И двенадцать ударов сердца.

Принц Смерть был убежден, что, хотя бы из-за любви к искусству, уход героев со сцены жизни следует обставлять со всей возможной пышностью. Лишь одному герою из пятидесяти можно позволить умереть от старости во сне - да и то ради смеха. А потому, как полагал принц, нужно прибегать к соответствующему волшебству, забыв на время о реальности, которая годится разве что для низших существ. В течение целых двух ударов сердца он прислушивался к своим холодным мыслям, потирая виски перламутровыми пальцами. Затем его мысли обратились к некоему Фафхрду, варвару с романтическим характером, который тем не менее, будучи пьяным вдрызг или трезвым как стеклышко, одинаково крепко стоял на ногах и быстро соображал, и к его давнему товарищу Серому Мышелову, самому, пожалуй, ловкому вору во всем Нихвоне, который в зависимости от настроения то превозносил себя до небес, то потешался над собой, тоже доходя до крайности.

Мимолетное замешательство, испытанное принцем сейчас, было куда сильнее, чем в случае с Литкилом. Фафхрд с Мышеловом служили принцу Смерть преданнее и разнообразнее Безумного Герцога, кровавые забавы которого наложили свою печать на его лицо. Да, варвар-северянин и низкорослый воришка с кривой улыбкой и заломленными бровями были теми пешками, что не раз помогали принцу Смерть завершить партию с победным для себя исходом.

Однако в величайшей из партий участь всех без исключения пешек - быть сброшенными с доски в коробку, пускай даже они прошли через все поле и стали королем или королевой. Напомнив себе об этом, принц Смерть, который знал, что и его со временем ожидает кончина, отбросил колебания и принялся за дело с быстротой, которая не могла сравниться ни с полетом стрелы, ни с падением звезд.

Мельком взглянув на юго-запад, где находился огромный, озаренный утренним светом город Ланхмар, и убедившись, что Фафхрд с Мышеловом мирно спят в развалюхе под крышей таверны, где обычно искали приюта неудачливые торговцы, - на Стенной Улице, близ Болотных Ворот, принц Смерть перенесся на залитый кровью двор замка Литкила. Как и всякий истый художник, он предпочитал пользоваться подручным материалом.

Литкил все еще падал. Рабыня кричала. Самый могучий из берсерков с искаженным яростью лицом, выражение которого мог изменить лишь полный упадок сил, только что отсек голову убийце герцога. А с галереи на отомстившего за Литкила воина обрушился град стрел. Это было нечестно и несправедливо, но принц Смерть обожал подобные шуточки.

Однако теперь он прибегнул к колдовству, и берсерк исчез. Стрелы пронзили воздух. Принц Смерть тем временем, по-прежнему заботясь об экономии материала, перевел взор обратно на Хорбориксен и заглянул в довольно большую комнату с высокими зарешеченными окнами в гареме Короля Королей. Обстановка комнаты была немного странной: кузнечный горн, ванна для закалки, две небольшие наковальни, пара или тройка молотов и множество других инструментов для работы по металлу. В углу громоздились металлические слитки.

Посреди комнаты, разглядывая себя в полированном серебряном зеркале, стояла стройная девушка не старше шестнадцати лет. Из одежды на ней были лишь четыре филигранных украшения. Наготу ее подчеркивало то, что с тела ее были удалены все волосы, за исключением ресниц, а на те места, где они были, чья-то рука нанесла зеленую с голубым татуировку. Миндалевидные глаза девушки метали молнии.

Вот уже семь лун томилась Изафем в одиночном заключении за то, что посмела расцарапать лица любимейшим наложницам Короля Королей, близняшкам Илтмар. По правде сказать, Король Королей не особенно рассердился, скорее наоборот: царапины на лицах придавали наложницам особую привлекательность в глазах пресыщенного монарха. Однако порядок - прежде всего; вот почему Изафем наказали, поочередно вырвали все волоски и разрисовали тело.

Король Королей был рачительным правителем и в отличие от многих других властелинов требовал от своих жен и наложниц, чтобы они занимались полезным делом, а не убивали время за болтовней, купаньями, сплетнями и ссорами. И поскольку Изафем это дело было хорошо знакомо, ее определили в кузницу.

Девушка думала не о работе, не о безделушках, выкованных ее руками, не о двенадцати лунах в гареме, семь из которых она провела в одиночестве, и даже не о том, что Король Королей до сих пор ни разу не навестил ее - хотя бы для того, чтобы поблагодарить за прекрасные изделия из металла. Что касается мужчин, то пока Изафем общалась только с евнухами, которые обучали ее искусству эротики, - она с трудом удерживалась от того, чтобы не вцепиться дикой кошкой в их пухлые рожи, а в глаза плевала, едва лишь предоставлялась возможность, - и наставляли в кузнечном деле. Все их советы девушка высокомерно не принимала во внимание.

Нет, вся ее изобретательность, подстегиваемая дикой ревностью и безумным желанием вырваться на свободу, направлена была на другое.

Всматриваясь в собственное отражение в серебряном зеркале, Изафем внимательно изучала филигранные украшения на своем стройном, но сильном и мускулистом теле. Эти украшения - две нагрудных чашечки и два наголеннгоса - чудесно оттеняли ее зеленую с голубым татуировку.

Устремленный в зеркало взгляд девушки поднялся над плечом, задержался на безволосом разрисованном темени и остановился на серебряной клетке, в которой сидел на жердочке сине-зеленый попугай с холодной злобой в глазах. Птица в клетке постоянно напоминала Изафем о ее собственном незавидном положении.

Единственная странность филигранных украшений заключалась в том, что нагрудные чашечки, плотно облегавшие соски, заканчивались острыми шпильками, а наголенники на высоте колена увенчаны были эбеновыми ромбиками величиной с палец.

Украшения не слишком бросались в глаза; шпильки имели зеленовато-голубой оттенок, словно под цвет татуировки.

Изафем разглядывала себя с лукавой, одобрительной улыбкой. Улыбка принца Смерть была еще лукавей, а холодного одобрения в ней было больше, чем во взоре любого из евнухов. Миг - и девушка исчезла из комнаты. Прежде чем сине-зеленый попугай успел разразиться испуганным криком, принц Смерть покинул гарем Короля Королей.