Упрек был справедливый. Выплюнув сигарету, я бросился к ним и, заляпав в луже новые ботинки и брюки, тоже уперся в острый край тележки. Сообща мы выкатили ее на сухое место. Второй рабочий, немолодой человек с морщинистым лицом, подобрал из лужи несколько упавших туда прутьев и все так же молча положил в тележку.

— Разрешите сигаретку? — попросил бойкий быстроглазый парень с челкой. На левой руке его было выколото: «Леня».

Я протянул пачку. Леня взял, а его напарник отказался, пробурчав, что не курит.

— Зато пьет, — ухмыльнулся Леня. — И представьте себе, никогда не закусывает.

Рабочий мрачно взглянул на него мутноватыми глазами, но ничего не сказал.

— Это он с похмелья такой сердитый, — продолжал зубоскалить парень. — А выпьет — веселый. Тыщу анекдотов знает… Гриша, расскажи про попугая в холодильнике?

— Черт бы побрал наших начальников, — ругнулся мрачный Гриша. — Дорогу не могут сделать.

— Я же говорю, дохлое дело с ним разговаривать без рюмки, — засмеялся Леня.

— Ты нынче больно веселый, — огрызнулся Гриша.

— Я в лотерею рупь выиграл!

— Даже на маленькую не хватит, — вздохнул Гриша.

— У голодной куме одно на уме… — Леня взглянул на мои ноги. — Ай-яй! Ботиночки-то как испачкали…

— Чего же это вы вручную? — спросил я. — Разве нет электрокаров?

— По этой-то дорожке? — пробурчал Гриша, подходя к тачке.

— В другой раз резиновые сапоги надевайте, — посоветовал Леня, становясь рядом с напарником. — За помощь и сигаретку благодарствую… — и, помахав рукой, вместе с Гришей покатил дальше свою тачку, а я, обмыв в луже ботинки, направился в заводоуправление.

Я решил долго на заводе не задерживаться, у меня было одно важное дело, однако уйти мне пришлось уже в восьмом часу. Пришел главный инженер Архипов с начальником производства, и мы битый час толковали о том, когда можно официально сообщить в министерство, что завод начал выпускать готовую продукцию, понятно, еще не на полную мощность: необходимо было в основных цехах устранить кое-какие недоделки, оставленные строителями. Сроку у нас был еще целый месяц, и Архипов предлагал пока ничего не сообщать в министерство; пусть завод наращивает свою мощь, выпускает про запас продукцию, а мы будем пока помалкивать, выдерживать срок, зато потом, когда у нас на складе будет солидный задел, можно и рапортовать. Полная гарантия, что мы квартальный план перевыполним… Я понимал главного инженера: за это время можно устранить все недоделки, прикинуть, кто на что способен и по праву ли занимает свое место, а главное, дать возможность рабочим глубже освоить новую технику, войти, так сказать, в производственный ритм. Я не видел необходимости оттягивать пуск завода, тем более что завод уже второй месяц действует и рабочие имели возможность освоить незнакомое производство.

Начальник производства Пантелеев, массивный человек с седой челкой на багровом лбу, то соглашался со мной, то с Архкповым. Мне это надоело — не любил я людей, не имеющих собственного мнепия, — и я решил проучить его:

— Владислав Семенович, у нас получается замкнутый круг: Архипов за то, чтобы пустить завод пятнадцатого декабря, я за то, чтобы пятнадцатого ноября, ваша точка зрения мне неизвестна, а вы ведь начальник производства… Вот и будьте нашим судьей: как вы сейчас скажете, так и будет.

И я с интересом воззрился на Пантелеева. Такая постановка вопроса его не на шутку смутила: я видел, как побагровели у него не только лоб и щеки, но даже запылали уши. Архипов молча улыбался. Я вообразил удивительную картину: мысли человека, застигнутого врасплох, заметались в голове, как птицы в клетке, затем стали перелетать с одного места на другое, кружиться, прыгать, тщетно ища выхода… Я уже подумал, не слишком ли непосильную задачу поставил перед Пантелеевым, когда он, судорожно глотнув так, что кадык наподобие машинного челнока несколько раз скользнул вниз-вверх, хрипло выдавил из себя:

— Пожалуй, пятнадцатого ноября… Это реальный срок, — и, отерев тыльной стороной ладони свой пылающий лоб, облегченно вздохнул. И я понял, что сейчас этот человек победил самого себя.

Оказывается, Пантелеев никогда и ничего не решал сам, предпочитал, чтобы это делало за него начальство. Заводские шутники рассказывали, что дома жена за него решает, какие сигареты ему курить и какую рубашку после бани надевать… И вместе с тем Пантелеев был хорошим работником и все производство знал как свои пять пальцев.

А в тот вечер, спускаясь вместе с Архиповым к машине, я не понимал, чего он ухмыляется в усы. Кстати, тогда на вокзале, я и не заметил, что у него отпущены усы. Наверное, потому, что они были светлыми и аккуратно подстриженными. Интеллигентные такие усики. Архипов и был интеллигентом. Всегда со всеми вежлив, никогда не повышал голоса, изысканно одевался — я его еще ни разу без галстука не видел — и был завзятым театралом. Они с женой не пропускали ни одной премьеры в театре, а в отпуск, всегда уходили осенью, чтобы побывать в Москве и Ленинграде на лучших спектаклях сезона. Случалось, что они выезжали из Великих Лук в Москву или Ленинград в пятницу вечером и возвращались в понедельник утром. Как всегда без опоздания, чисто выбритый, но невыспавшийся, с красноватыми глазами главный инженер приходил на работу. Как-то увидев его таким в понедельник утром, я грешным делом подумал, что он крепко выпивает, но он, проницательно отгадав мои мысли, мягко улыбнулся и сказал, что они с женой в семь утра вернулись из Ленинграда, где посмотрели два новых спектакля. А как-то однажды в городском газете я обнаружил подпись «В. Архипов» под толковой театральной рецензией ла премьеру местного театра.

Выезжая на «газике» из проходной завода, я покосился на развеселившегося Архипова и спросил:

— Вы ничуть не огорчены? Ведь Пантелеев поддержал меня.

— Он меня сегодня убил, — сказал Валентин Спиридоновнч.

Я ничего тогда не понял, а он не стал продолжать, хотя краем глаза я видел, что он все еще улыбается.

Я подбросил Архипова до дома.

— Максим Константинович, я, видите ли… то есть мне… — Валентин Спиридонович смущенно запнулся. — Вы на «газике»… (Вон оно в чем дело!) А я разъезжаю на вашей «Волге»… Как-то неудобно получается?

— Удобно, удобно… — рассмеялся я. — Не думайте об этом. Я ведь рыбак, — не говорил вам? А на «Волге» не проберешься туда, куда проскочит «газик».

— Максим Константинович, — предложил Архипов. — На днях приезжает к нам на кратковременные гастроли Псковский театр. Они привезли отличную постановку… Не составите нам с женой компанию?

— Это идея, — согласился я. Надоело мне убивать длинные осенние вечера в гостинице.

— Билеты я закажу, — обрадовался Архипов.

Он пожал мне руку и пошел к своему освещенному электрической лампочкой подъезду. Я видел, как навстречу ему со скамейки поднялась невысокая женщина в осеннем пальто с поднятым рыжим меховым воротником. Из окон падал рассеянным свет, и я разглядел овальное миловидное лицо молодой женщины. Она что-то сказала ему, он ответил, и они оба повернули головы в мою сторону. Сообразив, что меня сейчас пригласят на чай или кофе, я включил фары и, едва не зацепив за ствол молодого тополя, вырулил на дорогу. Мне сейчас было не до кофе…

Я медленно еду по улице Лизы Чайкиной, ощупывая фарами стены домов с номерами. А вот и тот самый дом, который мне нужен. Обыкновенный кирпичный четырехэтажный дом. Я прижимаюсь к обочине и выключаю мотор. Чувствую, как начинает стучать сердце. Я знаю, сейчас эти далекие глухие толчки крови наберут силу, поднимутся выше и начнут неприятно бухать в груди, голове, руках. Достаю из кармана пачку сигарет, долго ищу зажигалку — я закуриваю, лишь когда волнуюсь, — и наконец прикуриваю. Мне почему-то не хочется вылезать из машины…

Навстречу брызнул в глаза яркий свет фар. Освещенный изнутри мимо проплыл большой желто-красный автобус. В окнах чужие отрешенные лица. В автобусе, самолете или поезде человек чувствует себя одиноким и, как правило, начинает ковыряться в своей душе, а это всегда отражается на лице, хочешь ты этого или нет.