Он вынул крюк из отверстия, и тот упал, с лязгом стукнув о дверную притолоку.

— Он гремит, когда дверь отмыкают, — сказал отец Браун. — Даже если отмыкать очень осторожно.

— Так, значит…

— Да, значит, — продолжал отец Браун, — что вы из комнаты слышали, как Джеймсон отпирает, а не запирает дверь. А теперь давайте и мы отопрем.

На улице священник продолжал так бесстрастно, точно читал лекцию по химии:

— Я уже говорил, что человек, настроенный определенным образом, может усмотреть дальнее в близком, близком к себе же самому, быть может — очень похожем на себя.

Так произошло с вами, когда вы сверху смотрели на гостя в причудливом наряде. Вы, конечно, не подумали о том, в каком виде вы сами предстали ему, когда он смотрел на вас снизу?

Бойл не отрывал глаз от балкона и молчал; тогда его товарищ продолжил:

— Вам казалось диким, невероятным, чтобы по цивилизованной Англии мог разгуливать бедуин, да еще босиком.

Вы забыли, что в ту минуту вы и сами были босой.

Бойл наконец обрел дар речи — но ему пришлось повторить слова, которые уже были сказаны:

— Так, значит, Джеймсон отомкнул дверь.

— Да, — подтвердил отец Браун. — Джеймсон отомкнул дверь и вышел на дорогу едва ли не в тот же момент, когда вы выходили на балкон. Он был в ночной рубашке и прихватил с собой две вещи, которые вы сто раз видели: кусок старой голубой занавески — им он обернул голову — и какой-то музыкальный инструмент из кучи восточного хлама.

Остальное доделали настроение и прямо-таки актерская игра, игра мастерская, поскольку в преступном деле он настоящий художник, — Джеймсон! — не веря, воскликнул Бойл. — Эта невзрачная, дохлая курица! Я на него и не глядел…

— И тем не менее, — сказал священник, — настоящий художник. Как вы думаете, если он шесть минут играл колдуна или трубадура, мог он шесть недель играть скромного клерка?

— Не понимаю, зачем… — сказал Бойл. — Какая у него цель?

— Своей цели он достиг, — ответил отец Браун, — или почти достиг. Рыбок тогда он, конечно, уже забрал — можно было успеть двадцать раз. Но если бы он ограничился этим, вы бы все равно поняли. И он придумал сыграть экзотического чародея, чтобы у всех на уме были Индия и Аравия; теперь уж и вам трудно поверить, что разгадка таится в самом доме. Она была к вам слишком близка, и вы не разглядели ее.

— Если все это так, — сказал Бойл, — то это исключительно рискованная затея и он рассчитал все очень точно.

Ведь и правда, человека на дороге не было слышно, пока Джеймсон кричал с балкона. И, пожалуй, он действительно мог выбраться из дома прежде, чем я начал соображать и вышел на балкон.

— В любом преступлении расчет строится на том, что кто-то не успеет вовремя сообразить, — заметил Браун. — Чаще всего мы и не успеваем. Я вот, например, опоздал со своими соображениями. Он, я думаю, давно уже скрылся — либо сразу же после того, как у него взяли отпечатки пальцев, либо еще до этого.

— Ну, вы-то начали соображать раньше всех, — сказал Бойл. — А я так и вовсе не сообразил бы. Джеймсон был так безупречен и бесцветен, что на него и внимания не обращали.

— Остерегайтесь людей, на которых не обращаете внимания, — сказал священник. — Вы всецело в их руках. Но и я не заподозрил его, пока вы не рассказали, что слышали, как он запирает дверь.

— Нет, заслуга полностью принадлежит вам, — проговорил Бойл.

— Заслуга принадлежит миссис Робинсон, — с улыбкой возразил отец Браун.

— Миссис Робинсон? — удивленно переспросил секретарь. — Нашей домоправительнице?

— Остерегайтесь женщин, на которых не обращаете внимания. Джеймсон — уж на что мошенник высокого класса, великолепный актер, потому он и стал хорошим психологом. Такие люди, как виконт, никого не слышат, кроме себя, но этот человек сумел слушать и, когда вы все о нем забыли, сумел подобрать материал для своего романтического спектакля. Он точно знал, какую взять ноту, чтобы вы не слышали фальши. Однако и он допустил грубый психологический просчет, не подумал о миссис Робинсон.

— Не понимаю, — сказал Бойл, — она-то здесь при чем?

— Джеймсон не ожидал, что дверь будет заперта, — пояснил отец Браун. — Он знал: мужчины, особенно такие беспечные, как вы с вашим патроном, могут без конца и без толку твердить, что надо сделать то-то и то-то. Но если об этом прослышит женщина, всегда есть опасность, что она возьмет да и сделает.