Эльрис издал какой-то возмущенный звук и демонстративно повернулся спиной к Табасху и девушке.

— Как я могу избегать встречи с сестрой, если она опередила меня? Она уже в храме Деркэто и ждет меня там, — заговорил Табасх. — И вся беда в том, что мне не миновать этого храма. Я два года его искал. Там мое спасение. Деркэто повесила на меня заклятье, словно я один должен страдать за мужскую слепоту, низость и бесчувственность. Правда, сиятельная богиня оставила мне шанс…

— Сиятельная богиня?! — взорвался Эльрис, разворачиваясь резким прыжком. Он был набожным человеком, и оскорбленная душа истинного митрианца не выдержала слов Табасха. — Сиятельная шлюха Сэта, ты хочешь сказать! Не поминай при мне это имя, пилигрим, или твоя больная голова все же найдет себе покой на дне одной из расщелин!

Табасх прищурился, на удивление спокойно переждал тираду офирца и ответил:

— Богов не трогают ни поклепы невежд, ни славословие велеречивых жрецов, ни заблуждения простых смертных Боги слишком хорошо осведомлены о сущности человеческой, чтобы обращать внимание на пустые слова. И я счел за благо следовать их примеру. К тому же Деркэто уже покарала тебя за то, за что сочла нужным, а ты даже не задумался об этом… досточтимый Эльрис.

— Покарала? Чем же это?

— Тем, что лишила тебя благосклонности самой прекрасной женщины на свете! — четко сказал Табасх — Не думаю, что ты когда-нибудь добьешься любви Карелы!

— Ах ты, Нергал тебя забери! — пораженно выдохнул офирец, столбенея от невиданной наглости. — Негоже поднимать руку на безоружных юнцов, но Митра простит мне этот грех!..

Меч взлетел в воздух и со свистом опустился… вдоль правой руки Табасха. Вне себя от негодования Эльрис снова занес оружие и с отчаянным усилием, в которое вложил всю свою ненависть к юному стигийцу, снова… рубанул воздух.

— Ну я же говорил, что железом меня убить очень затруднительно. И до тех пор, пока я не сброшу с себя заклятье Деркэто и не стану таким же, как ты, досточтимый, вряд ли тебе удастся отвести душу! — с усмешкой сказал Табасх. — Если хочешь, можешь немного подождать.

— Вот это, — тяжело дыша, Эльрис вытянул руку и ткнул указательным пальцем в лицо Табасха. — Вот это, звереныш, единственная достойная причина к тому, чтобы остаться в этом ущелье и понаблюдать за тем, как ты, вонючий отброс, собираешься становиться человеком!.. И клянусь Митрой, коль скоро Карела не спешит в Шадизар, я не буду ей препятствовать!

Пока мужчины ссорились не на жизнь, а на смерть, Карела, словно окаменев, смотрела на них, и тревожное предчувствие сначала слегка, а потом все сильнее и сильнее зашевелилось в ее душе. Намерения свои Эльрис выразил красочно и недвусмысленно, и Табасху, действительно, могла теперь угрожать опасность.

— Ну ладно, замолчите-ка вы оба! — грозно оборвала их Карела.

Мужчины уставились на нее в ожидании. Только Табасх смотрел на девушку благоговейно и восхищенно, а Эльрис словно хотел сожрать красавицу целиком, во взгляде его сквозило возмущение и гнев оскорбленной гордыни.

— Мое решение таково — я остаюсь в Сером ущелье ровно настолько, насколько захочу, — возвестила Карела. — А поскольку дольше стоять на тропе совершенно незачем, пусть Табасх поможет мне перенести мои вещи обратно в грот! Жаль только, что костер залили, теперь на новом месте кострище складывать…

— Об этом не думай, Карела! — радостно перебил ее Табасх. — Костер снова горит на прежнем месте!

Табасх подхватил тюки, на которые указала ему Карела, и полез по расщелине наверх к гроту.

Карела деловито поправила волосы, поддернула ножны на поясе и решительно двинулась вслед за своим новым другом.

Она немного удивилась тому, что офирец молчит и не останавливает ее. Пускать дело на самотек было не в обычае досточтимого Эльриса. Кареле нравились ее постоянные стычки с офирцем, они подогревали ее, заставляя кровь быстрее течь по жилам. Поэтому то, что молодой воин сейчас молча стоял и просто наблюдал за тем, как девушка претворяет в жизнь свой очередной каприз, изумило ее.

Обернувшись к Эльрису, она заметила:

— А ты? Что, едешь дальше один?

— Ехать одному? У меня другие планы, Карела, и ты о них знаешь. Дальше я поеду не один, а с тобой, и выполню обещание, которое я дал старому Клорусу перед его смертью, — хмуро ответил Эльрис.

— Если тебя тяготит это обещание, я снимаю его с тебя. Я не буду в претензии, если ты исчезнешь сейчас и навсегда!

— Не тебе освобождать меня от клятв, которые я приносил другим! — обиделся Эльрис. Но вдруг лицо его смягчилось, и он быстро заговорил: — Карела, я давно знаю тебя и даже смирился с твоими вздорными причудами. Поверь мне, я кое-чего повидал! Женщины не созданы для крови, стычек и опасных приключений, в которых и мужчины-то частенько остаются без голов! Я умоляю тебя, опомнись! Я готов ради тебя на все, а ты даже не хочешь прислушиваться к моим словам! Ну если ты не хочешь ехать в Замору, давай повернем назад, я отвезу тебя в родительский дом! Никто никогда не посмеет сказать тебе грубого слова, никто не оскорбит даже взглядом! Все, чего ты не пожелаешь, в ту же минуту будет у твоих ног! Моя жена ни в чем не будет знать отказа и никогда не пожалеет, что стала моей!

— Твоя жена, Эльрис, ни о чем не пожалеет, охотно верю, — оборвала его Карела. — Но не я, потому что никогда не стану твоей, как, впрочем, и ничьей! Я — своя собственная!

— Ты еще дитя, Карела, — растерялся Эльрис. — То есть, ты, конечно, необыкновенно прекрасная расцветшая женщина, и я сверну шею тому, кто посмеет это оспорить, но ты ничего не смыслишь в жизни.

— Или ты ничего не смыслишь в женщинах, — буркнула Карела. — Не заговаривай мне зубы, досточтимый Эльрис, и вообще… Не вынуждай меня становиться твоим врагом, потому что тогда уже твоя голова будет в опасности! И в этом я обойдусь без чудес Табасха, потому что с детства знакома с тем, за какой конец клинка надо браться! Ты не забывай, досточтимый, что я не принцесса, и даже не захудалая дворянка. Я дочь солдата, Эльрис!

— Твоя мать была знатных немедийских кровей! — возразил Эльрис, но Карела постаралась вложить во взгляд все кипевшее в ней раздражение. И офирец замолчал.

— Чего ты хочешь, Эльрис? Чтобы я стала твоей собачонкой, невольницей, украшением твоей богатой спальни?

— Я… Я… Я люблю тебя, Карела! — проговорил офирец с содроганием, словно непривычные слова кололи ему язык. Дорогого стоило признание человеку, высокомерно полагавшему, что чувства и намерения его должны быть поняты без слов и приняты с благодарностью.

А девушка в ответ лишь презрительно хмыкнула.

— Во имя Митры, Карела! Я никогда не произносил таких слов! Зачем ты унижаешь меня?! Я не какой-то там безбородый юнец, на которого можно так просто наплевать! — Голос Эльриса задрожал от негодования.

— Прошу прощения, благородный Эльрис, но плевать я еще даже и не начинала, — запальчиво возразила Карела, глядя на бледное лицо офирца, по которому уже пошли красные пятна. — Не гневайся на меня, вздорная девчонка не достойна такого знатного, богатого и доблестного воина, как ты… досточтимый!

Карела попробовала говорить серьезно, но уже на середине фразы не смогла сдержать улыбку. Эльрис закусил губу так, что, казалось, кровь готова вот-вот брызнуть Но офирец справился с собой, решив, видимо, что не пристало благородному человеку так недостойно поддаваться гневу и обиде перед женщиной. Он махнул рукой и взялся за оставшийся тюк с провизией:

— Прах тебя побери, Карела! Забудем все, что только что наговорили друг другу. Будем считать, что у нас длинный привал по дороге в Шадизар.

И хотя едва затянувшаяся рана сильно ему мешала, длинные крепкие ноги офирца ловко и быстро принялись преодолевать подъем по расщелине.

Карела молча смотрела ему вслед. Где-то в глубине души она чувствовала неловкость, но торжество победило. Последнее слово осталось за ней! А на иное Карела ни за что не согласилась бы.