– Есть, товарищ инспектор!

– Без "товарищ". Просто – инспектор.

– Есть. Проси вас. Останься, Мамед.

Они поднялись рука об руку на холм, очищенный от растительности, и остановились – слепое пятно фон Марц и майор Ечиев в черном. На холме было холодно.

– Все в порядке, заключенный заключен, – рассказывал Ечиев. – Спит да ест, да таблетки ест. Все, как по инструкции. Караул службу несет нормально. Замечаний нет.

– Хорошо.

Они спустились с холма. Стало совсем темно, только вагон-камера источала направленный в землю неяркий свет. Караульной вышки видно уже не было. Майор Ечиев включил фонарик, стал светить под ноги.

– А что произошло сегодня утром? – спросил фон Марц. – Производственная травма?

– Ай… Инцидент произошел… Не хотел доложить. Виноват. Один мой с заключенным повздорил… упал, палец сломал.

– В пылу полемики? – спросил фон Марц.

– Виноват, то… Инспектор.

– Говори мне – господин инспектор, раз без прилагательного тебе никак не обойтись.

– Господин инспектор, существительное "господин" – не прилагательное, – неожиданно сказал Ечиев, и, похоже, обиделся.

Чего это я, подумал фон Марц удивленно. Ненормативные отношения допускаю с нижним чином…

– Прошу прощения, майор. Я ошибся.

Фон Марц лично нанимал охрану на "зону". В лексиконе его официальной переписки с канцелярией по кадрам Принстона-20, "зона" называлась "Объект ОПРАВА", а сам Какалов – "алмаз неграненый", а вся операция – "Бриллиант". Начальник канцелярии генерал Ицкиев сходу, не вдаваясь в подробности, заломил сто тысяч и был весьма приятно удивлен, когда фон Марц, глазом не моргнув, предложил сто пятьдесят, но при условии, что секретность обеспечивать будет сам, а после миссии караул подвергается процедуре "пейотль". "Ц-ц, – удивился Ицкиев. – Брат, ты что там, Железного Маску прятать будешь?" – "Не лезь не в свое дело." – "Премией покрыть моим ребятам необходимо будет!" – решительно сказал Ицкиев. Фон Марц и на это согласился. Принстон-20, крупнейшая в Галактике частная тюрьма особого режима, славился лихими, неподкупными и быстродействующими воинами. Ицкиев подписал приказ – и "зона" на неосвоенной, запасной планете N-0971/6 организовалась по инструкциям фон Марца за десять часов. Так что Какалова привезли со "Стратокастера" прямо сюда. Пятнадцатого же марта. И пятнадцатого же марта начали готовить Какалова к ментобурению.

– Откройте камеру, – приказал фон Марц майору Ечиеву. – Я буду разговаривать с заключенным один на один. Обеспечьте помехи в "зоне". Используйте "осу". Зря ее, что ли, тащили сюда…

– Есть, господин инспектор! Иду?

– Идите, майор.

– Вот ключ вам, господин инспектор, – майор сунул фон Марцу, осветив фонариком, прибор. – Красная – открыть, зеленая – закрыть. Желтая – тревога.

Не дожидаясь, пока Ечиев отдалится, фон Марц нажал на красную квадратную кнопку. Вагон-камера распахнулся. Фон Марц взобрался по лесенке на платформу с кроватью и креслом. Ни огонька на платформе больше не горело.

– Какалов, просыпайтесь, – сказал он. – Я пришел с вами поговорить.

– Я не сплю, – откликнулся Какалов. Фон Марц удивился – голос не сонный, свежий, незаторможенный. Очень мешала темнота на платформе. А ночные очки на шлеме фон Марц использовать не хотел. Он выдвинул из пола штангу с лампой-утайкой. Включил. Теперь он видел серое лицо на подушке. Поблескивали глаза.

– Ну хорошо, – сказал Какалов. – А вы-то где?

– Я в кресле. Одну секунду, – фон Марц чуть довернул лампу.

– А! Таинственно! На заключенного очень подействовало. Вот вы появились. Кто ты, друг или враг? Не бейте меня, я все скажу. Боги! Боги! Яду мне! Яду. Дайте закурить.

– Я не курю, извините.

– Тогда не скажу, где золото. Слушайте, а вы не адвокат, положенный мне по закону?

– Нет.

– Спина затекла, – пожаловался Какалов. – Ой… простите, я писаю. Как бы катетер не выскочил… Пись-пись-пись! Уа! Уа! Ну хоть выпить у вас есть?

– И выпить у меня нет.

– Тогда я сегодня не принимаю, – заявил Какалов. – Одевайтесь. Зайдите в следующую субботу. Возможно, я буду в более добром расположении.

– Какалов, на меня ей-богу не производит впечатление ваша манера себя вести. Знаете почему? Вы меня не интересуете. Меня интересует информация, могущая быть у вас, и, скорее всего, имеющаяся. Я практически уверен в этом. Я явился сюда и собираюсь с вами разговаривать, и, возможно, отнесусь к вам по-человечески, только потому того, что я надеюсь получить от вас эту информацию.

– Пошел ты на…, – сказал Збышек беспечно. – Я ничего не знаю. "Вставай, нерушимый…" – пропел он.

– И вы откажетесь даже торговаться?

– Я тебе все сказал. "Это есть наш последний!.."

– Заткнитесь-ка, Какалов. Не думаю, чтобы вы отказались поболтать. Хочу вас спросить: вы заметили, что мое появление совпало с окончанием второго этапа медикаментозной подготовки вас к ментобурению? Вы заметили, Какалов. Лично мне претит необходимость применять к вам подобные средства получения информации. Хотя я отнюдь не человеколюбив. Процедура груба, и я опасаюсь, что не удастся избежать нередактируемых ошибок в тонких слоях информации. А сведения, необходимые мне, наверняка находятся именно в тонких слоях. Итак, я прибыл в самый последний момент, когда еще остается возможность прервать процесс необратимого затормаживания мозга. Отказ от ментобурения – сам по себе уже достаточная цена за откровенный разговор со мной, не так ли, Какалов?

– Кто вы такой?

– Я – Генрих фон Марц, советник Президента Чандрагупты.

– Почему я должен вам верить?

– Так. Гарантии. Это хороший вопрос. Никаких. Не в моих силах доказать вам правдивость моих слов. Я совершенно голословен. Верю – не верю. Пустить вас в киберспейс, чтобы вы сами взяли доказательства, я не могу. Вы черт знает на что способны в киберспейсе. Я очень хорошо сознаю, возможно, как никто не сознает, ЧТО вы такое, Какалов. Таким образом – никаких гарантий.

– Маловато будет, – сказал Збышек. – Не сойдемся.

– А я еще ничего вам и не предлагал, Какалов.