Все развеселились, потом Голубничий спросил:

— Так как живешь всё-таки?

— А не так, чтобы очень, — сказал старик.

— Это почему же?

Старик покосился, — дескать, шутишь, пустой разговор ведешь, а я не желаю шутить, — и смолчал.

— Рыбы нет, — ответил за него Голубничий. — Знаю. Всё ждете, пока сама не зайдет в губу, чтобы ведрами брать, как в позапрошлое лето. В море надо уметь брать рыбу!

— В море, — проворчал старик. Уж кто-кто, а он-то, кажется, знал море. Море не подчиняется человеку, — так было, так оно и будет. Он хотел сказать, что вот всё у них, рыбаков, теперь имеется: и самая лучшая снасть и моторные боты, по сравнению с которыми их прежние шнёки и ёлы просто рухлядь, кухонные лоханки, а рыба обойдет берега стороной, и морю не закажешь повернуть косяки обратно. Вся их снасть тогда ни к чему. А захочет рыба, и зайдет в губу, как два года назад, и так набьется в губе, когда её с моря запрут неводом, что в малую воду народ по колено ходит в рыбе. Нет, рыбак морю не хозяин, море само по себе, захочет — подарит, захочет — оставит на бобах.

Однако он ничего не высказал вслух из этих мыслей. В том, что он прав, думая так о море, старик не сомневался, но в то же время испытывал про себя какую-то безотчетную неловкость, стыд за эти мысли. Уж очень они были ленивые, стариковские, и он это чувствовал.

— В море, — ворчал старик. — Море велико.

Голубничий взглянул на моряка в военной форме.

— Расскажи товарищу, Старицын, некий случай из твоей подводной практики.

Моряк усмехнулся. Да, случай с ним был занятный. Его подводная лодка вышла в учебный рейс. Они шли под водой за несколько десятков миль от берега, когда он дал приказ подняться на поверхность. Стали всплывать, вдруг что-то прижало лодку сверху и не пускает. Он не мог понять, что случилось. Лёд? Может быть, они зашли под ледовое поле, но откуда быть льдам в этих незамерзающих водах! Он приказал идти вперед — лодка стояла на месте. Он велел изменить курс — рули не слушались. Как парализованная, лежала его лодка под водой и не могла ни всплыть, ни двинуться дальше. Он, командир, уже начал втайне нервничать, как вдруг освободились рули, и лодка, свободно всплыла на поверхность. Спрашивается, что же это было?

— Что же это было? — повторил старик.

— Сельдь, — ответил подводник. — Мы врезались в косяк сельди. Она шла такой массой, что даже наша лодка не могла пробить её. Двадцать четыре минуты по часам над нами, и под нами, и со всех сторон была не вода, а сплошной слой рыбы.

Тут заговорили все разом. Летчики стали рассказывать наперебой, как во время полетов над морем они видели вдали от берегов огромные косяки путешествующей рыбы. За ними гнались касатки и целые тучи морских птиц. Рыба шла с востока на запад, минуя губы, где поджидал её рыбацкий флот.

— Что проку? — угрюмо сказал старик. — В море к ней не подступишься.

— А если зайдет в губу?

— Зайдет — обратно не выйдет. Да ведь не послушается рыба твоего приказа. Тут, милый человек, надо щучье слово знать.

— Щучье слово или не щучье слово, а вот приведем тебе рыбу в губу, тогда посмеешься.

— На веревочке или как? — поинтересовался старик.

— Зачем на веревочке? — Голубничий был совершенно серьезен. — Электричеством.

Старик насупился и засопел. Искоса он огляделся вокруг. Все смотрели на него молча, с улыбкой, но это была снисходительная, а не издевательская улыбка. Нет, с такими лицами не врут.

— Сельдь идет косяком, — сказал Голубничий. — Сотни тысяч рыб. Впереди идут вожаки, начальники всех сельдей, даже величиной своей они во много раз превосходят обычную рыбу. Куда повернут вожаки, туда поворачивает весь косяк. Если пустить прямо в воду электрический ток, вожаки бегут на источник тока. Теперь представь себе. Мы отправляем в море судно, снабженное мощной электрической машиной. Наши подводники и летчики разведают в море, где путешествует рыба. Не ухмыляйся, зеленая лошадь! Что, мы не можем снабдить рыбаков своими самолетами и подводными лодками? Рыба разведана. Судно становится в голову косяку, ток идет в воду, вожаки идут на источник тока. Как на веревочке, мы заводим сельдь в ближайшую губу, а там уж дело ваше. Там поспеваете вы со своими запорными неводами. Можешь не сомневаться, рано или поздно так оно и будет. Довольно нам зависеть от игры стихий. Хозяйничать на море так хозяйничать.

Все ждали, что ответит старик. А он вдруг обвел глазами собравшихся, засмеялся, вскинул на плечо свой мешок и сказал:

— А пёс вас знает, — может, и в самом деле приведете рыбу. Народ теперь такой…

Все заговорили, зашумели разом, но Голубничий, одной рукой названивая по телефону, другой уже выпроваживал собравшихся из кабинета.

— Ты по какому делу ко мне? — спросил он гостя, когда все разошлись.

Старик объяснил, что у них в становище неожиданно ушел с работы портовый надзиратель и, стало быть, им нужен новый.

— Подберем, — сказал Голубничий. Он набросал на листке из блокнота несколько слов, объяснил старику, куда следует обратиться, и, когда тот уже уходил, сказал:

— Всегда заходи прямо ко мне, всегда рад тебя повидать.

Начальник отдела, к которому старик обратился со своей просьбой, по началу только развел руками. Людей, как всегда, была нехватка. Однако старику повезло: как раз накануне из тралового флота списался один штурман, просил по состоянию здоровья дать ему работу на берегу. Битый час старик беседовал с этим штурманом, потом бродил по городу и, когда стемнело, пошел в гостиницу обедать. После обеда внук пил лимонад, а старик — пиво и время от времени всё ещё усмехался.

— Меня, чего доброго, посадят на самолет селедку высматривать.

— А что ж? — соглашался внук. — И посадят.

Перед тем как улечься спать — спозаранку, как укладываются в становищах, — старик ещё раз проверил, все ли он сделал в городе дела, и нашел, что всё в порядке. Новый портнадзиратель, правда, ему не слишком нравился. Портовый надзиратель — должность очень серьезная. Он следит за погодой и смотрит за тем, чтобы боты и механизмы были в исправности. Рыбацкая жизнь во многом зависит от его глаза. А этот, хоть у него и было штурманское свидетельство и порядочный морской стаж, старику определенно не понравился. Слишком уж он лебезил перед ним и чересчур торопливо соглашался с тем, что «рибочку надо уметь брать». Нехорошо было и то, как он няньчился со своим здоровьем, по которому будто бы и списался на берег. «Я боюсь, товарищ Кононов, боюсь, — приговаривал он, кашлял и указывал на грудь, — легкие у меня слабые». Когда человек слишком заботится о своей собственной персоне, будет ли он думать о других? А должность портнадзирателя требует большой заботы о людях.

Старик попытался вспомнить, как зовут этого штурмана, и не мог.

— Как его фамилия-то? — спросил он у внука.

— Кого?

— Да этого… щуплого… Который у нас будет работать.

Внук уже засыпал.

— Который у нас будет работать? — переспросил он сонно. — Егешко.