Мне девятнадцать лет. Сразу после того, как сфотографировалась, мне отрезали косы, и мы с отцом отправились в ресторан.

Мне 17 лет.

Я решила написать биографию.

Знаю, что обычно автобиографии следует писать перед кончиной, но откуда мне знать, когда эта самая кончина наступит? Впрочем, образ жизни, который я веду, весьма успешно сокращает дни моей жизни и самым решительным образом подталкивает меня к могиле. Всякие другие писатели проживают на виллах, на худой конец — в удобных апартаментах, располагая к тому же ещё и коттеджем на озере Леман или хотя бы дачей на Мазурских озёрах, но не я! Ещё в детстве цыганка нагадала мне, что я никогда не стану богатой, и это проклятие преследует меня всю жизнь, чтоб ему пусто было! Не стану говорить о всяких семейных обязательствах, одной лестницы достаточно, чтобы добить меня. [01]По-этому я предпочитаю не рисковать и прямо сейчас приступаю к написанию своей автобиографии.

Две причины побуждают меня принять столь ответственное решение.

Primo: бесконечные расспросы моих уважаемых читателей. Эти вопросы как в устной, так и в письменной форме обрушиваются на меня, как снежная лавина, человек просто не в состоянии ответить на все, вот я и решила разделаться с ними одним махом.

Secundo: если, не дай Бог, после моей смерти кому-то втемяшится в голову написать мою биографию и я на том свете ознакомлюсь с ней, меня же кондрашка хватит!

Автобиография будет написана по-честному. Я могу себе это позволить, ибо не тяготеют надо мной никакие тяжкие преступления, которые следовало бы скрывать во веки веков, аминь. Ясное дело, не обойдётся без нескольких компрометирующих меня моментов, ну да о них и без того все знают, так что какая разница… Я намерена написать правду и только правду, хотя и отдаю себе отчёт в том, что мне никто не поверит, А если в силу необходимости и придётся кое-где приврать или кое-что опустить, я непременно читателя «Автобиографии» предупрежу об этом. Поступлю как человек, а не как свинья.

Привирать придётся в тех случаях, когда так называемые персонажи ещё не умерли и не обладают должным чувством юмора. А таких, без чувства юмора, наберётся немало, ведь я росла и расцветала не в пустыне или какой дикой пуще, а в тесном людском окружении. Сами понимаете, что это значит. Хорошо бы кто-нибудь из этих, без чувства юмора, подал на меня в суд! Да где там, вряд ли кто из них захочет преподнести мне такой подарок, а вот жизнь отравить постараются. Друзья же не станут судиться со мною, причин у них не будет, так что с надеждой на судебное развлечение придётся распрощаться. Хотя кто его знает, а вдруг?..

Ну да ладно, хватит болтать, пора приниматься за работу. Ага, хочу ещё предупредить тебя, дорогой читатель, что произведение получится не очень весёлое и далеко не… как это сказать? Не очень нравственное, что ли… Наверняка кое-кто перестанет со мной здороваться, ну да на то воля Божия. Откровенно говоря, больше всего я боюсь реакции собственных детей…

От издателя.

Это обращение к читателю написано Иоанной Хмелевской в 1993 году. Слово писательница сдержала. За два года ею написаны 5 томов «Автобиографии». Приступая к их публикации, сообщаем, что в силу целого ряда обстоятельств, с любезного согласия Автора, представляем её нашему читателю в сокращении.

Моя прабабушка и в самом деле сбежала из дома своей тётки графини Ледуховской для того, чтобы выйти замуж за молодого человека, стоявшего по происхождению ниже её. Фамилия прабабушки (девичья) была Шпиталевская. Их было три сестры — Шпиталевская, Ледуховская и Хмелевская. Я по прямой линии происхожу от дочери Шпиталевской.

То ли моя прабабушка, то ли прадедушка были родом с Украины, только никак мне не удалось выяснить, кто именно. Может, и оба, хотя вряд ли, потому что точно известно — прадедушке и в самом деле принадлежало именьице Тоньча, а оно от Украины на большом расстоянии, так что скорее прабабушка. У неё были иссиня-чёрные волосы и чёрные глаза, которые переходили из поколения в поколение кончая моей старшей внучкой. На этом и кончалось её сходство с Еленой Курцевичувной. [02]Ни ростом, ни дородством она не напоминала её, хотя тоже была красивой. Люди, лично знавшие её — прабабушку, не Елену, — вспоминали, что это была прелестная, обворожительная женщина, живая и остроумная, но с очень тяжёлым характером. Возможно, я унаследовала от неё только последнее.

Фамилия прадедушки была Войтыра. В самом деле, немного смахивает на Бандеру, подчёркиваю — только по звучанию, так что я уж и не знаю… Шпиталевский на Украине, а Войтыра в Мазовши? Что-то тут не так.

Ладно, вернёмся к прабабушке. История, описанная мною в " Колодцах предков",— чистая правда. Хотя нет, извините, не было никакого потрясающего наследства, а если и было, мне о нем ничего не известно. Зато известно, если, конечно, не врут фамильные предания, прабабушка и в самом деле сбежала с молодым мелкопоместным шляхтичем и смертельно обиделась, узрев его поместье. Тут же сбежала обратно к мамочке, а та была женщиной с твёрдым характером — как и все бабы в нашем роду. Ну и отправила доченьку обратно к мужу в Тоньчу, безапелляционно заявив: «С ним сбежала, теперь с ним и живи!» Кажется, отвезла беглянку обратно в карете, хотя головой за это не поручусь. Но не в автомашине, это точно.

Все остальное известно уже не по преданиям, а по рассказам живых свидетелей, вернее свидетельниц: бабушки, мамы и моих тёток. Прабабушка моя, в рамках бунта, так и не прикоснулась к домашнему хозяйству, занималась лишь садом и огородом, тут у неё оказалась счастливая рука. Она и в самом деле по огороду расхаживала в чёрном платье до пят с белыми манжетами и беленьким воротничком, в белых перчатках. Росло у неё все, как в джунглях после дождя. Садовник магнатов Радзивиллов и в самом деле выпрашивал у неё саженцы, рассаду и прочие семена, не исключено, стоя на коленях у колодца предков. Плодов груши, собственноручно выращенной прабабушкой и в моё время привитой черенком на садово-огородный участок под Варшавой, я отведала лично, правда, один раз в жизни, а потом лишь мечтала о том, чтобы ещё раз попробовать. Дудки, груша погибла, и больше таких мне не встречалось, так что и не о чем говорить.

Прабабушка родила четырнадцать штук детей, из которых выжило девять. Не знаю, при каких обстоятельствах умирали младенцы, но в те времена детская смертность была высокой, так что ничего удивительного. Из девяти выживших было семеро сыновей и две дочери. Понятно, в силу естественных причин среди выживших была разница в возрасте, что приводило к некоторым осложнениям. Так, самый младший из сыновей прабабушки был только на шесть лет старше самой старшей её внучки, а в следующем поколении самая старшая правнучка родилась всего через год после какой-то очередной внучки. А вот мой старший сын оказался на шесть лет старше своей двоюродной тётки. Самой старшей правнучкой была я, внуков же, намного моложе меня, появилось видимо-невидимо, но их я оставлю в покое.

Количество детей, которых родила прабабушка, как-то не вяжется с её отрицательными чувствами, которые она испытывала к прадедушке. Должно быть, чувства она испытывала не последовательно… Но исторический факт, что до конца своих дней так и не простила мужу обмана. Ведь когда он уговаривал её бежать из дворца тётки-графини, уверял, что в материальном отношении она ничего не потеряет, что станет владелицей если не дворца, то, по крайней мере, большого поместья. На деле поместье оказалось с гулькин нос, не то что верхом, пешком его обойти ничего не стоило. А вместо графских палат пришлось удовольствоваться если не хатой, то довольно жалким домом, состоящим из четырех помещений — трех комнат и кухни. Нет, ни дворцом, ни даже поместьем все это никак не назовёшь…