Сергей Миронович в поэме Тихонова проходит по городу для того, чтобы убедиться в непреклонности ленинградцев. Он видит молодого моряка — часового с крейсера «Киров», чье лицо напоминает ему давних его соратников. Он видит девушку-дружинницу МПВО, которая с опасностью для жизни спасает заваленных при бомбежке. Он видит пожилого рабочего, слышит его клятву верности:
Мироощущением этих людей и проникнута поэма. В ее цветовой гамме нет прежней многокрасочности поэта: город погружен в темноту блокадной ночи. Но ее ритм упруг — в нем молчаливое упорство осажденных, строевой шаг, движение маршевых батальонов. «Полчища варваров, — писал А. Толстой, — должны отпрянуть, как ночные тени, при звуке железных шагов Кирова по ленинградским гранитам, — звук его шагов — это биение сердца Ленинграда»[36].
Верность времени определила жизненность произведения. А. Фадеев так вспоминает встречу Тихонова с рабочими Кировского завода: «Слушатели заполнили все проходы, пришлось запереть наружную дверь, но в течение всего вечера в нее ломились снаружи, хотя как раз в это время начался артиллерийский обстрел завода… Все слушали поэму точно окаменев. В лицах слушателей было что-то суровое и трогательное… По окончании чтения автору устроили овацию, его вызывали несчетное число раз»[37].
Мироощущение героев поэмы определяет и ее место в истории русской литературы. Ее называли балладой, но она не повторяет ранние тихоновские баллады, в которых бралась какая-либо одна конкретная ситуация, а среда вокруг героя почти отсутствовала. Здесь же за тем, что изображено непосредственно, видится еще более широкое — безбрежное поле борьбы, страданий, побед. Как и в жизни, в поэме в единый сплав слились лозунговая плакатность и вдумчивый анализ происходящего, конкретная сиюминутность и ощущение преемственности движения истории.
Единение поэта с народом, преданность народу его героев — все это роднит «Кирова с нами» с традициями русской классики. Поэму сравнивали с «Певцом во стане русских воинов» Жуковского. В ту пору Тихонов особенно отчетливо видел преемственность в движении истории. М. Рыльский вспоминал, как Николай Семенович читал друзьям стихи Батюшкова о войне 1812 года и события героической борьбы русского народа в прошлом укрепляли его веру в будущую победу. В «Кирове с нами» используется и стилистика классических традиций. Насыщая образы эмоциональной энергией («вспышки, как всплески ножа», «каменно сжаты уста»), автор искусно архаизирует слог, применяя старинные слова («полон», «супостат», «полночные»). Инверсия, вообще присущая манере письма Тихонова, еще более подчеркивает ее связь с высоким стилем поэзии XIX века. Примечательно, что ленинградские артисты нередко читали перед блокадной аудиторией поэму Тихонова вслед за пушкинским «Медным всадником».
Ставшая классическим произведением советской литературы, поэма «Киров с нами» была написана в краткий срок по заказу газеты «Правда» (автору предлагалось написать лишь статью о Кирове, но он задание «перевыполнил»). Подобная оперативность сказывалась и в других работах поэта. Показательна история создания «Слова о 28 гвардейцах» (1942). Николай Семенович приехал в Москву после тяжелой блокадной зимы. Там он выслушал рассказ журналистов о дубосековской эпопее и просьбу откликнуться на нее, а через неделю страна читала его произведение.
«Слово о 28 гвардейцах» имеет ряд сходных черт с другими поэмами тех лет, в основе которых лежит также реальный подвиг. Но поэма звучит по-тихоновски самим строем и ритмом стиха. По-тихоновски сделан и экскурс в историю — автор приходит к выводу, что подвиг панфиловцев не имеет прецедентов в прошлом.
На отпор врагу поднялся весь многонациональный советский народ. И в годы борьбы с германским империализмом особенно громко звучал голос певца дружбы народов. В поэме «Слово о 28 гвардейцах» Тихонов одним из первых рассказал о подвиге русского бойца Ивана Натарова, казаха Кужебергенова и их товарищей. Поэт подчеркивает, что среди двадцати восьми были представители различных национальностей Советской страны, а подвиг их свершен на богатой героическими традициями русской земле.
Творческая отзывчивость определялась строем души поэта. Ленинградская блокада подчеркнула это категорично и неоспоримо. Ленинград стал городом героев, но и они изумлялись стойкости и бесстрашию Тихонова. Это было не просто презрение к опасности, это было невероятное напряжение сил, мобилизация души. Друзьям Николая Семеновича бросалась в глаза его уверенность в победе и еще — его человечность, внимание к людям. В голодные и холодные вечера 1942 года в квартире Тихоновых собирались молодые литераторы, беседы прерывались бомбежками и обстрелами, но не иссякал оптимизм этих бесед! К. Симонов, М. Дудин, Г. Суворов и другие поэты военного времени видели в Тихонове вдохновляющий пример нравственного подвижничества.
Письма из Ленинграда на Большую землю и на другие фронты шли медленно, доходили не всегда. Слово Тихонова заменяло вести из родного города. Да и все советские люди «болели» Ленинградом, ждали вестей о его жизни. И нескончаем был поток писем летописцу великого города. Поэму «Киров с нами» читали в окопах под Ленинградом. Белорусские партизаны напечатанную в «Известиях» статью Тихонова выпустили в тылу врага отдельной брошюрой… Лучшие стихи его, включенные впоследствии в книгу «Огненный год», и поэма «Киров с нами» были удостоены в 1942 году Государственной премии СССР.
В 1944 году в связи с назначением на пост председателя правления Союза писателей СССР Тихонов переехал в Москву. Но он остается сыном родного города, пишет о нем, и новые стихи о Ленинграде звучат еще более молодо, чем в молодые годы поэта:
В 30-е годы Тихонов получил известность как поэт Востока. То не было лишь субъективной склонностью — то было веление времени. В конце 40-х годов, когда внимание человечества было сосредоточено на странах Восточной Европы, освобожденных советскими войсками и строящих новую жизнь, Тихонов неожиданно стал поэтом славянства. Неожиданно ли? Если иметь в виду внутреннюю логику развития творческих интересов поэта, то это представится закономерным.
В «Стихах о Югославии» (1947) Тихонов передает свободолюбивый дух народа, исторические события его борьбы. Адриатика славится необычайной голубизной. Однако в упоении советского поэта морем, солнцем, яркими красками мы видим не просто радость природы, а великую радость победы. В книге бьется лирическая раскованность, необычная для сдержанного поэта. Он воспевает тот голос, «что может и звезды с собою в дорогу увлечь», он славит «страстей паруса». «Стихи о Югославии» — может быть, самая лирическая из путевых книг Тихонова. Нигде больше не встретим у него таких вдохновенных строф о море. Адриатика появляется как долгожданная возлюбленная («облик моря долгожданный давно над строками навис»). Это — почти личная лирика, но она масштабна: поэт признается в любви песенной стране, которая стих поет, «как песню». Он говорит, что это немного грустное признание, потому что за плечами уже не только крылья. Но тем ярче юное чувство, пришедшее не в юности.