Но Виктор Уильямс проходимцем не был. Он был местным бизнесменом, жил здесь много лет. Поэтому у Хортона были серьезные сомнения в том, что Вику что-то стукнуло в голову и он вдруг взял и уехал, не сказав никому ни слова, оставив свой магазин закрытым. Это было не в его характере.

«А все это означает, – подумал про себя Хортон, – что Вик Уильямс скорее всего мертв».

Лейтенант затянулся сигаретой и выдохнул дым. Бывали периоды – а в последнее время такое случалось все чаще, – когда он ненавидел свою работу. Да, поначалу было довольно приятно носить значок, чувствовать, что обладаешь какой-то властью. Но новизна давным-давно уже прошла, а осталось ощущение, что ты день за днем заглядываешь обществу в задний проход. И все это мало-помалу начало его доставать. Иногда дело доходило до того, что он был готов все бросить, написать в департамент заявление об уходе, он уже чуть ли не сказал об этом начальнику, Джонни Пейчеку но вовремя вспомнил, что ни на что другое, кроме полицейской работы, больше не годен. Никакой другой специальности у него не было, а для того чтобы начинать все сначала, он уже достаточно постарел.

Теперь Хортон пытался об этом не думать. Он не сожалел об упущенных возможностях, не досадовал о том, что не сделал карьеру, не стенал по поводу того, что не окончил колледж, не сравнивал себя с остальными мужчинами его возраста, которые преуспели больше. Он просто проводил на работе время, выполнял свою работу и считал дни, оставшиеся до пенсии.

И два раза в неделю покупал лотерейный билет.

Человек ведь должен иметь хоть какую-то надежду.

– Лейтенант! Это здесь!

Хортон обернулся, вынув сигарету изо рта.

Он увидел, что Дитс, молодой полицейский, делает ему энергичные знаки из дальнего конца ряда. Хортон бросил сигарету, затоптал ее и поспешил к новобранцу.

– Что вы?.. – Он собирался произнести слово «обнаружили», но причина спрашивать отпала. Пол в этой секции магазина был коричневым от засохшей крови. На матовых от пыли панелях паркета из твердой древесины виднелось огромное пятно неправильной формы. Небольшие потеки крови можно было разглядеть и на нижней части зеркала, хотя было заметно, что их пытались стереть.

Внизу, из-под какого-то предмета мебели – шкафа, кажется, – торчал небольшой кусок оторванного человеческого мяса.

– Господи, – выдохнул Хортон. Он посмотрел на Мак-Комбера, который стоял рядом с Дитсом. – Позвоните в лабораторию, – приказал он. – Пусть пришлют сюда экспертов и фотографа.

Молодой коп испуганно кивнул и поспешил вдоль ряда к прилавку.

– Ни к чему не прикасайтесь, – крикнул лейтенант вслед Дитсу.

– Хорошо, сэр.

– И перестань повторять постоянно это свое «сэр». Что за дурацкая привычка!

– Ладно, сэр… хм, лейтенант.

Хортон посмотрел на новобранца и покачал головой. Затем он полез в карман за другой сигаретой, достал пачку, но обнаружив, что она пустая, смял ее, отправил обратно в карман и с грустью посмотрел на начало ряда, где он бросил окурок. День сегодня предстоит долгий.

После ужина Пенелопа прошла в сад. Воздух здесь был теплее, чем внутри снабженного кондиционером дома, и более влажный, но для нее это было чудесно. Она села на бортик фонтана, опершись руками на округлую каменную поверхность, и закинула голову вверх. Винный завод располагался от города довольно далеко, так что огни деловой его части не отражались заревом в небе, и оно здесь, усыпанное миллиардами точечек микроскопических звезд, было темно-пурпурным. Она поискала глазами Большую Медведицу и Полярную звезду – они оказались там, где им и положено быть, – а затем ее взгляд перенесся через пояс Ориона и Малую Медведицу к алой точке, которая была Марсом.

Ее всегда интересовали звезды, Луна, планеты, их движение. Ей казалось удивительным, что положение небесных тел, все эти невероятные небесные узоры, все это уже очень давно было установлено, замечено, нанесено на карту и понято людьми, не знавшими даже основ науки, известной сегодня любому школьнику начальных классов. В этом семестре она записалась на курс астрономии, надеясь изучить глубже этот предмет, но была разочарована, обнаружив, что на уроке больше занимаются математическим описанием траекторий движения небесных тел, чем историей их открытия и первооткрывателями.

Именно поэтому она решила изучать также курс мифологии и много ожидала от этого. После первого занятия она просмотрела книгу и обнаружила, что три главы целиком посвящены созвездиям. Она немедленно их прочла.

Это было именно то, что она хотела узнать.

И на этих уроках она встретила Диона.

Как-то само собой получилось, что Пенелопа сейчас снова вспомнила о нем, а в течение всей этой недели думала довольно часто. Она не знала Диона, не знала о нем практически ничего, но в том, как он смотрел, как говорил, во всем его поведении было нечто такое, что ее притягивало. Он казался ей очень симпатичным, начитанным, но очень практичным, что ли. Девушка была удивлена, что и это качество кажется ей привлекательным.

Нравилась ли она ему? Она считала, что это возможно. Дважды в течение недели она поймала на себе его взгляд, при этом он полагал, что она этого не замечает, поэтому немедленно отворачивался, обнаружив, что это не так. В этот момент у него был какой-то виноватый вид, как будто его поймали за чем-то, чего он не должен был делать.

И вот сегодня за обедом он действительно заговорил с ней. Велла после сказала, что Дион, несомненно, увлечен ею, но сама Пенелопа в этом не была уверена. Во всяком случае, из тех немногочисленных фраз, которыми они обменялись, такой вывод сделать было очень трудно. Предположение подруги, однако, ей весьма польстило, и все остальные уроки она провела, слушая учителей вполуха, перебирая в памяти каждое предложение, сказанное в очереди, в поисках подтверждения гипотезы Веллы.

Пенелопа посмотрела на небо. Улыбнулась. Может быть, это судьба. Может быть, их знаки совпадают, и поэтому они встретились в этом месте и в это время.

Она закрыла глаза. Несколько раз сегодня она пыталась вообразить, как бы это все происходило, если бы у них с Дионом было свидание, но так и не смогла. И вовсе не потому, что он казался ей совсем непривлекательным, или потому, что она им не интересовалась. Нет, дело в том, что у нее еще не было встреч с мальчиками, и поэтому ей было трудно представить себя в ситуации, когда надо вести пустые бессмысленные разговоры, как это обычно бывает у школьников.

Все ее представления о свиданиях были сформированы кинофильмами, книгами и телевидением.

Она услышала мягкий щелчок, открыла глаза и выпрямилась. Мать Фелиция с улыбкой раздвинула стеклянную дверь.

– Может быть, тебе перенести сюда постель?

– И мой туалетный столик тоже. И телевизор не забудь.

– А как насчет холодильника и печи СВЧ? Они обе рассмеялись. Мать Фелиция пересекла гравиевую дорожку и села рядом с Пенелопой на бортик фонтана. Они молчали, просто наслаждались обществом друг друга. Они часто вот так сидели. Мать Марго это бы свело с ума – вот так долго сидеть, не делая ничего полезного. А мать Маргарет или мать Шейла? Они обязательно должны разговаривать или двигаться. С матерью Дженин ей бы вообще не хотелось оставаться наедине. Но мать Фелиция любила тишину, она благодарила тишину после дня, пронесшегося ураганом, после всей этой суматошной домашней работы. Ей просто нравилось быть рядом со своей дочерью, что подтверждало догадку Пенелопы.

Мать Фелиция расслабленно откинула голову назад и внимательно посмотрела на дочь.

– Что-то не так?

Пенелопа нахмурилась.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

Мать улыбнулась.

– У тебя за ужином был какой-то отсутствующий вид. Я только… хм, мы просто подумали… я имею в виду, что мы решили, может быть, ты с кем-нибудь познакомилась. Ну, понимаешь, с мальчиком.

Неужели это так заметно? Пенелопа не думала, что ведет себя как-то необычно. Она посмотрела на мать. Ей хотелось сказать правду, и, вероятно, она должна была это сделать, если бы та не упомянула об остальных членах семьи. Это «мы» означало, что тема обсуждалась и что мать Фелиция была сюда послана специально – разузнать. Она не сомневалась, что перемену в ней – если таковая существовала – заметила именно мать Фелиция, она всегда была самой проницательной из них. С их стороны это было не что иное, как сговор, попытка вмешаться в ее личную жизнь, не важно, с какими целями, и это настроило ее против откровения в любой форме.