А когда я подавал портвейн, его там уже не было; без сомнения, она положила его на банкетку.

Досадно! Жозеф хотел бы ее увидеть. Мадемуазель Берта тоже заметила ее с высоты своей кассы.

— Особа скорее всего приличная, почти без косметики, в синем костюме с белой блузкой, но — не знаю почему — я не думаю, что эта женщина замужем.

До восьми вечера, то есть до самого часа ужина, клиенты все время входили и выходили. Потом зал почти опустел. К девяти часам было занято только шесть столов, четыре из них — шахматистами и два — игроками в бридж, которые ежедневно коротали здесь вечер.

— Бросалось в глаза, — рассказывал потом Жозеф, — что этот тип прекрасно разбирается в шахматах и бридже. Готов даже поклясться, что он весьма силен в этих играх. Я это понял, увидев, как он смотрел на игроков, как следил за партиями.

Значит, он не был ничем озабочен — или Жозеф ошибался?

К десяти часам оставались занятыми только три стола. Служащие министерств ложатся спать рано. В половине одиннадцатого ушел Жюль — его жена ждет ребенка, и он договорился с напарником, что уйдет с работы чуть пораньше.

А клиент сидел все на том же месте. С восьми утра он заказал три кофе, бутылку «Виши» и лимонад. Он не курил. Он не пил спиртного. Утром он прочел «Тан». В послеобеденное время он купил вечернюю газету у бродившего между столиков разносчика.

В одиннадцать часов, хотя за двумя столиками еще шла игра, Жозеф, как обычно, начал ставить стулья на столы и рассыпать на полу опилки.

Несколько позже, закончив партию, господин Монне пожал руки полковнику и другим своим партнерам, затем он забрал из кассы клеенчатый мешок, куда мадемуазель Берта сложила ассигнации и мелочь, и поднялся к себе спать.

Уходя, он бросил взгляд на упрямого клиента, о котором сегодня вечером много говорили завсегдатаи, и сказал Жозефу:

— Если с ним возникнут проблемы — не раздумывайте, звоните мне…

Ибо за стойкой есть электрический звонок, соединенный с квартирой хозяина.

Это, в общем-то, и все. Когда на следующий день Мегрэ будет проводить расследование, он не получит никаких других сведений.

Мадемуазель Берта ушла без десяти одиннадцать, чтобы успеть на последний автобус, идущий в Эпине, где она живет. Она тоже бросила последний, изучающий взгляд в сторону клиента.

— Не могу сказать, чтобы он мне показался нервным.

Но он также не выглядел и спокойным. Если бы я, к примеру, встретила его на улице, он меня бы напугал, вы понимаете? И если бы он вместе со мной вышел из автобуса в Эпине, я не осмелилась бы идти домой одна.

— Почему?

— У него был какой-то остановившийся взгляд…

— Что вы хотите сказать?

— Казалось, его совершенно не интересует все, что происходит вокруг.

— Были ли закрыты ставни?

— Нет, Жозеф не закрывает их до последней минуты.

— С вашего места видна часть улицы и кафе-бар напротив… Вы не заметили ничего подозрительного?.. Не казалось ли вам, что кто-то подстерегает вашего клиента?

— Я ничего не заметила… Насколько на бульваре Сен-Жермен спокойно и тихо — настолько на улице Сен-Пер оживленно, там постоянное движение… И люди все время заходят в кафе-бар и выходят оттуда.

— Вы никого не видели, уходя?

— Никого… Ах да! На углу стоял полицейский…

Он действительно стоял, комиссар квартала подтверждал это. К сожалению, несколько позже полицейскому пришлось покинуть пост.

Два стола… Супружескую чету, которая зашла сюда выпить после кино, знали в кафе «Министерское»: врач и его жена жили в трех шагах от заведения и обычно заходили сюда по дороге домой. Они расплатились и ушли.

Врач потом заметит:

— Мы сидели как раз напротив него, и я обратил внимание на его болезненный вид.

— Чем он болен, по вашему мнению?

— Без всякого сомнения, это болезнь печени…

— По-вашему, сколько ему лет?

— Трудно сказать, ибо я не разглядывал его так пристально, как хотел бы сейчас. По-моему, это один из тех мужчин, которые выглядят старше своего возраста… Можно было бы дать ему сорок пять лет или больше из-за его крашеных усов.

— Так усы у него крашеные?

— Полагаю, да… Но у меня были клиенты и тридцати пяти лет, у которых тоже было дряблое и бледное тело и угасший взгляд…

— Может быть, у него был угнетенный вид из-за того, что он весь день ничего не ел?

— Возможно… Но это не изменит моего диагноза: плохой желудок, плохая печень и, добавим еще, плохой кишечник…

За последним столом никак не кончался бридж.

Трижды казалось, что партия вот-вот закончится, и все три раза ведущий недобирал взятки.

Пятерка треф чудесным образом достигла успеха благодаря нервозности одного из игроков, который освободился от карт, и положила конец игре без десяти двенадцать.

— Закрываем, господа, — вежливо напомнил Жозеф, поднимая на столы последние стулья.

Он рассчитал игроков, но клиент по-прежнему оставался неподвижным. В этот момент, признавался позже официант, ему стало страшно. Он чуть было не попросил завсегдатаев подождать несколько минут, пока он не выставит незнакомца за дверь.

Но он не решился, ибо четверо игроков, выходя, продолжали обсуждать законченную партию; они еще остановились немного поболтать на углу бульвара, прежде чем расстаться.

— Восемнадцать франков семьдесят пять сантимов.

Они остались вдвоем в зале, Жозеф гасил последние лампы.

— Я держал в поле зрения сифон на углу стойки, — рассказывал он потом Мегрэ. — Если бы клиент бросился на меня, я разбил бы ему голову.

— Вы специально поставили там сифон, не так ли?

Это было очевидно. Шестнадцать часов, проведенные в обществе этого загадочного клиента, до предела взвинтили нервы Жозефа. Этот человек стал в какой-то степени его личным врагом. Он был недалек от мысли, что клиент сидит здесь только для того, чтобы сыграть с Жозефом злую шутку, чтобы напасть на него и ограбить, когда они останутся одни.

И все-таки Жозеф допустил ошибку. Поскольку клиент, не двигаясь с места, принялся неторопливо искать мелочь в карманах, официант, боясь опоздать на свой автобус, прошел к окну, чтобы повернуть ручку, закрывающую ставни. Правда, дверь была по-прежнему распахнута навстречу свежей ночной прохладе, а по тротуару бульвара Сен-Жермен в это время фланировало еще немало прохожих.

— Официант, возьмите…

Двадцать один франк. Два франка двадцать пять сантимов чаевых — и это за целый день! От ярости официант чуть было не швырнул монеты на стол, но его удержала старая профессиональная выучка.

— Может быть, вы просто боялись его? — предположил Мегрэ.

— Я не знаю. Во всяком случае, я торопился избавиться от него… За всю мою жизнь ни один клиент никогда еще так не доводил меня… Если бы я только знал утром, что он проторчит здесь весь день!..

— Где вы находились, когда клиент выходил?

— Подождите… Сперва я напомнил ему, что под банкеткой лежит его чемодан, ибо он едва не забыл его.

— Он казался раздосадованным из-за вашего напоминания?

— Нет…

— Он почувствовал облегчение?

— Тоже нет… Безразличие… Это самый спокойный тип из всех, кого я знал… Я видывал всяких клиентов, но кто из них мог бы просидеть шестнадцать часов подряд за мраморным столом, даже не почувствовав зуда в ногах!..

— Итак, вы были…

— Около кассы… Я как раз выбивал в кассе-автомате восемнадцать семьдесят пять… Если вы заметили, у нас две двери: одна, широкая, двустворчатая, выходит на бульвар, а другая, узкая — на улицу Сен-Пер… Я чуть было не крикнул ему, что он ошибся, когда увидел, что клиент направился к узкой двери, но потом только пожал плечами: в конце концов, мне все равно… Мне оставалось только переодеться и запереть кафе.

— В какой руке он держал чемоданчик?

— Я не обратил внимания…

— Вы также не заметили, держал ли он руку в кармане?

— Не помню… Он был без пальто… Его загораживали от меня стулья на столах… Он вышел…

— Вы оставались на том же месте?