– На Плещеево озеро, говоришь, подались? – задумчиво повторил Иван. – И чего их туда понесло? В реке, что ль, рыбы мало?

– А на озере – карпы, караси, лещи – толстые да жирные – с руку! – Федот, словно заправский рыбак, показал, примерно каких размеров рыба водится на Плещеевом озере, выходило – огромная. – Такую рыбину и самим съесть хорошо – речная-то уж надоела – да и продать можно. Они уж разок ходили, на Плещеево-то, Овдотий с Гришкой, дак два мешка накоптили – еле притащили. Довольные! Да и интересно им – малы еще, а сторонушка дальняя.

Иван покачал головой:

– Плещеево озеро, хоть и рыбное, да нехорошее место – не так и давно всех татей оттуда повыловили, помнишь ведь?

– Да помню, – перекрестился Федот. – Капище там было поганое, прости, Господи, да тайный схрон. Но уж давненько никого у Плещеева нет, охотники не видали. И все ж болит душа у Евдокима – чего там с отроками-то? В прошлый раз они не так долго были.

– Так, может, рыбы наловили – не унести, – засмеялся Иван. – Ладно, передай Евдокиму – пусть пашет, а завтра с утра – чай, воскресенье – отпущу его отроков поискать, а может, и сам съезжу – охоты там знатные, кабанов да медведей уйма… А может, это зверье отроков…

– Да не должны бы, – старшой покачал головой. – Медведь сейчас не клюнет на человечинку, тем более – кабаны – да и отроки не урны, звериные повадки знают.

– Ну, отпущу Евдокима в воскресенье – пущай сходит, посмотрит.

Иван заворотил коня и, помахав пахарям, неспешно поехал к реке. Нет, не похоже, чтобы ребят задрал медведь – зверья в тех местах много, это верно, и зверь непуганый, но к самому озеру ни один зверь не подойдет – худое, поганое место – там и шалашик сладить вполне безопасно, о чем Гришка с Овдотием уж всяко знали. Так что, скорее всего, поймали рыбы изрядно, да теперь мучаются – коптить долго, а выбросить жалко. Ничего, Евдоким придет, поможет.

Захара Раскудряка у рядка не было, как пояснил Онфим – вместе с Хевронием уехали в город за кузнечным товаром. Онфим, стало быть, остался за старшего, чем был явно горд и по-хозяйски прохаживался между лавками. Правда вот, командовать-то ему было по сути некем – кроме него самого да одноногого деда Харлампия в рядке никого не было – сев! – так что и все лавки были закрыты, лишь на дощатом прилавочке разложен нехитрый товарец: сети, гвозди, деревянная посуда да те же игрушки.

– Да-а, – насмешливо протянул Иван. – Ассортимент почти как в глухом деревенском сельпо – водка, селедка, соль.

– Соли нету пока, господине, – обернувшись, Онфим с сожалением покачал головой. – Дорого. Ну, может, Захар сегодня в городе подешевле найдут. А водка… Что-то не знаю такого товару.

– Зелено вино, – пояснил Раничев. – Да это я так, пошутил.

Приказчик задумался, почесал затылок и, вдруг улыбнувшись, радостно возопил:

– Да ведь ты, боярин-батюшка, хорошее дело подсказал! А что, если нам тут вино продавать? Ну не вино – опять же, дорого да накладно – а бражку, медок, пиво. Тут же и пироги, и щи, и…

– Да, – засмеялся Иван, – тогда уж точно, ни один струг мимо не пройдет… ежели конкуренты не пронюхают.

– Кто?

– Да монахи… Эвон, на том бережку не они ль копошатся? Чего-то строят, видать.

Онфим ухмыльнулся:

– Во прошлое лето ихний рядок там сгорел – молонья попала. И поделом! Монаси молиться должны, а не торжище вести алчно!

Приказчик вдруг замер, посмотрев на реку. Иван обернулся, проследив за его взглядом. На реке, из-за излучины, показался большой струг с красным квадратным парусом, затем – и второй струг, поменьше, за ним – третий.

– Караван! – с придыханием произнес Онфим. – Ордынцы или иранцы. С Итиля-реки идут, а то – и с Хвалынского моря. В Угрюмов путь держат. Ого! Кажись, сворачивают! Точно, сворачивают… Эй, Харлампий, а ну, давай-ко, весь товар, какой есть, выкладем.

Приказчик и дед засуетились, а Иван, отойдя к коню, смотрел, как величаво-медленно приближается к берегу тяжелое торговое судно. Вот убрали парус – струг пошел по инерции и, казалось, вот-вот сейчас ударится носом в причал. Однако, похоже, на судне был опытный кормщик – не доходя до причала, струг медленно повел украшенным позолотой носом влево и мягко причалил бортом. Выскочившие на мостки матросы забегали, принимая концы. Остальные суда – помельче – остались стоять у излучины.

Раничев уселся в седло и неспешно поехал к реке.

Со струга спустили сходни – широкие, даже с перильцами, – по которым спустился какой-то толстяк в прошитом золотой нитью халате из нежно-зеленого переливчатого шелка, подпоясанном красным атласным поясом, рыжая – скорее всего, крашеная хной – борода толстяка важно топорщилась, на голове был повязан тюрбан. В окружении трех тощих людишек, одетых куда более скудно – видимо, приказчиков, – важный толстяк прошел по причалу к берегу и, увидев Ивана, застыл и поклонился:

– Здрастуй, бачка-боярин!

– И ты будь здрав, купец. Из каких краев к нам?

– Дербент, вах! Исфаган абу-Ширх меня звать, а ты?

– Раничев, Иван Петрович, местный боярин.

Купец заискивающе поклонился: боярин – немалый чин, да и одет Иван был вполне соответствующе – желтый полукафтанец с золочеными пуговицами, поверх него – синий суконный охабень, украшенный плющеной серебряной проволочкой – битью, на голове – лихо заломаная соболья шапка-мурмолка, на узорчатом поясе – сабля в красных сафьяновых ножнах с рукоятью, украшенной средней величины сапфиром. Раничев даже сам залюбовался собой – да, не бедный парень.

Поклонившись, торговец обернулся к приказчику и быстро произнес по-тюркски:

– Спроси у этого господина, есть ли в той лавке шкворни и долго ли еще плыть до Угрюмова.

– Шкворни в лавке есть, – усмехнувшись, на том же языке ответил Иван. – Хорошие, надежные шкворни. А в Угрюмове – к вечеру будете.

– Ты хорошо говоришь на нашем языке, господин, – удивился купец. – Прошу тебя, будь моим гостем на судне! Идем же, мои приказчики и без меня выберут шкворни.

– Что ж, – Иван спешился. – Идем… Скажи твоим людям, пусть приглядят за конем.

На корме струга был разбит роскошный шатер, куда купец с поклонами пригласил гостя. Поблагодарив кивком, Раничев вошел внутрь и замер, якобы до глубины души пораженный блистательной обстановкой. Атласные стены шатра казались светящимися, все вокруг – подушки, циновки, матрасы – было затянуто золотистым струящимся шелком, палубу закрывал ворсистый хорасанский ковер с затейливым геометрическим рисунком, вдоль стен, на высоких треногах, горели светильники.

Ведомый хозяином, Иван уселся на почетное место – напротив входа, попытался было снять сапоги, но купец тут же бросился на пол – отговорил, дескать, не стоит этого делать столь почетному гостю. Хитрый торговец, конечно, видел – тем более что Иван ему в этом подыгрывал – какое сильное впечатление произвело убранство шатра на «дикого руса». Даже и то льстило, что «рус» вовсе и не был таким уж диким – говорил, как тюрок, и, как оказалось, знал еще и арабский, и – чуть меньше – фарси.

– Ты, видно, побывал во многих странах, о, ученейший муж! – польстил Ивану купец. – Твое произношение безупречно и познания велики.

– Да, побывал, пришлось, – не стал отнекиваться Раничев, имея перед собой сейчас одну главную задачу – разговорить хозяина. А в этом смысле, для начала задушевной беседы, стоило бы выяснить, как торговец относится к не так давно умершему Тимуру? Торговец из Дербента – а в тех местах железные гулямы Хромца пролили немало крови.

– Говорят, зимой умер Тимур, – отпив из поднесенной хозяином чаши, без обиняков начал Иван. – То правда иль врут?

– Не врут, – осторожно заметил купец. – Я слышал, лет десять назад он сжег часть ваших земель?

– Ну да, – Раничев кивнул. – Я сам едва спасся.

– Повезло! – с чувством воскликнул торговец. – А многих моих друзей уже давно нет в живых. О, это было страшное время!