Нурминен сидел в стендовом кресле перед консолью Ксавериуса, положив на колени переносной пульт рации; Баймурзин в инфоцентре "Предо" отсутствовал, занимаясь где-то таинственными делами, доступными для понимания лишь ему самому… Два андроида смирно стояли у входа в инфоцентр. Индикатор присутствия абонента на линии погас на пульте рации, Ларкин кивнула с монитора Нурминену и он прервал связь.

– Как только он выйдет в риман – открывай Ксавериуса и иди в систему "Стратокастера", – сказала Ларкин. – Надеюсь, я здорово его разозлила. Он скоро будет. Вряд ли он запросит санкции у Генштаба на доуничтожение ненавистной бабы. Действуй, Эйно, мальчик, и будь начеку. – Нурминен, противу сложившегося с ним обыкновения, спокойный, с первого раза нацепил присоски на виски и настраивал транслятор. – Мне нужен мой шипоносец, Эйно, мальчик, – продолжала Хелен Джей.

В инфоцентр вошел запыхавшийся Баймурзин в трусах, катя перед собой нагруженную какими-то приборами тележку. Он остановился, вытер со лба трудовой пот и объявил:

– Скажу вам – семьдесят лет – не сахар!

– Свинья, – сказала Ларкин. – Мне-то семьдесят семь.

– Ну, вы-то у нас теперь бессмертны, – парировал Баймурзин.

– Так, – перебил их Нурминен. – Кребень будет здесь через два часа. Я готов.

Ожидаючи, Ларкин предложила попить чайку на веранде ее дома; согласился Нурминен, все равно торчать в киберспейсе, а Баймурзин ушел, невнятно отговорившись.

Они стали пить чай, смотреть вдаль, потеть и ждать. Ларкин развлекалась пусканием паровозных колечек с блюдечка. Чай ее научил правильно пить Баймурзин, по русски; огненный, вприкуску с ксилитом, с блюдечка, с вареньями, полотенцем через плечо и на самом солнцепеке. Последнее являлось личным изобретением Баймурзина. Он утверждал, что только прямые солнечные лучи, падающие из зенита отвесно на чайный стол, способны компенсировать отсутствие настоящего самовара: легендарную русскую чаеварку прошлых веков нигде было ни за что не достать… У Ларкин и Нурминена самовар имелся, реконструированный средой по энциклопедии; Баймурзину оставалось только завидовать, завидовать и злопыхать электрической чаеваркой.

Под рукой у Нурминена висела в воздухе иконка с графиком ситуации, развернутая в пространстве веранды так, что Ларкин, при желании, могла прочитать показания, выпрямившись в кресле. Она полулежала в плетеном, блюдечко держала на уровне носа, наблюдая за возникновением колечек вплотную-снизу.

"Стратокастер" в сфере надежного пеленга не появлялся, хотя истекали последние минуты расчетного времени контакта; "Калигула" с Героями на борту был в надримане. Ларкин ждала его к трем часам утра будущих суток – 21 марта. Заняться было нечем, кроме как ждать…

– Ты не устал, Эйно?

– Нет. Я люблю ждать, если это не ожидание смерти. Состояние ожидания для хакера привычно. Мы всегда чего-то ждем. Ждем связи, ждем упругой линии, ждем конца программы, выхода новых игр, – мы всегда ждем, как у моря погоды…

Хелен Джей ничего не сказала. Нурминен увидел как очередное колечко снялось с краев блюдечка, совершило несколько фигур высшего пилотажа, не нарушив своей целостности, а потом скрутилось восьмеркой. Нурминен спрятал улыбку в чашку. Каждый человек, осознав волшебные свойства, даруемые ему киберспейсом, начинал использовать их напропалую, – но сначала всегда примитивно, в сфере детских представлений о чудесах, почерпнутых из сказок и комиксов…

– Что тебе сказал проф? – спросила вдруг Ларкин.

– Он сказал, что займется архивом Аякс. Там три ящика с диск-хранами, я ему не завидую… Это вы их грузили, мэм? Оно и видно… Все вперемешку. Ксавериус сунулся ему помогать, но проф его отставил. Он сказал, что хочет побыть канцелярской крысой и бумажным червем. Мы все просто ему надоели, Хелен Джей. И вы, и я, и все остальные дела…

– Ну, Эйно, проф посидел четверть века в одиночной палате, чего же ты хочешь?

– Я хочу, Мама, чтобы "Стратокастер" не опаздывал. Когда опаздывают мои убийцы, я невольно начинаю нервничать: не случилось ли беды?

Ларкин хмыкнула.

– Так сходи, окинь окрестности… Да и пора уже выходить в Меганет всерьез, все равно все уже знают, где нас найти, – сказала она. – Хочу сигарету.

– Представляйте ее сразу прикуренной, – посоветовал Нурминен. – Вы сдохнете, но не сможете зажечь спичку. Вам еще слабо.

– А с этой что делать?

– Да бросьте на пол… Он всосет. Что касается пойти, окинуть взглядом, – чтоб вы знали, но в надриман Меганет не выходит. А открывать порты Ксавериуса рано: хапнете вируса, возись потом с вами… Вы сейчас как маленькая, все в рот, да на зуб…

– Пошляк, – равнодушно сказала Ларкин. Блюдечко и сигарета пропали из ее рук и она стала промакивать лицо полотенцем. – Слушай, но как же жарко!

– Ну сделайте солнце потише… Или облако нагоните… Или крышку закройте…

– Эйно, а вон кто-то идет.

– Что?

– Идет кто-то. Вон по дорожке.

– Где?

Ларкин показала рукой. Нурминен опрокинул на себя свой чай, вывернулся, как мертвяк, внутри себя и вскочил.

Дом Ларкин стоял в чистом полюшке, среди злаков и полевых цветов. Ларкин хотела дорогу от порога до горизонта, как на картинке, но до горизонта не вышло; дорога обрывалась в хлебах в ста метрах от веранды… по дороге неторопливо приближался человек в черном плаще и шляпе.

– Какалов? – спросила Ларкин.

– Ксавериус, вирусное проникновение в среду! – рявкнул Нурминен, не обращая на нее внимания. – Ксавериус, отвечай!

Пауза. Ксавериус молчал. Нурминен превратился в летающую медузу, кресло из-под Ларкин, на ходу исчезая, выскочило, Ларкин упала… пространство потеряло объем и стало как бы аппликацией на экране монитора, причем каждый цветовой атрибут экрана каждую секунду менялся единицей цвета с сограничным… Медуза-Нурминен, единственное, что объем и вещественность сохранило, развесилась на Ларкин, накрывая ее собой, как куполом. Ларкин повернула голову – человек в шляпе никуда не делся, двухмерный, бумажный, вышагивал себе, приближаясь. Только тут Хелен Джей сообразила, что Какалов, мальчик очень вежливый, не позволил бы себе войти, предварительно внятно не постучавшись. Молчание же Ксавериуса свидетельствовало – все еще хуже, чем может показаться.