«Я поведу тебя в Италию, – возвестил он Ганнибалу. – Следуй за мной, но только не вздумай оборачиваться или глядеть по сторонам».
Ганнибал в испуге повиновался и сперва шел, не озираясь, но мало-помалу свойственное человеку любопытство взяло верх над страхом, к он оглянулся и увидел громадного змея, который полз за ним по пятам, сокрушая лес и кустарник, а за змеем ползла грозовая туча, то и дело раскалывая небо громом.
– Что означает это страшное знамение? – спросил Ганнибал своего проводника.
– Разорение Италии, – услыхал он в ответ. – Но поспешай вперед, ни о чем более не спрашивай и не пытайся заглянуть в будущее.
Переправившись через Ибер (для скорости войско разделилось на трое, и все три части – девяносто тысяч пехоты и двенадцать тысяч конницы – переходили реку одновременно), Ганнибал послал своих людей к галлам, хозяевам тех земель, по которым ему предстояло пройти. Послы должны были задобрить галлов подарками и разведать, альпийские перевалы.
Первыми противниками Ганнибала оказались испанские племена, обитавшие между Ибером и Пиренейскими горами: илергеты, баргусии, авсетаны и лацетаны. Когда они покорились, карфагенское войско начало переход через Пиренеи. Тут только варвары поняли, что это значит – «война с Римом», и три тысячи пехотинцев из племени карпетанов дезертировали; все знали, что испугала их не столько сама по себе война, сколько далекий путь и неприступные Альпы. Уговорить их вернуться добром казалось Ганнибалу едва ли возможным, а удерживать силой – просто опасным, потому что тогда, вероятно, взбунтовались бы и остальные испанцы, все, как один, раздражительные и необузданные, и потому он отпустил по домам еще семь тысяч малодушных, сделав вид, будто и карпетаны тоже ушли с его согласия.
Затем, чтобы безделье не смущало и не тревожило души воинов, Ганнибал проворно завершил переход через горы и стал лагерем у северного их подножия. Галлы слышали от послов, что война направлена против Италии, но молва об испанцах, которых карфагеняне покорили силою, очень, их пугала. Несколько галльских племен взялись за оружие. Больше, чем войны с галлами, Ганнибал боялся задержки и промедления. Его послы тут же прибыли к вождям этих племен и от имени полководца объявили:
– Ганнибал желает переговорить с вами лично и готов встретиться в любом месте, какое вы сами назначите: он будет рад принять вас в своем лагере, но с не меньшею охотою приедет и к вам. Не сомневайтесь, он пришел в Галлию гостем, а не врагом и обнажит меч не раньше, чем переступит границу Италии. Разве только вы сами заставите его изменить этому решению…
Галльские вожди встретились с Ганнибалом у него в лагере, получили подарки и вполне миролюбиво пропустили войско через свои владения.
Между тем поднялись галльские племена в самой Италии – словно не Пиренеи перешел Ганнибал, а уже Альпы. Восставшие действовали так успешно, что сенат приказал консулу Публию Корнелию отправить для борьбы с ними целый легион и пять тысяч союзкой пехоты на помощь претору Луцию Манлию. Консул набрал новый легион взамен отправленного против галлов и на шестидесяти грузовых судах отплыл из Рима.
После долгого плавания Корнелий остановился и высадился у самого восточного устья Родана – эта река впадает в море несколькими рукавами, – все еще не слишком веря известию, что Ганнибал перевалил через Пиренеи. Но тут же обнаруживается, что пуниец уже вот-вот переправится и через Родан, а где – никто не может сказать. Консул высылает вперед, на разведку, отборный отряд римской конницы с массильскими проводниками: это не только позволяет ему получить нужные сведения о противнике, но и дает возможность прийти в себя солдатам, измученным качкою на море.
Переправа через Родан.
Ганнибал находился тем временем во владениях сильного галльского племени вольков, которое живет по обоим берегам Родана. Не рассчитывая остановить пунийца в открытом бою, вольки почти всем племенем перебрались на левый берег и там укрепились, положив меж собою и врагом преградою реку. Зато прочие галлы, населявшие земли вдоль Родана, и даже те среди вольков, что не захотели бросить насиженные места, поддались на уговоры Ганнибала и на его щедрость и согнали для карфагенян все лодки и корабли, какие только смогли найти, да еще и новых построили немало; впрочем, они и сами мечтали поскорее избавить свои поля от жадной и хищной толпы чужеземных солдат.
И вот собралось несметное множество лодок и челнов, снаряженных кое-как, способных выдержать лишь самый недолгий путь.
Галлы долбили челноки из цельных стволов, а глядя на них и убедившись, какое нехитрое это дело, взялись за топоры и солдаты. Правда, их челноки больше напоминали корыта, чем лодки, но карфагеняне ни о чем ином и не заботились, кроме того, чтобы эти корыта держались на воде и вмещали груз.
Когда все было готово, Ганнибал вызвал Ганнона, сына Бомилькара, и приказал ему в первую стражу ночи[6] выйти из лагеря с отрядом конницы и испанских пехотинцев. Поднявшись вверх по Родану на один дневной переход, они должны были в первом же пригодном для этого месте пересечь реку неприметно для вольков, чтобы затем, в нужный миг, ударить им в тыл. Проводники-галлы сообщили, что примерно в тридцати километрах от лагеря есть очень широкое, но зато сравнительно мелкое место: река разделяется на два рукава, обтекая небольшой островок. Там поспешно вяжут плоты и перебрасывают на другой берег коней, всадников и поклажу.
Испанцы же надули кожаные мехи, предварительно сложив туда свое платье, сверху привязали щиты и, держась за эти поплавки, переплыли Родан.
Воины были очень утомлены ночным переходом и трудами, но Ганнон дал им на отдых всего день – он спешил исполнить замысел полководца. Продолжив свой путь, они вышли к какому-то холму и на вершине разложили костер. Завидев дым, Ганнибал понял, что нельзя терять ни минуты, я тут же дал знак начинать переправу. У пехотинцев стояли наготове челноки и лодки, у всадников – суда покрупнее, чтобы грузить лошадей. Лодки переправлялись ниже, Крупные суда – выше, чтобы первыми принять на себя напор течения и ослабить его силу. Кони во множестве плыли следом за лодками, привязанные поводьями к корме, а те, которых погрузили на суда, были заранее взнузданы и покрыты чепраками[7], чтобы всадники могли ринуться в бой, едва только высадятся.
Вольки высыпали на берег с завываниями и боевыми песнями; в левой руке каждый держал щит, потрясая им над головой, в правой – дротик. Зрелище, которое им открылось, было достаточно грозным: туча судов на белой от пены, оглушительна ревущей воде, разноголосые крики лодочников и солдат – и тех, что боролись с течением, и тех, что ободряли товарищей, оставаясь пока на суше. Галлы оробели, а тут еще поднялся отчаянный шум у них за спиной – это Ганнон ворвался в их лагерь. Вскоре он был на берегу, и вольки очутились меж двух огней. После нескольких тщетных попыток отразить опасность они бросились в ту сторону, где путь к бегству еще оставался открытым, и, полные ужаса, рассыпались по своим селам. Впрочем, Ганнибал и не думал за ними гнаться.
О том, как переправили слонов, рассказывают по-разному. По одним сведениям, их собрали всех вместе на берегу, и погонщик принялся дразнить самого злого и раздражительного среди них. Когда зверь пришел в неистовство, погонщик прыгнул в реку и поплыл, слон – за ним, а следом двинулись и остальные. Правда, глубины они боялись, но, когда дно под ногами исчезло, течение мигом вынесло все стадо к противоположному берегу.
Впрочем, больше доверия вызывает другой рассказ – что их перевезли на пароме. Плот длиною почти в шестьдесят метров, а шириною в пятнадцать одним концом спустили на воду, а другим – накрепко привязали к берегу толстыми канатами. Получилось что-то вроде моста, который сверху засыпали слоем земли, чтобы животные чувствовали себя уверенно и ничего не боялись. «Мост» продлили вторым плотом, таким же точно по ширине, но вполовину короче. Слонов погнали цепочкою, поставив впереди самок. Когда с неподвижного плота они перешли на плавучий, его тут же отвязали, и быстроходные лодки потянули паром за собой. Так в несколько приемов переправили всех слонов.
6
«Ночью» в римском войске считалось время приблизительно от шести вечера до шести утра. За эти двенадцать часов караулы сменялись четыре раза, и потому ночь делилась на четыре стражи.
7
Кожаные седла, несколько напоминающие нынешние, впервые появились лишь лет через двести пятьдесят – триста после Второй Пунической войны. До тех пор седло заменяла попона, или чепрак.