волочить ему не нравился совершенно — вздохнул и вышел из тени, отбрасываемой экзотическим растением в кадке. Тут его разведчик, в коротковатых синтетических, возможно «выходных» брюках, и заприметил. Подошел смело, посмотрел робко, и спросил:

— Куда нам теперь?

Привратник почесал в затылке, пожал плечом, о ответил вопросом на вопрос:

— А вы надолго к нам? — будто от длительности пребывания зависело, куда им, гостям, теперь.

— На неделю, — робея еще пуще ответил разведчик, улыбаясь, показывая гниловатые зубы. — Понимаешь, мужик, тут жена моя выиграла лотерею. По телику слово угадала. Она им звонит, значит, а они ей — какое, значит, слово загадано? А она и говорит, значит, какое. И, значит, оказалось, что правильное слово она угадала. Все угадывали неправильное, а она возьми и угадай то, что нужно. У нее образование и все такое. Я-то что, я простой парень, душевный, поговорить там, или чего — всегда. А она с образованием. Я бы никогда не угадал.

— И что же? — спросил привратник. — При чем тут слово?

— А, слово-то? Да ведь как же. Угадала она слово-то, типа. И, значит, вот выиграли мы, а там три приза, и один приз нужно выбрать. Вот и выбрали — вот.

— Неделю отдыха в «Русском Просторе», — догадался привратник.

— Во-во, точно. Там еще был мотороллер, вроде американский, но мы американское не любим. Да и зачем нам мотороллер? Мотоцикл — это еще куда ни шло. А мотороллер-то зачем? Тем более американский.

— А как назывался мотороллер? — заинтересовался привратник.

— А хуй его… то есть, вроде… нет, не помню. Что-то типа Ветро, или Гетро.

— Веспа?

— Во, точно, Веспа.

— Это итальянский.

— А?

— Мотороллер Веспа — итальянский. Не американский.

— Да? А, блядь. Надо было взять тогда. Вот же ебаный в рот, а? А я думал — американский.

— А ещё что было?

— Где?

— Призы какие еще были?

— А! Да что призы. Мне бы лучше деньги, или сразу пару ящиков водки, — мужик засмеялся пригласительно, но привратник не разделил его веселье по этому поводу. — А тут вот — путевка эта, видишь ли. Жена говорит — мы никогда никуда не ходим, там, не ездим, на хуй. Так хоть, говорит, раз в жизни, на хуй. Чтобы как люди, значит, типа.

— Ясненько, — сказал привратник, тоскуя. — Ты, мужик, откуда? Из какого города?

— Я?

— Да, ты.

— Так ведь из Браватска мы.

— Из Браватска? Постой, постой. Это ж отсюда километров десять.

— Да, точно. Вот оттуда и приехали.

— На неделю?

— Да. Долго, да? А у вас здесь, белохолмённых, небось дорого все, а? Дорого?

— Дорого.

— Ну, это ничего. Я, если что, смотаюсь домой. Два часа туда, два часа обратно, если быстро хуячить. Принесу.

— Что ты принесешь?

— Ну, пожрать там, не знаю… Самогон у Витька поспеет — Витек хороший делает.

— А те что же? — спросил привратник, кивком указав на всех остальных, сгрудившихся у дверей.

— Да как же. Небось тоже что-то выиграли, вот и приехали. Да, так, мужик — куда нам теперь? Вот у меня бумажки эти…

Он вытащил из-за пазухи сертификат, рекламные проспекты, паспорт, газету.

— Вон стойка, видишь? — спросил привратник. — А за стойкой сидит девица-красавица. Вот она тебе, и остальным, все и оформит, и расскажет.

Да, подумал он, расскажет. Ну надо же. Звери лесные — костер бы в номере не развели. Пиздец номеру, вернее — всем трем номерам — пожгут, загадят, туалет забьют, а что не испортят — с собой унесут. Краны свинтят. Не повезло «Русскому Простору».

В баре гостиницы, который от вестибюля отделяла арка со стеклянной дымчатой дверью, никого, кроме Аделины, Эдуарда, Стеньки, и бармена не было. Бармен очень хотел спать. Аделина поплыла после первой же рюмки, и когда сперва Стенька, а затем и Эдуард, попытались препятствовать потреблению второй, Аделина на них наорала дико, залпом выпила вторую, и стала несвязно ругаться.

— Лин, ты чего… ты чего… — растерянно говорил Стенька.

Эдуард, у которого перед Стенькой было преимущество — он знал многие особенности поведения бывшей жены, в том числе ее неумение пить — помалкивал некоторое время.

— Вы мне карьеру загубили! — кричала пьяная Аделина. — Вы оба! Этот святым прикидывается, тот, сука, палач, ему все равно! Подонки! Ненавижу вас! Предатели! И папочка мой, чтоб ему провалиться, такой же, как вы! Ненавижу!

Эдуард снял пиджак, повесил его на спинку стула, расправил плечи, и встал.

— Не прикасайся ко мне! — закричала Аделина.

— Ты не трогай ее! — не очень уверенно влез было Стенька.

Но Эдуард отмахнулся от Стеньки.

— Пошли, тебе спать пора, — сказал он.

— Ты мне не указывай, сука! — крикнула Аделина.

— Не помочь ли? — предложил бармен из-за стойки.

— Подонок! — закричала на него Аделина.

Ухватив стакан с водой, она широко размахнулась, чтобы кинуть в бармена, но Эдуард схватил ее за запястье и стакан отнял.

— Уйди!

Эдуард присел, подхватил ее под ягодицы, перекинул через плечо, и распрямился. Она пьяно замолотила кулаками куда попало.

— Не уходи, я сейчас вернусь, — сказал Эдуард Стеньке.

— Ты…

— Нет, ты здесь посиди. Не волнуйся, это у нее вроде шока, но, в основном, алкоголь. Она очень плохо переносит алкоголь. Я положу ее на кровать, и она сразу уснет.

Стенька все равно попытался следовать за Эдуардом. Эдуард повернулся к нему, и в этот момент Аделина брыкнула ногой — и попала Стеньке по ребрам каблуком. Он схватился за ребра.

— Сиди, я сейчас, — повторил Эдуард.

Стенька присел на стул. Боль была совершенно адская — по какому-то нерву въехала каблуком Аделина.

Эдуард быстро прошел к лифту, поднялся на третий этаж, вынул контрольную карточку, и отпер дверь номера, отведенного Аделине.

Аделина слегка сникла. Он опустил ее на кровать, стянул с нее сапожки, и некоторое время постоял рядом в ожидании. Аделина поворочалась, злобно ворча, и вдруг вскочила и стала озираться. Эдуард молча показал направление. Она ринулась в ванную. Там ее некоторое время рвало. Затем в раковину полилась вода. Эдуард подошел к ванной.

— Разденься и спи, — сказал он, не входя. — И не вздумай никуда выходить. Мой номер справа от твоей двери, если нужно.

— Вот сдохну я этой ночью, вот всем будет хорошо, подонки, — сказала Аделина из ванной.

— Выживешь, — с уверенностью сказал Эдуард и вышел из номера.