Мария кивнула и продолжила:

– И на котором лежала целая гора засахаренных слив!

– Покажи мне его, Мария!

Сестра подошла к уже уложенному саквояжу и достала красивое серебряное блюдо с изящным рисунком.

– Какая прелесть! – вскричала Франсис. – Надо же, ты получила его просто за то, что рассмеялась! Это королевский подарок, Мария. Первый королевский подарок в твоей жизни…

– И, смею надеяться, последний, – беспечно заявила Мария. – Но блюдо действительно прелестно, и я всякий раз смеюсь, когда гляжу на него. Ах, я так завидую тебе, Франсис! Ведь ты остаешься в Париже, а я обожаю Париж! Особенно он мне нравится по утрам, когда все еще только просыпаются, везде царит оживление, на улице витают запахи готовящейся еды, магазины открываются, а люди спешат кто куда, и у всех такой возбужденный вид! И тебе невольно передается это волнение… По сравнению с Парижем Брэмбридж кажется очень скучным.

– А он и вправду скучный, – признала Франсис. – В Брэмбридже единственное развлечение – месса.

– Значит, там все по-прежнему. А когда служат мессу, дверь в церковь запирают, да?

– Да. Но в остальном там ужасная скучища. Каждый день уроки, потом небольшая прогулка верхом по парку… Мы почти ни с кем не знакомы, потому что большинство наших соседей – протестанты и родители не разрешают с ними знаться.

Теперь настал черед Марии горевать.

– А, какая же ты счастливица, Франсис! – вздохнула она. Счастливая пора ее жизни миновала, начинался следующий этап. Что ж, придется привыкнуть к отчему дому… привыкла же она к Парижу! Ладно, хотя бы ей удалось утешить Франсис – и то слава богу!

Дом в Брэмбридже оказался меньше, чем его себе представляла Мария.

«Должно быть, – с невеселой усмешкой подумала она, – это по сравнению с Версалем».

По пути домой они проезжали через Лондон, и там Марию вновь охватило радостное волнение, поскольку столица Англии напомнила ей Париж. Наверное, дело было в том, что в Париже в то время вошло в моду все английское, и парижане переняли английский стиль одежды… разумеется, только мужской! Мужчины носили сюртуки строгого покроя, белые шарфы и сапоги для верховой езды, а в магазинах рекламировали «le the» – чай, объявив его типично английским напитком… Большой город привел Марию в восторг, но, конечно же, они не могли там задерживаться. А когда, наконец, добрались до славящегося своей красотой графства Гемпшир, миновали Винчестер, лежавший на пути к Брэмбриджу, и въехали на липовую аллею, Мария немного расчувствовалась – все-таки это был ее родной дом! Однако она не забывала о том, с какой нежностью обняла ее на прощание мать-настоятельница, прошептав, что, если Марии вдруг захочется вернуться в монастырь, ей там всегда будут рады. При этом настоятельница монастыря явно подразумевала, что Мария Смит всегда останется одной из ее самых любимых воспитанниц.

И вот показался дом – по его виду сразу было понятно, что здесь живет сквайр со своим семейством. Мама ждала Марию на пороге. Она обняла дочь, потом слегка отстранилась.

– Дай-ка мне посмотреть на тебя, Мария! Боже, как ты выросла! Кто бы мог подумать, что это моя малютка?

– Ах, мама! Как я рада тебя видеть!

– Ну, тебе было хорошо у монахинь?

– Они были ко мне очень добры.

Мария Смит улыбнулась. Как можно относиться иначе к столь очаровательному юному созданию? Да, они, конечно, поступили мудро, послав дочь учиться во Францию. Она научилась красиво держаться, приобрела шарм и, вне всякого сомнения, говорила по-французски, словно на родном языке. Так что теперь ее можно спокойно выводить в свет: она красива, умна и образована.

– Заходи в дом, доченька. Ты так долго здесь не была, что наверняка забыла, как он выглядит.

Взявшись за руки, мать и дочь вошли в дом, где их ждали мальчики, которые шумно приветствовали сестру.

– Осторожней, ребята! – воскликнул отец. – Вы испортите Марии прическу!

Джон потянулся к сестре, пытаясь распустить ее золотистые волосы, собранные высоко на затылке. Она увернулась, смеясь.

– Нам всем приходилось носить такую прическу, потому что у супруги дофина высокий лоб и она так закалывает волосы. Это сейчас модно.

– И тебе очень идет, – заметила Мэри.

– Я рада, что ты одобряешь эту прическу, мама.

– Пойдем, милая, я проведу тебя в твою комнату. Я тебе теперь отвела спальню побольше. Окна выходят на липовую аллею. Думаю, тебе понравится.

– Ах, мама! Я так счастлива, что опять вернулась домой!

– Да? А я боялась, что тебе не захочется расставаться с монахинями.

– А мне и не хотелось. Но домой меня тоже тянуло.

– Как хорошо, дорогая, что ты столькому умеешь порадоваться! Я надеюсь, Франсис тоже не будет тосковать в монастыре.

– Ну, конечно, не будет, мама!

Мэри улыбнулась, весьма довольная своей дочерью. Сыновья Мэри обладали веселым нравом, но были слишком шумными и немного эгоистичными. А Франсис?.. Ну, пожалуй, характер Франсис еще не определился. Но может быть, другой такой девушки, как Мария, нет на всем белом свете.

В тот же день, только позже, Уолтер и Мэри беседовали о своей дочери.

– Она очаровательна, – заявила Мэри. – И такая красавица! У нее прелестные волосы, а глаза… какого они приятного оттенка! Прямо-таки лесной орех!.. И сложена она чудесно. Не девушка, а бутон розы.

– В тебе говорит любящая мать.

– Но разве я не права?

– У нее мой нос. А лучше бы был твой.

– Чепуха! Зато в ее лице сразу виден характер. Мне, например, очень нравятся носы с горбинкой. Она придает лицу Марии изюминку.

– По-моему, вы настроены превозносить свою дочь до небес, мадам.

– А вы назовите хоть один ее недостаток, сэр! Уолтер замялся, и Мэри торжествующе воскликнула:

– Видишь? Ты тоже не можешь! Ты гордишься ею точно так же, как и я.

– Что ж, должен признаться, я действительно очарован Марией. Она вернулась из Франции еще большей красавицей, чем была.

– Даже французский король пришел от нее в восторг.

– Ах, ты про засахаренные сливы?! Да он поступил бы точно так же с любым ребенком.

– Ничего подобного! Он увидел Марию, пришел от нее в восторг и решил сделать крошке подарок.

– Подарки такого человека меня вовсе не радуют. Даже если он и отнесся к Марии как к ребенку.

Мэри кивнула.

– Да, худо дело. Неудивительно, что французы недовольны своим королем. Мария уверяла меня, будто бы он никогда не ездит в Париж, потому что люди его страшно не любят. А вот к дофину и его молодой жене – она из Австрии – французы относятся по-другому… Ладно, наш король хотя бы ведет добропорядочную жизнь… правда, в последнее время ходят слухи о его неблагоразумном поведении… Представляешь, мне недавно рассказали, что до свадьбы он имел содержанку… какую-то квакершу![2] И даже вроде бы сочетался с ней браком!

– Все это сплетни, Мэри. Их не нужно слушать и уж том более – повторять.

– Ну, тогда у меня есть более приятная новость. Поговаривают, что король намерен проявлять терпимость к религиозным меньшинствам. В частности, к квакерам.

– Ты опять о квакерах…

– Но разве для нас это неважно? Если он будет снисходительнее к квакерам, то почему бы ему не проявить терпимость и по отношению к католикам? Я думаю, нам повезло с королем, при нем нам будет неплохо. Ах, Уолтер! Как же меня возмущает, что мы чуть ли не тайком собираемся на мессу и должны запирать дверь часовни!

Но Уолтер прекратил ее словоизлияния, вернув разговор в прежнее русло – к Марии.

– Нашей красавице-дочке уже семнадцать. Тебе не кажется, что уже пора подыскать ей мужа?

Мэри вздохнула.

– Да, ты, разумеется, прав, хотя я бы с удовольствием подержала ее возле себя, хотя бы самую малость…

– Что ж, пока никакой спешки нет, но ты же понимаешь, мы обязаны устроить ее брак, это наш долг. Мы не в состоянии дать за ней большое приданое.