Под эстакадой курил регулировщик. В ковбойке, с повязкой, загорелый до медного блеска, он курил в косой тени опоры и оглядывался с полосатой, как шлагбаум, палкой в руке. Таксист затормозил. Издали не слышно было, что он там кричит, указывая на переулок: мимо проходил панелевоз, обдавая ревом и черным дымом из выхлопной трубы. Потом опять мы мчались и таксист говорил:

— Им по три дня к отпуску прибавляют. Три лишних дня каждый гуляет, а он забрался в холодок и покуривает, на курорт ездить не надо.

Он весь дышал возбуждением. Завидев милиционера, вновь остановил машину, выдернул ключ и труском, труском, пересекая поток транспорта, побежал к нему перед машинами. И что-то говорил там и рукой указывал назад. Милиционер переместил на груди рацию, поговорил в микрофон. Потом они вместе закурили.

Они курили посреди шоссе между двумя встречно мчащимися потоками, то в одну сторону глянут вдаль, то глянут в другую сторону, и даже на расстоянии было видно, как это шоферу приятно на виду у всех стоять рядом с таким человеком, как ему гордо.

Простились за руку. И возвращался он уже не труском, а медленно, с достоинством шел. Не он перебегал перед машинами, машины объезжали его. Сел. Захлопнул дверцу.

Со всей внушительностью пересел повыше. Когда отъезжал, рукой милиционеру помахал, все еще переживая приятность близкого общения. Но заговорил презрительно:

— Он раньше-то подо мной ходил. Митрохин… Это судьба закинула меня баранку крутить. В цыганское это посольство. Дали каждому право жаловаться. Они и пишут, и строчат, — он опять сбоку глянул на меня своим взглядом. — Бумага — это же страшное дело. Кто на себя возьмет? Никто. А правильно как? Ты жалуйся. Нет, ты жалуйся! Но пощады не проси! Вот тогда будет порядок. И довольны все. А если б не этот частный эпизод, да разве ж бы я?.. Или разве ж бы дочь моя? Хо-го-о!..

Вот он подо мной ходил: капитан! Разве теперь его догонишь, дорастешь?

И грустно закончил:

— А хочется восхищаться…

Он остановил машину, глянул на счетчик. И как о всей своей теперешней жизни сказал:

— Рупь восемьдесят пять…

И выключил счетчик.

1976