— Вы должны понимать это именно так.

— В таком случае это наводит на размышления. Это наводит на серьезные размышления! — Мой друг задумался. — Но из-за чего? Мы… да-да, Уотсон? В чем дело? Вы, кажется, проявляете нетерпение.

Я не слишком часто отваживался высказывать свои собственные предположения без просьбы Шерлока Холмса, но тут я просто не в состоянии был утерпеть.

— Холмс, — воскликнул я, — в самом ли деле проблема так сложна? Имеется зонт, у него есть изогнутая ручка, и не исключено, что она довольно толстая. А в пустой ручке или, может быть, в какой-то другой части зонтика было бы совсем нетрудно спрятать бриллианты или какие-то иные ценности.

Наша гостья едва удостоила меня взглядом.

— Неужели вы воображаете, что я настолько глупа, что явилась бы к вам, мистер Холмс, будь ответ столь очевиден?

— Вы уверены, что подобное объяснение не подходит? — быстро спросил Холмс.

— Совершенно уверена. Я достаточно остроумна, мистер Холмс, — заявила леди, чей профиль, надо заметить, тоже был более чем острым. — Я весьма остроумна. Позвольте проиллюстрировать. Много лет я руководила салоном красоты мадам Дюбарри на Бонд-стрит. Почему, как вы думаете, я решилась принять такое нелепое имя, как Кэбплеже, которое вызывает приступ веселья у любого дурака?

— И почему же, мадам?

— Клиенты — или возможные клиенты, — конечно, таращат глаза, слыша подобное, но… они не забудут такую фамилию!

— Да-да, припоминаю, я как-то видел вывеску… Но вы говорили о зонте?

— Около восьми месяцев назад как-то ночью, когда муж крепко спал, я потихоньку вошла в его спальню, взяла зонтик из-под его кровати и снесла его вниз, к мастеру.

— К мастеру?

— Да, это был один неотесанный малый с фабрики зонтов, которого я специально для этого вызвала к нам, в Хайгейт, в Хэппинес-вилл. Этот тип разобрал и снова собрал зонтик так искусно, что моему мужу и в голову не пришло, что кто-то исследовал его игрушку. Внутри ничего не было, нет и не может быть. Это просто драный зонт, и все.

— Тем не менее, мадам, он может придавать такое большое значение зонту просто из-за того, что, как это бывает с иными людьми, считает его чем-то вроде счастливого амулета.

— Напротив, мистер Холмс, мой муж ненавидит его! Я не раз слышала от Джеймса: «Миссис Кэбплеже, этот зонтик меня убьет… но я не должен оставлять его!»

— Хм-м… И он никогда ничего не объяснял?

— Нет. И не предполагайте, что он держит зонт в качестве счастливого талисмана, это не так. Потому что иначе он не вопил бы от страха, забыв зонт хоть на несколько мгновений дома или в конторе. Если вы не совсем глупы, мистер Холмс, вы уже составили какое-то мнение… Но я вижу, что дело вам не по силам.

Холмс побледнел от злости и обиды.

— Это весьма милая небольшая задачка, — сказал он. — Но в то же время не вижу, что я мог бы предпринять. До сих пор я не слышал ничего, что указывало бы на то, что ваш муж — преступник или хотя бы просто порочный человек.

— Так, значит, осмелюсь возразить, преступление тут ни при чем, если он вчера украл из сейфа большое количество бриллиантов, принадлежащих ему совместно с деловым партнером, мистером Мортимером Брауном?

Холмс поднял брови.

— Хм. Это уже интереснее.

— О да! — холодно произнесла наша гостья. — Вчера, перед тем как вернуться домой, мой муж зашел в свою контору. А позже к нам пришла телеграмма на имя мужа, от мистера Мортимера Брауна. Там было вот что: «Забирали ли вы из нашего сейфа двадцать шесть алмазов из коул-дермингемской партии?»

— Хм. Так ваш муж показал вам телеграмму?

— Нет. Я просто использовала свое право и вскрыла ее.

— Но вы расспросили мужа о ее содержании?

— Естественно, нет, я предпочитаю выждать благоприятный момент. А вчера поздно ночью, не подозревая, что я слежу за ним, муж спустился вниз в ноч… спустился вниз и долго с кем-то шептался в тумане, с каким-то человеком, стоявшим прямо под окном первого этажа. Я расслышала совсем немного. «Будьте у ворот до половины девятого утра в четверг, — говорил муж. — Не подведите меня!»

— Как вы думаете, что это означает?

— Ну, разумеется, у ворот нашего дома! Муж всегда отправляется в контору ровно в 8.30. И — четверг, мистер Холмс: это ведь завтрашнее утро! Какое бы преступление ни замышлял этот негодяй, оно должно осуществиться завтра. Но вы обязаны появиться там и вмешаться.

Длинные, тонкие пальцы Холмса потянулись к каминной полке, словно мой друг решил взять трубку, но тут же Холмс отвел руку.

— Завтра в 8.30 едва ли будет светло, миссис Кэбплеже.

— Ну, вас это не должно заботить. Вам платят за работу в любую погоду. Но я требую, чтобы вы были там вовремя и в трезвом виде.

— Но, мадам!..

— Боюсь, я не могу уделить вам еще хоть минуту. Если же ваш гонорар окажется слишком большим, просто превысит разумную сумму, — я не стану платить. Всего хорошего, сэр. Всего хорошего!

И дверь закрылась за нашей гостьей.

— Знаете, Уотсон, — заметил Холмс, от злости залившись румянцем, — если бы я не нуждался в подобной загадке, если бы я не нуждался в ней так остро…

Хотя Холмс не закончил фразу, я прекрасно понял и разделил его чувства.

— Холмс, эта леди не может быть шотландкой! Более того, хотя мне и не слишком приятно говорить об этом, но я бы поставил половину годового заработка за то, что она вообще не имеет родственных отношений с Мак-Ри!

— Вы, кажется, немного разгорячились, Уотсон, вам обидно за землю ваших предков. Но я не порицаю вас. Зато рассказы о таких особах, как миссис Кэбплеже, всегда звучат очень забавно. Однако что нам делать с тайной зонтика?

Подойдя к окну, я успел заметить, как белая птица на шляпе нашей гостьи исчезла в извозчичьей карете. Омнибус шоколадного цвета, курсирующий между Бейкер-стрит и Ватерлоо, прогрохотал мимо дома в густеющих сумерках. Пассажиры, занявшие все двенадцать мест наверху, раскрыли зонты, защищаясь от пронизывающего холодного дождя. Не видя внизу ничего, кроме сплошного леса зонтов, я в отчаянии отвернулся от окна.

— Холмс, что же вы будете делать?

— Ну, час несколько поздний для того, чтобы продолжить расследование в самом Хэттон-гардене. Мистеру Джеймсу Кэбплеже, вместе с его глянцевитыми усами и высокочтимым зонтиком, придется подождать до утра.

В общем, утром, не ожидая ничего невероятного, я отправился с Холмсом в Хэппинес-вилл — Хэттон-гарден, в Хайгейте, — и до места мы добрались еще до половины девятого.

Когда мы завтракали при свете газовой лампы, снаружи царила кромешная тьма. Но дождь утих, и небо покрывали легкие прозрачные облака. А к тому моменту, как экипаж доставил нас к дому мистера и миссис Кэбплеже, уже начало едва заметно светать и мы вполне могли различать окружающее.

Дом был довольно большим. Он отстоял от дороги ярдов на тридцать, и его окружала каменная стена в половину человеческого роста. Дом был выстроен в готическом стиле, его украшали фальшивые бойницы и даже башенка. Парадная дверь скрывалась в отделанном панелями углублении, снаружи оформленном готической аркой. Но, хотя вход в дом скрывался в темноте, на верхнем этаже два окна сияли желтым светом.

Шерлок Холмс, в шотландском плаще и дорожной кепке с наушниками, нетерпеливо огляделся по сторонам.

— Ха! — воскликнул он, кладя ладонь на доходящую ему до пояса стену, тянущуюся вдоль дороги. — Полуокружный подъездной путь, как я вижу, и ведет он вон к тем воротам. — И Холмс указал в сторону въезда. — Дорога подходит к парадной двери, и еще есть дорожка к служебному входу… а потом дорога через вторые ворота снова выходит на улицу… вон те ворота, позади нас. Ба, гляньте-ка туда!

— Что-то не в порядке?

— Смотрите туда, Уотсон! Туда, где дальние ворота в стене! Разве это не инспектор Лестрейд? Боже, это и в самом деле Лестрейд!

Жилистый маленький человечек, напоминающий бульдога, в твердой шляпе и клетчатом пальто, уже спешил к нам по тротуару. Позади него я заметил шлемы по меньшей мере двух констеблей, выглядящих совершенно как двойняшки в голубых формах, обтягивающих мощные тела.