Не успел закончить чтение Вяземский, грянули рукоплескания, возгласы одобрения и дружный смех.
Нетрудно оказалось догадаться, что эта острая эпиграмма — ловкая проделка.
Да, они не переменились, друзья, подумал Алексей Перовский, так же горазды на розыгрыши и шутки, как в юные годы в Москве. В ту пору и он слыл насмешником отменным — готов был высмеивать кого и что ни попало. Однажды пришёл к ректору Московского университета и председателю Общества любителей российской словесности[10] Антонскому и с самым серьёзным видом вручил стихи:
«Трижды Антон», как звали студенты ректора, поскольку он был Антон Антонович Прокопович-Антонский, старался объяснить молодому поэту, что на листке — чушь, чепуха, чтобы именоваться произведением изящной словесности. Но Перовский настаивал на том, чтобы прочесть своё сочинение на первом же заседании общества.
Ректору посмеяться бы или, наконец, выставить назойливого проказника, но он, должно быть, целых полчаса продолжал смущаться, краснеть и запинаться. Видно, не в последнюю очередь его испугало соображение — как бы не вызвать гнева самого министра просвещения: ведь министр не просто высокий покровитель Перовского, а лицо ему кровно близкое...
Но то — студенческие проделки. А что означает нынешнее шутейство?
Вяземский прочёл ещё несколько стихотворений-эпиграмм — как он выразился, целый «поэтический венок Шутовскому за многие его подвиги».
Перовский понял, что высмеивался известный драматург и театральный деятель Шаховской Александр Александрович. Но за что?
Уваров[11] сидел рядом, объяснил:
— Прошедшей осенью на театре давали комедию этого драмодела «Урок кокеткам, или Липецкие воды». И вот представь: является на сцену какой-то шут по имени Фиалкин и что-то лепечет насчёт баллад, гробов и привидений. Ну, публика не дура: да это же высмеивается наш первый и славный поэт Жуковский Василий Андреевич! Тут мы и решили дать бой и Шаховскому, и всей «Беседе любителей русского слова»[12], которая вместе с этим комедиографом составляет супротив нас целый лагерь.
Вяземский — разгорячённый, раскрасневшийся — подхватил:
— Вот он, Жуковский, был против, заскромничал: а стоит ли? Так ведь?
Застенчивая улыбка появилась на лице Василия Андреевича:
— Боже упаси, не делайте из меня идола. Разве только во мне дело?
— Вот тут ты прав! — подхватил Вяземский и оборотился от Жуковского к Перовскому: — Поначалу стрелы наших супротивников летели в сторону Карамзина: и слог у того не тот, и вместо древних славянских какие-то заморские слова употребляет. Наступление начал первым адмирал Шишков — ты, Алексей, помнишь. А затем пошло-поехало — целый сонм «очистителей русской словесности» против нас, карамзинистов. Я и скажи тогда: поглядите, други, на членов «Беседы» — как лошади, всегда в одной конюшне, по чести, даже завидно, на них глядя. Когда же мы заживём по-братски: и душа в душу и рука в руку? Тогда-то и объединились в пику «Беседе» в своё общество, на заседании коего ты и присутствуешь, мил друг.
Сергий Уваров откинулся на спинку кресла — лицо значительное, с глубоко посаженными глазами.
— А я, представь, предложил наречь общество наше именем «Арзамаса».
Что-то, видимо, хотел вставить Жуковский — подался вперёд, слегка улыбаясь, — но его опередил Тургенев Александр:
— Название скорее пошло от Блудова[13], если быть точным... Блудов как-то застрял на почтовой станции в городке Арзамасе, и там, коротая ночь, пришла ему на ум сатира против членов «Беседы». Ну а назваться «арзамасцами» после прочтения блудовской эпиграммы, это верно, предложил Сергий...
Оказалось, сегодня собрались не все члены «Арзамаса». Их куда больше. Зачислены в общество и проявляют отменное служение общему делу поэты Батюшков и Пушкин Василий Львович, генерал Михаил Орлов, Денис Давыдов, Никита Муравьёв... Так что если все соберутся — то-то будет!
А колпак на голове председателя — это, знать, атрибут ритуала? Конечно! А ещё подаётся на собраниях жареный гусь, обязательно арзамасский!
Как раз приглашают к столу — вот он, румяный, обложенный яблоками, — пальчики оближешь.
Когда уселись за стол, открылась ещё одна особенность — у каждого члена «Арзамаса» своя кличка. Жуковский прозывается Светланой, Вяземский — Асмодей, Уваров — Старушка, Орлов — Рейн, Блудов — Кассандра, братья Тургеневы так: Александр — Эолова Арфа, а Николай — Варвик...
Знакомые имена? Ну да, все они из баллад Жуковского. Кроме, пожалуй, одного — прозвания Вот, которым окрещён Василий Львович. Почему? Всякий раз, когда кончал, бывало, на собраниях свою речь очередной оратор, Пушкин, до этого мирно дремавший, вскакивал и громко произносил: «Вот!» Дескать, и он точно такие же слова хотел высказать, мол, полностью с выступающим согласен.
За столом Перовского усадили между Жуковским и Вяземским, и друзья о многом всласть наговорились.
Как обрадовался Алексей, когда узнал, что Василий — отныне тоже петербуржец! С прошлого года он определён не куда-нибудь, а ко двору. Сначала был чтецом при императрице Марии Фёдоровне, а с недавнего времени — наставник в российском языке при великой княгине Александре Фёдоровне.
— Пора и мне перебираться к вам в столицу да обосновываться на службе, — сказал Вяземский. — Не житьё в Москве — денег нет. В младые лета, как вам известно, я уже успел на одних картах «прокипятить» полмиллиона отцовских средств. Так что слёзно молю дражайших Тургеневых, чтобы и мне какую-никакую службицу приискали. Сам, право, не ведаю, куда приткнуть свой страннический посох — от политики до дипломатики и от Архангельска до Мадрида бродит моё воображение. Нынче же решил с моим наставником Николаем Михайловичем совет держать по сему поводу. Ба, да ты, Алексей, верно, не ведаешь, что Карамзин здесь, в столице? Я ведь у него и остановился. Обрадуется тебе несказанно, если объявишься у нас днями.
3
Во второй половине мая 1816 года, когда пропылённый дорожный дормез Алексея Перовского пересекал Нарвскую заставу, с другой стороны, московской, в столицу въезжал поезд Карамзиных.
Так и хочется написать: «в тот самый день». Но сохранилась дата приезда Карамзиных, об Алексее же известно, что он вернулся из-за границы весной, скорее всего в том же мае — следовало пускаться в путь, когда подсохнут дороги...
Поезд Николая Михайловича составлял карету, в которой двигался он с семейством, и обоз, состоявший из нескольких телег с поклажей. То был домашний скарб — кое-что из фамильной мебели, узлы с одеждой и посудой, отдельно — провизия на весь вояж и самое драгоценное, за чем хозяин особо держал глаз, — ящики с тетрадями и плотными кипами исписанных бумаг. Имущество, которому, собственно, и не было цены, — рукописные восемь томов «Истории государства Российского».
Тринадцать лет потратил писатель на свой тяжёлый затворнический труд, и вот пришла пора явить его людям.
Петербург оказался ему непривычен и даже чужд. Прикинул: по самым скромным подсчётам — не менее четырёх тысяч рублей за наем квартиры, за карету в месяц — ещё пятьсот да семьдесят — лакей и шестьдесят рублей — «на пищу двум человекам»... Разор. А доходов — почти никаких.
10
Общество любителей российской словесности — литературно-научное общество, существовавшее в 1811 — 1930 гг. при Московском университете.
11
Уваров Сергей Семёнович (1786 — 1855) — граф, русский государственный деятель, реакционер. С 1818 г. президент Петербургской Академии наук. В 1833 —1849 гг. министр просвещения. Автор сочинений по классической филологии и археологии. Создатель реакционной формулы «православие, самодержавие, народность». Один из основателей «Арзамаса». Был женат на дочери А. К. Разумовского Екатерине. В нашем тексте — Сергий, ибо сам предпочитал так называть себя.
12
«Беседа любителей русского слова» — литературное общество в Петербурге, существовавшее в 1811 — 1816 гг. во главе с Г. Р. Державиным и А. С. Шишковым. Большинство его членов (С. А. Ширинский-Шихматов, А. А. Шаховской и др.) с консервативных позиций защитников классицизма выступали против новых направлений и реформы литературного русского языка, начатой Н. М. Карамзиным. Другие его члены — например, Н. И. Гнедич, И. А. Крылов — отстаивали национально-демократические традиции русской литературы.
13
Блудов Дмитрий Николаевич (1785 — 1864) — граф, русский государственный деятель. Один из учредителей «Арзамаса». Позднее, в 1832 — 1838 гг., министр внутренних дел, а в 1839 — 1862 гг. управляющий 2-м отделением.