Отряхнув руки, Робин улыбнулась. Я сделал шаг и поцеловал ее в щеку. Она чуть отвела голову, чтобы тыльной стороной ладони смахнуть проступившие на лбу капельки.
– Удалось что-нибудь узнать?
– Нет. – Я кратко рассказал о поездке в парк, о спрятанной между соснами прогалине. Улыбка сошла с ее лица.
– Ужас! Теперь всем родителям по ночам будут сниться кошмары. Что ты намерен делать дальше?
– Майло просил меня ознакомиться с материалами.
– Давненько тебе не приходилось заниматься такими задачами, Алекс.
– Согласен. Приступлю-ка я прямо сейчас, если ты не против.
Выходя из мастерской, я чувствовал на себе ее взгляд. Через три часа мне стало известно, следующее:
Мистер и миссис Зев Кармели арендовали дом на приличной улице в Беверливуде. Сейчас они жили там с единственным теперь их ребенком, семилетним сыном по имени Одид. Мистеру Зеву Кармели тридцать восемь лет, родился он в Тель-Авиве, чиновник дипломатической службы. Супруга Лора четырьмя годами моложе, уроженка Марокко, но росла и воспитывалась в Израиле. Преподает иврит в еврейской дневной школе района Вест-сайд.
Семейство прибыло в Лос-Анджелес двенадцать месяцев назад из Копенгагена, где Кармели три года проработал в качестве атташе израильского посольства. За два года до этого он служил в посольстве в Лондоне, защитил в Лондонском университете докторскую по международным отношениям. Сам глава семьи, его жена и сын Одид свободно говорят по-английски. Айрит, по словам отца, умела «относительно неплохо изъясняться».
Вся дальнейшая информация о дочери записана со слов мистера Кармели.
Проблемы со здоровьем начались у девочки после перенесенного в шестимесячном возрасте гриппа. Отец считал Айрит «несколько незрелой, но всегда примерной девочкой». Термин «задержка умственного развития» в бумагах не встретился мне ни разу, только в представленном школой, официально именовавшейся «Центром развития», отчете успеваемости фиксировались «множественные трудности в учебе, значительное повреждение слуха, включая полную глухоту правого уха и некоторое – вплоть до среднего – замедление процесса развития».
Как Майло и говорил, Кармели упорно настаивал на том, что никаких врагов в Лос-Анджелесе у него нет, и наотрез отказался отвечать на вопросы, связанные с его работой или о политической ситуации на Ближнем Востоке.
В своем отчете детектив Дж. Горобич пишет:
"Отец жертвы заявил, что его работа заключается в «координации деятельности консульства». Когда я попросил его привести пример, он сослался на организацию весной прошлого года парада в честь Дня независимости Израиля. На просьбу пояснить подробнее мистер К. ответил, что мероприятий, за организацию которых он отвечал, было куда больше, но парад являлся самым важным из них. Затем я спросил, не считает ли он вероятной определенную связь между случившимся с его дочерью и собственным служебным положением, политическими взглядами и родом деятельности. Заметно нервничая, мистер К. заявил буквально следующее: «Никакая это не политика, а бесчинства какого-то психопата! У вас в Америке их хватает!»
«Центр развития» представлял собой небольшое частное учебное заведение в Санта-Монике, специализирующееся на воспитании детей с умственными и физическими недостатками. Уровень обучения считался достаточно высоким, преподавателей хватало.
Каждый день в восемь утра школьный автобус отвозил Айрит на занятия и в три часа пополудни доставлял домой. У миссис Кармели уроки занимали только первую половину дня, так что она всегда успевала вернуться, чтобы встретить дочь. Одид посещал ту же школу, где преподавала его мать, и оставался в ней до четырех. До убийства сестры домой его привозил кто-либо из знакомых родителей или же сотрудник консульства. После трагедии это стала делать мать.
Информация об учебе Айрит была более чем скудной. Никаких оценок, тестирования, лишь замечание ее учительницы, Кэти Бреннан, о том, что «девочка добилась поразительных успехов».
С учительницей разговаривал напарник Горобича, детектив Гарольд Рамос. Вот образчик его стиля:
"Свидетель показала, что чувствует себя «совершенно убитой» и «виновной» в случившемся с жертвой, хотя, осмысляя события того дня, она не смогла найти ничего такого, что можно было бы сделать как-то иначе – за исключением лишь неусыпного ежесекундного надзора за жертвой, что на практике не представлялось возможным, поскольку всего туда привезли сорок два ребенка, в числе которых имелись дети, требовавшие постоянного внимания (инвалидные коляски и пр.). Мисс Бреннан показала также, что школа регулярно, на протяжении нескольких лет осуществляла подобные выезды в парк, всегда считавшийся достаточно безопасным местом для того, чтобы «дети могли побегать на свободе, не чувствуя себя привязанными». На вопрос, не заметила ли она чего-либо подозрительного, свидетель ответила отрицательно. Затем она показала, что погибшая была «очень милым ребенком, ласковым и не доставлявшим никаких хлопот. Почему всегда страдают только самые славные!» Сразу же после этих слов мисс Бреннан расплакалась. Когда я спросил, что именно ей известно о других славных страдальцах, она ответила:
«Что вы, конечно же, ничего. Вы же поняли, что я имела в виду. Дети все славные, и у всех есть свои проблемы. Просто подло так поступать по отношению к ребенку!»
Далее шли протоколы бесед с учителями и их помощниками, принимавшими участие в экскурсии, затем – с теми, кто оставался в школе, с директором доктором Ротштайном, водителем автобуса Алонсо Бернсом и, в конце концов, с несколькими одноклассницами Айрит. Записей опросов детей не было. Вместо них Горобич и Рамос аккуратно приложили сорок два почти идентичных по содержанию, листка:
«Свидетель Руди Салазар, девяти лет, слепой, опрошен в присутствии родителей, показал; что не имеет никакой информации о происшедшем».
«Свидетель Амаида Блэкуэлл, шести лет, на костылях, умственное развитие в норме, опрошена в присутствии матери, показала, что не имеет никакой информации о происшедшем».
«Свидетель Тодд Шуп, одиннадцати лет, задержка умственного развития, инвалидное кресло, опрошен в присутствии матери, показал, что не имеет никакой информации о происшедшем»...
Конец папки.
В другой, более толстой, были собраны протоколы опросов всех служителей парка и жителей соседних домов. Двадцать восемь первых и почти сотня вторых. Спустя две недели после убийства Горобич вместе с Рамосом «телефонически» (так в документе) опросили живших поблизости от парка людей с единственным результатом: никто не видел и не слышал ничего необычного ни в парке, ни на прилегающей к нему территории.
Бегло просмотрев отчет коронера и лишний раз скривившись на словах «нежное удушение», я взял в руки многократно сложенную простыню компьютерной распечатки, помеченную штампом Отдела обработки информации по насильственным преступлениям при Департаменте юстиции штата в Сакраменто.
На пяти страницах передо мной был список имен, разнесенных по разделам в соответствии с полицейской статистикой и требованиями регистрации преступлений:
1. УСП (Поставленные на учет по сексуальным преступлениям)
2. НР (Насильники-рецидивисты)
3. НД (Сообщения о нападениях на детей)
4. МО (Модус операции, или способ действия)
5. УДО (Лица, освобожденные условно-досрочно или находящиеся на испытательном сроке).
Всего я насчитал двести восемьдесят три имени, некоторые, обведенные красным фломастером, проходили по нескольким разделам. Девяносто семь человек, включая четверых, чьи имена были помечены красным, арестованы и уже отбывают свой срок. Двое детоубийц освобождены условно-досрочно, один проживает в трех милях от парка, другой – в Белл-Гарденс.
Горобич и Рамос навестили обоих и подтвердили их полное алиби на день убийства. Затем детективы с помощью трех своих коллег, двух местных чиновников и трех добровольцев из Общества содействия полиции определили местонахождение оставшихся ста восьмидесяти шести потенциальных подозреваемых, хотя среди числившихся в списке имен не было ни одного служителя парка, проживавшего рядом жителя, преподавателя школы, не говоря уже о ее директоре, как не было и водителя школьного автобуса.