***

Глаза, когда я попытался их открыть, наотрез отказались разлепляться, и мне пришлось протирать веки пальцами. Пока я, спросонья, вслепую тянулся рукой к лицу, я несколько раз ткнулся об пластиковую поверхность.

Протерши и разлепивши глаза, я некоторое время щурился от света и только затем понял, что единственные источники света тут — крошечные лампы подле изголовья и вдоль моей… не-а, не кровати. Надо мной смыкался стеклопластиковый купол филактерия, что несложно было понять по послушно раскрывшейся на стекле сбоку панели управления и по составу воздуха. Я не могу определить состав воздуха в точности, но этого не требовалось, чтобы понять: воздух в филактерии насыщен кислородом.

Я зевнул. Уши тотчас заложило. После этого я потянулся(по крайней мере попытался), стукнувшись руками об стеклопластик над головой, и провел краткий личный досмотр себя любимого. Все было на месте и все было цело. Ах, на боку ж должен быть…

Но на боку ничего, кроме полосы идеально гладкой кожи, не было. То же самое обнаружилось и на плече. Логично — за то время, пока я тут валялся, залечить ранения и вывести шрамы было самым плевым делом.

Это в симстиме я плохо соображал, а сейчас я хорошо помнил, как вчера вырубился прямо в кабине эш-ка. Или это было не вчера? Счет времени я все-таки потерял.

Как потерял, так и нашел: часы на приборной панели показывали 11:27, 04.07.2117. А тогда какое число было? Вроде ж еще второе. Итого два дня. Что со мной делали? — тоже логично: переливали кровь, предварительно запустив в филактерий медицинских наноботов, залечивших уже закрывшиеся наверняка раны.

Итак, последний вопрос.

Где я, черт возьми?!

— Доброе утро! — прошелестел динамик в изголовье филактерия.

— А? Что? Где?

— Здесь! — сверху, за стеклопластиковым куполом, надо мною склонился улыбающийся Синдзи Синамура. — С добрым утром, Лелуш!

За ухом у Синдзи была крошечная гарнитура, по-видимому шедшая в комплекте с филактерием, а сам он был облачен в бордовое кимоно, поверх которого был надет черный жакет — хаори.

— Привет, Синдзи. Выглядишь ужасно.

— Ради бога, главное что мне нравится. Ты сам-то как?

— Нормально. Хоть сейчас на передовую. Что случилось в мое отсутствие?

— Что случилось-то? А это, дружище, в двух словах и не пересказать…

— А ты попробуй.

— Ну-у… — Синдзи присел куда-то рядом с филактерием, продолжая внимательно смотреть на меня. — Ну, например, нас привлек к сотрудничеству "Анубис-Хед".

— Вот тебе раз… А за что-то? Я задавил чью-то любимую собачку? Разметал мирную демонстрацию экотеррористов?

— Не-а, все гораздо сложнее. Видишь ли, тот сегмент орбитального кольца, который упал в океан, был не обычным сегментом со всеми причитающимися деталями, а боевой лазерной установкой. Руководство "Анубис-Хеда" послало сюда своих людей разбираться, а когда они прибыли, — вчера только, между прочим, — Ваня Чхонли, ну, гендиректора КЭГ, и след простыл.

— И никто об этом ничего не знал?

— И никто об этом ничего не знал, да. Гендиректора и след простыл, его личного конвертоплана — тоже, причем простыл ровно тогда, когда ты рисковал своей жизнью, защищая Подножие от "Миллениума". Ну, "анубисы" недолго думая привлекли нас к сотрудничеству, так сказать. Меня вызвали, я взял с собою Аоки и его "Маджестик", и мы прилетели…

— И все? Тихо-мирно так?

— Ну, Рюдзи переговорил с их командиром до нашего прибытия, а потом "анубисы" изучили записи бортовых компьютеров и пришли к выводу, что напрямую нашей вины, какой бы она ни была, нету. Но допрос учинить нам всем тоже не забыли. Ну, кроме тебя, тебя они трогать не стали. Пока не стали, а теперь…

— Да понял я, понял… — недовольно пробурчал я. — Нет, ну нету в мире справедливости! Я просто выполняю свою работу, а ко мне еще и претензии какие-то выдвигают…

— Успокойся! Пока еще никто ничего не выдвигает. Их командир — на удивление приятная женщина; она собственно и хотела с тобой переговорить. И никаких претензий у них нету, боже упаси.

— Уверен? Ну, пощупаем — посмотрим. Меня скоро выпустят из этой банки?

— Конечно скоро. Я похлопочу, чтобы этот процесс чуть ускорили.

— Дело твое. А, Синдзи, вот еще что…

— Что?

— Напомни мне потом на досуге, чтобы я не забыл. Симстим этот надо поменять. Весь целиком.

— Хорошо, напомню. Я… пойду, хорошо?

— Конечно, Синдзи. Спасибо что навестил.

— Не вешай нос. Тебя ведь сейчас выпишут.

— Жду с нетерпением. — сообщил я и поднял руку в прощальном жесте. Синдзи сделал то же самое и ушел.

К чести персонала медицинского крыла Восточного Лифта(наземный комплекс), меня и правда выписали довольно быстро. Без особой заботы, впрочем, можно сказать вытолкнув в конце концов за дверь. Рубашку мне выдали другую, и она неприятно терлась об тело, ну да и фиг с ней, и не такие носили.

У самого выхода из медицинского крыла я столкнулся с Аоки Кимэрой.

— Ты как? — спросил он сразу после того, как мы обменялись рукопожатиями.

— Жив-здоров. В меня влили несколько литров искусственной крови, правда.

— В меня тоже, и не раз. Хуже тебе точно не будет.

— А я и не утверждал. Ты за мной шел?

— Нет, прогуливался без дела! — сыронизировал Аоки. Свой комбинезон он расстегнул и повязал на поясе, чтобы было не так жарко, и был в белой футболке с головой RX-78[23] на груди. — А серьезно, да. Тебе, к слову, Лейдзи привет передавал.

— Второй, что ли?

— Ага. А чего, кстати, "Второй"?

— Я ж тебе говорил вроде. — отмахнулся я, но затем все-таки сообщил: — Нас же двое, и оба на "Л" начинаемся. Ну так вот чтобы не путать.

— А-а… — протянул Аоки.

Широкие коридоры с обоями-светильниками, лампами-аквариумами и просто светящимися полами сменялись просторными залами, которые больше походили на крошечные скверики под крышей да с огражденными от зелени дорожками. На дорожках бежали стрелки с надписями на английском, китайском, японском и русском, показывавшие дорогу в какой-то из офисов огромного комплекса. Самый крупный зал — похоже, центральный — был лестницей с крупными площадками, каждая из которых и была центральным залом каждого этажа. Кроме лестниц здесь шли эскалаторы, а потолок подпирали прозрачные колонны турболифтов. Посередине самой лестницы-эскалатора, разделяя ее напополам, шел огражденный искусственный водопад, "берега" которого поросли травой и даже небольшими деревцами. Через получившуюся реку в залах-площадках были переброшены мостики.

И здесь были люди. Сотни людей, практически одинаковых в своей подчеркнуто деловой внешности, суете, спешке и списке духовных и материальных потребностей. Они двигались, поднимаясь по лестницам и эскалаторам, они взмывали вверх в свистящих турболифтах, они сидели у шумящих водопадов и сбивались у пищевых репликаторов и под колпаками-вытяжками для курения, они говорили, жаловались, негодовали, шутили и смеялись. При всем желании я бы не смог выделить из этой толпы даже одного человека и запомнить его — настолько все они были одинаковы.

При всей моей нелюбви к собственной профессии, в такой среде я был нечеловечески счастлив, что для нее я — чужеродное тело. Вот сейчас Кимэра, рефлексивно бормоча всяческие "простите", решительными движениями рук раздвигает толпу, давая нам пройти, за доли секунды выбирает направление, лавируя между стайками сараримэнов, тормозит ровно на мгновение, чтобы пропустить идущего навстречу по одному из мостиков, а серая масса вокруг нас почти не замечает. Лишь наиболее любопытные таращатся на двух необычных людей, как на какую-то диковинку. Кто мы такие, они примерно догадываются, хотя и не верят поначалу — да, оператора выдают разом и внешность, и манера ходьбы, и повадки, но все-таки врожденные, если не привитые искусственно, осторожность и страх удерживают их от однозначных выводов.